mortuus aqua

Одной минуты хватает, чтобы он начал задыхаться. Ни год, ни полвека. Жалкий миг. Не я толкнула его в пучину лжи, войн и всеобщего презрения — он загнал себя сам. Джонс никогда не был дальновидным. Лишь жалким и жадным до одури. Щупальца затхлой, слизкой воды проникают ему в глотку, наконец забирая то, что по праву принадлежит им. Сущее порождение зла, много лет терзающее все живое на Земле. Его туманные ничего и никогда невидящие белёсо-голубые глаза — уже не лазурные, какими они были раньше. Теперь в них не плещется тот дурацкий энтузиазм быть для других героем. Плещется только Джонс. Кто бы его самого спас… Мерзкая слизь гадюкой пробирается по трахеям в легкие, через рот изгоняя последнюю толику воздуха. Все закончится сейчас. Мгновенье… И он очутится глубоко под толщей, а на выручку никто не придет, не снимет с его шеи цепь с многовековым тяжёлым камнем, тянущим на илистое дно. Я смотрю на эту неслыханную картину и не делаю ничего. Смотрю, бестолково раскрыв рот, и не дышу. Точно это меня погребают мои же поступки, а не его. Я не верю до последнего, придумываю отговорки, лгу сама себе. Нет, он не умрёт. Страну может убить только другая страна. Гляжу на утопленника большими глазами и понимаю, что мне нравится его беспомощность. Ноги затекли, с места не сдвинуться, но я и не хочу. То ли по белоснежным тонким пальцам рук скользит неуловимый леденящий трепет, то ли это их покалывает приятный пьянящий туше. Проходит минута, другая… Глаза Америки закрываются, бездыханное тело плавно уходит под мёртвую воду. Мои губы трогает блаженная улыбка. Он не умрёт. Пять минут. Семь. Десять. Тело пробивает дрожь. Не умрёт же? Нет… Он не может… Или всё же… Сырость вокруг становится мне невероятно противна, дыхание спирает. Я вдруг понимаю: тонула я, а вместе с тем и моя нравственность. Нервно вздрагиваю от легшей на плечо стыдящей ладони. Оборачиваюсь, но за моей спиной — никого. Мороз щиплет кожу и кажется, что я снова дома. Но нет. Все еще здесь. А он там глубоко под водной кромкой, так что даже светлой макушки Джонса не найти. — Анна… — зовёт меня кто-то хрипло. Только вокруг уже никого нет. Показалось ли? Гляжу на океан грехов, в который он сам себя низвергнул, и отчетливо понимаю, что схватив его за кисть, сама угожу на дно. Утомлённо вздыхаю и, не думая ни о чем больше, бросаюсь очертя голову. Сначала крепко хватаю его большую скользкую ладонь, едва не свалившись вниз по неосторожности, и тяну Ала к берегу. Полностью выбившись из сил, молю Бога о чуточной помощи перед финальным рывком. Кажется, помогает. Падаем тряпичными куклами на землю. На раздумья времени нет, зажимаю пострадавшему нос и делюсь с ним воздухом. Раз за разом. Пока вся вода не покинет легкие. Тяжелый кашель. Ал наконец дышит. Мокрые волосы прилипли ко лбу. Кожа бледная и невозможно холодная, его трясет. Лихорадочно прижимаю его к себе. — Почему я такая глупая?.. — одними губами шепчу я. — Эгоистичная… — Аня, Анечка… — слышу я. Альфред взял меня за запястье и удивительно мягко запечатлел поцелуй на моих пальцах. Он поднял на меня свои глаза, приобретшие нежно-голубой оттенок. — Не говори так. Его губы невесомо касаются моих, я закрываю глаза и пропадаю.