Кистью написанные

Из года в год, из века в век — Палящий зной, звенящий снег, Дрожащей дланью оберег сжимает странник… Но этот круг не разомкнуть, И бесконечен путь, Слезой в пыли блеснет печаль твоя… Catharsis, «Вечный странник»

      В эти края холода давно пришли — ветер протяжно дует раненным зверем, листья на деревьях давно опали, оставив только голые стволы. Озеро в долине покрылось первым тонким слоем льда.       Под ногами раздаётся тяжёлый хруст веток. Нога, прикрытая мехом, ступает тяжело и заваливается на внутреннюю сторону. От усталости ноги не держат.       И бесконечен путь…       Сколько уже продолжается это путешествие в поисках самого себя? Год, два, а, может, целую вечность? Путник, облачённый в длинный бесформенный плащ, не знает, где он, куда пришёл, знает, что своё место в жизни он так и не нашёл. Путь, в котором человек отыскивает самого себя, может продолжаться до самого последнего вздоха, до истощения.       Путь продолжается из года в год, из века в век, но один из краёв так и не приглянулся. Все они напоминают о прошлом, чего не хотелось вспоминать.       Он покинул дом будучи мальчишкой — в голове прокручивается образ со стороны — короткие волосы тёмно-русого оттенка, зелёные глаза, упрямо смотрящие в землю… В тот день парнишка сильно поругался с матерью и отцом, оставив стариков одних на один с этим миром. Да и сам юноша был обречён на долгое одиночество.       Холодный ветер вновь лезет под плащ, и путник вздрагивает, разжимая ладонь. В пальцах пульсирует, руки ломят, а запястья — их будто выворачивает.       Жестоко и резко, ломая руки.       Игра разума, усмехается путник самому себе, доставая из пазухи флягу с вином. Глоток напитка приводит в чувство, слегка обжигает пищевод и желудок, согревая их. Во рту появляется сухость.       Мужчина облизнул пересохшие и потрескавшиеся губы. Кожица срывается, а на языке появляется металлический привкус. Путник вытер кровь с губ, вытер руку о ткань плаща и убирает руку в рукав, пряча её от холода. Одежда не совсем согревала, но она меньше пропускала непогоды, однако, плащ не пропускал холод полностью. Руки не сразу, но медленно согревались.       Путник вышел на тропинку и пошёл по спуску к озеру. С поверхности водоёма поднимался туман, плотной дымкой прикрывая горы. Над долиной плыли облака, и только редкие лучи солнца пробирались сквозь них.       Мрачный пейзаж одновременно удивителен. Несмотря на облачную погоду, озеро и горы — удивительные части ландшафта. Путник, остановившись на песчаном берегу, с блаженным видом вдыхает холодный мокрый аромат.       Неважно, что было в прошлом, настоящее — вот, что по-настоящему ценно.       Губы трогает улыбка — как в детстве — беззаботная и широкая, полная радости и беззаботности. В глазах вспыхивает огонёк радости и азарта: что-то коварное и хитрое появляется в голове.       В воспоминаниях проносятся светлые спокойные картины, наполненные теплом.       Слезой в пыли блеснёт печаль твоя…       Вместе с пеленой тёплых воспоминаний приходят и самые горькие, противные — от них хочется поскорее избавиться, но чем сильнее, тем тщетно. Становится стыдно за свои поступки, действия, споры без причин с родителями, у которых опыта побольше и жизнь даёт знать о себе; это и седые пряди в волосах у отца и на висках матери и их морщины. Их скрипучие голоса, сморщенные руки и движения — медленные и размеренные, ведь те никуда не спешат. А он — мало того, что нагрубил, так ещё и ушёл, громко хлопая дверью, чуть не разрушив домик на окраине леса.       Долина, в которую входит странник, чем-то напоминает места его детства — озеро, лес, окраина его. Высокие ели под напором ветра изгибаются, прямо как те, которые в детстве. Но в этой долине ели не такие высокие, не такие большие и пушистые. От этого на душе становится и легче, и тяжелее — вроде как детства не хватает, а с другой стороны…       …пошло оно всё к чёрту! Что было, того не вернуть.       Странник вытаскивает руку из рукава и тянет её к озеру — водная гладь, покрытая тонким слоем инея, нежели льда, удивительна; напоминает зеркало, серебряную тарелку, которая не блистала на солнце, не сверкала и не отражала солнечных зайчиков. Почему-то становилось в этот момент особенно тяжко.       Вечный путь в поисках себя самого это так утомляет, усмехается странник, а губы искривляются в усмешке. Путник садится на прибрежный камень, смотрит на озеро и просторы долины, любуясь моментом; он никуда не спешит, он никуда не торопится.       Странно, но тот даже рад, если вдруг странник здесь внезапно умрёт от боли в груди, там, где стучит сердце.       Это тепло согревает сердце, и путник долго сидит около берега, всматриваясь в почти что зеркальную гладь озера; он не обращает внимание на холод, который пробирается через рукава и полы плаща. Ему и так хорошо, он не смотрит ни на палящий зной, ни на звенящий снег, ни на моросящий дождик. Всё это повторяется каждый день и каждый год.       Какая разница?       Путник достаёт из-за пазухи камень — небольшой, округлой формы, гладкий. На поверхности рисунок — узор в виде водоворота. Узор на камне мягко и едва светится. Оберег, который тот схватил тогда, когда сбегал из дома. Проклятое напоминание того, что тот совершил в прошлом.       Это реликвия передавалась из поколения в поколение. От отца к сыну.       Но, похоже, реликвия остановится на страннике — он так и не обзавёлся семьёй, у него не было никогда детей. Одиноким стариком так и помрёт.       А пока в долине тихо. Есть время посидеть и подумать обо всём, поболтать с самим собой. И так всегда бесконечным кругом, который не разомкнуть.