Надо поговорить о Рэйчел

...Они с Викторией лежали на кровати в его комнате, соприкасаясь плечами и вдыхая дым марихуаны, исходящий от косяка, который они по очереди передавали друг другу, чтобы затянуться. Это ничего не значило, но в то же время – значило так много. Наверное, если кто-то видел их со стороны в момент, когда они заходили в его комнату – Виктория хихикала и тянула его следом за собой, крепко держа за руку, – то уже завтра по Блэквеллу разошлись бы очередные слухи. «Виктория Чейз и Нейтан Прескотт трахаются!» «Серьезно, с ним? Да он же больной на всю голову…» «Королева сук теперь еще и королева шлюх?» «Решила прибрать к рукам этот титул, раз уж теперь он свободен, ведь Рэйчел…» Слухи были настоящим фундаментом Блэквелла, а не «целеустремленность, прогресс, знания» и прочая херня, о которой любил с умным видом рассуждать ректор Уэллс на школьных собраниях. Слухи, а еще ложь, наркотики и взятки – вот на чем академия держалась на самом деле. И вся семья Прескоттов, не исключая его, Нейтана, приложила к этому немало усилий. Дым попадал в лучи проектора, круглосуточно транслировавшего на полотно, расположенное напротив кровати, немые черно-белые образы; завораживающе вихрился на свету, увлекая едва заметные частички пыли в свой маленький циклон. Именно с вечеринки «Циклона» Виктория и Нейтан сбежали в общагу, чтобы остаться наедине. Обычно Нейтану нравилось находиться в шумном хаосе блэквеллских тусовок: громкая музыка, заполняющая голову и выдавливающая из нее все мысли, море алкоголя и наркотиков – лучше не придумаешь. Он с нетерпением ждал каждую вечеринку, вымаливал у отца деньги, а у Фрэнка – дурь. «Циклон», наверное, был единственной в мире вещью, которая стабильно нравилась Нейтану, и, хотя сам он, возможно, не до конца понимал истинное значение этого слова, радовала его. Но сегодняшняя вечеринка отчего-то только раздражала, и факт наличия этого раздражения бесил отдельно, а еще – бесили и музыка, и тупые рожи обдолбанных футболистов, и голоса, и желание кому-нибудь врезать, и то, что в безликой толпе, сколько бы он ни всматривался, так и не разглядел рубашку в черно-красную клетку, прямые русые волосы и перья, украшавшие серьгу в левом ухе. Поэтому в какой-то момент Нейтан, дрожа с головы до ног, подошел к Виктории, от нечего делать флиртовавшей с Логаном (наверное, она снова, смеха ради, плела свои бессмысленные, но забавные интриги), и просто кивнул ей: «Пойдем». Виктория слегка приподняла брови, небрежно махнула на прощание Логану, удивленно посмотревшему ей вслед, и пошла с Нейтаном, спросив полушепотом на ходу: - Ты чего? - Ничего. Достало все. Голова болит. Но дело было, конечно, не в больной голове. Не в этом конкретном случае. Они с Викторией часто зависали друг у друга, после уроков и тусовок, и если слухи уже и ползли по Блэквеллу, то очень осторожные, тихие и не доходящие до ушей самих объектов сплетен. Никто не хотел связываться с королевой сук и, уж тем более, с «этим ебанутым Прескоттом». По правде говоря, иногда Нейтан и Виктория действительно трахались, но для этого им надо было нажраться и накуриться до полубессознательного состояния. Ощущения от секса оставались разные – либо он казался им вялым и скучным, либо утром они оба с удивлением обнаруживали свои тела покрытыми следами от засосов и глубоких царапин. Общим было одно – по большей части ни Виктория, ни Нейтан не помнили никаких подробностей, и их это абсолютно устраивало. Сейчас, умеренно пьяный и накуренный, Нейтан ни за что бы не стал ебать Викторию. Не потому, что она была некрасивой, просто в более-менее трезвом состоянии это казалось чем-то неадекватным даже по его меркам – словно ебаться с родной сестрой. Да и мысли Нейтана в настоящий момент занимал отнюдь не секс. Мысли Нейтана… как правило, они состояли из хаоса, агонии и вещей настолько страшных, что их невозможно было описать словами. Мысли Нейтана изолировали его ото всех, заключая в тесную черную клетку, происходящее в которой оставалось необъяснимым даже для самого заключенного. Лекарства давно не помогали, да и как они могли помогать, смешанные с таким количеством алкоголя и наркотиков? Иногда Нейтан просыпался по утрам (в наушниках MP3-плеера, с которым он засыпал в одиночестве, звучала поставленная на повтор успокаивающая песня китов) и задавался вопросом: «Почему я вообще еще жив?» Виктория честно старалась понять его, но она не могла. Никто не мог. Разве что Рэйчел. Рэйчел. Рэйчел Эмбер. Девушка с гладкими русыми волосами, вечно в своей хлопковой клетчатой рубашке, перьями в левом ухе и задорным блеском в глазах; Рэйчел Эмбер, которая говорила: «Поверь мне!» – и ты отчего-то безоговорочно ей верил, которая казалась ангелом, даже когда безумно улыбалась своими испачканными кокаином губами, Рэйчел, которую он… Виктория передала ему косяк, и Нейтан поспешно затянулся. Желание ударить что-нибудь или кого-нибудь так и нарастало в груди, но он не мог ударить Викторию – никогда, ни за что на свете он бы не обидел Викторию, – и от этого осознания ему хотелось беспомощно разрыдаться, уткнувшись ей в плечо, но он пытался держать себя в руках. Он пытался держать себя в руках каждую гребаную секунду своей жизни, и, конечно же, это не всегда ему удавалось, потому Виктория, будучи самым близким его другом, уже успела навидаться всякого – и вспышек ярости, и бессмысленных крушений комнаты, и невнятных бормотаний, сопровождаемых раскачиваниями из стороны в сторону, и, естественно, слез. Они оба были свидетелями худших и лучших моментов в жизни друг друга. И все же он не мог доверять даже ей. Он просто не мог рассказать… - Ви? - М? – смотрит на него полусонным взглядом, косметика размазалась по лицу, снова будет ворчать с утра, что проторчала здесь с ним всю ночь, и ей срочно надо в душ, и делать домашку, и еще не забыть по дороге стравить Дану и Джульетт, а то что-то они стали больно неразлучными. - Как ты думаешь… Куда пропала Рэйчел? Хорошенькое личико Виктории тут же омрачается, между бровями пролегает напряженная складка. - Какая разница? Наверняка уехала к себе домой, в Шлюхвилль. Он ожидал такой реакции. Он все еще не может злиться – это Виктория, а вот любой другой на ее месте уже огреб бы так, что всю стипендию ему пришлось бы тратить на походы к стоматологу. Виктории никогда не нравилась Рэйчел. Может, она ревновала. Может, это было просто их… девчачьим делом. Нейтан в этом плохо разбирался, впрочем, как и в любых так называемых «нормальных человеческих отношениях». Пока Рэйчел училась в Блэквелле, она и Виктория постоянно ссорились, и даже сам Нейтан иногда ссорился с Викторией, но больше Рэйчел в Блэквелле нет. Ее нигде нет. Зря он завел этот разговор. Но так тяжело все время, все это держать в себе, всегда было тяжело, а теперь – стало совсем невыносимо. Как же он может сказать?.. Он молча передает косяк обратно Виктории. Глубокая затяжка, дым, поднимающийся к потолку, закручивающийся в лучах проектора (великий шторм грядет, и никто не спасется!), страшное безглазое лицо – статичная картинка на полотне, продержится там еще несколько секунд, пока пленка не переключится на очередное уродство, так похожее на все то неизъяснимое, что засело у Нейтана в голове. Взгляд Виктории делается мечтательным. Ей тоже хочется поделиться секретом. - Нейт? - Да? - Как думаешь, это нормально – влюбиться в препода? Нейтан фыркает – в кого? В ректора Уэллса? Почти все учителя в их академии – либо жирные, либо просто стремные уроды, если только речь идет не… - Знаешь, – Виктория рассеяно улыбается, – я вроде как понимаю, он старше и все такое… Но, блять, Марк Джефферсон такой сексуальный, что иногда мне хочется накинуться на него и оседлать прямо в классе, на глазах у всех. Это нормально? - Нет, – спустя мгновение, хрипло отвечает Нейтан. И после еще долго не может ничего сказать, потому что горло сдавило удушьем, а в глазах потемнело от паники. Виктория продолжает что-то щебетать, смеется, когда Нейтан начинает кашлять («Может, тебя по спинке постучать, малыш?»), но он больше не слышит ее, только голоса в своей голове. Марк Джефферсон. Мистер Джефферсон. «Ты можешь называть меня «папой», если захочешь» Рэйчел. Джефферсон. «Видишь, как нехорошо получилось? Тебе следовало быть осторожней, слышишь?» Провал в памяти. Свалка. «Это твоя ошибка, Нейтан. Ты убил ее» Рэйчел… «Но это станет нашей маленькой тайной, верно? Теперь ты никому не сможешь рассказать» Где же Рэйчел, где же Рэйчел, он убил Рэйчел, убил ее, но где она, он не помнит, Рэйчел, Рэйчел, Рэйчел… - Рэйчел в проявочной, – говорит он вслух, неожиданно для самого себя. Слеза катится из уголка глаза вниз, по щеке, чтобы исчезнуть, впитавшись в прокуренную ткань подушки. Он по-прежнему не знает, где именно Рэйчел сейчас. Просто в последний раз, когда он видел ее и помнил об этом – они были в проявочной, вместе с мистером Джефферсоном. Виктория явно его не расслышала. Она переспрашивает: «Чего?», но Нейтан только отмахивается, стараясь сдержать дрожь, сдержать бурю, переполняющую грудь и стремящуюся вырваться наружу. Он тянется за оранжевой баночкой диазепама и полупустой бутылкой водки, Виктория зевает, склоняется к пепельнице, стоящей на полу возле кровати, тушит в ней косяк. - Ты в курсе, что в инструкции сказано «водой», а не «водкой»? – усмехается она, глядя, как Нейтан из горла запивает таблетки – явно большую дозу, чем рекомендовал доктор, но, увы, не смертельную, – а потом обеспокоенно спрашивает: - Нейт, ты в порядке? «Как всегда» – собирается ответить он, но вместо этого кричит, слова звучат резче и громче, чем он хотел: - Не приближайся к Марку Джефферсону, ясно тебе?! Брови Виктории взлетают вверх. Она не напугана. Ее это как будто немного удивляет, и вместе с тем веселит: - И это меня ты называл ревнивой сучкой? Нейтан понимает, что не сможет ее убедить. Потому что не сможет поговорить с ней начистоту. Даже ей – не расскажет, что же случилось с Рэйчел. Он и сам до сих пор не верит в то, что это в самом деле случилось. - Заткнись, – он старается, голос уже на много тонов ниже, гораздо спокойней. Он легонько, дружески толкает Викторию в бок, – Я просто заманался уже. Спать хочу. - Ок, – Виктория толкает в ответ, улыбается, – сделаем вид, что сейчас ты вовсе не ревновал, красавчик. - Сделаем вид, что ты не западала на старпера, красотка, – в тон ей отвечает Нейтан, а сам уже чувствует, как на лбу выступают капельки пота, и голову кружит, ведет, веки неумолимо тянет вниз. Он с трудом нашаривает на тумбочке плеер. Последнее, что он слышит, прежде чем погрузиться в песни китов, это слова Виктории: «Спокойной ночи. Люблю тебя!», и чувствует, как она целует его в щеку. Рэйчел тоже говорила, что его любит. Рэйчел тоже любила целовать его в щеку, и никогда – в губы. А теперь Рэйчел в проявочной. Рэйчел в проявочной. Рэйчел навсегда осталась в проявочной, но сколько бы Нейтан ни искал там, ни обшаривал все углы и ни заглядывал в шкафы, пока Марка не было на месте, он так и не смог ее найти. Поэтому иногда ему казалось, что, может быть, она еще жива. Поэтому временами ему мерещилась полупрозрачная, блуждающая между деревьями тонконогая лань. Поэтому, когда спустя несколько недель к нему подошла девушка в рубашке в черно-красную клетку, его сердце забилось в радостном предвкушении, и он обернулся к ней, улыбаясь: - Рэйчел?..