La Donna e mobile

Тсуне было знакомо это чувство: будто ты ходишь по краю, по ниточке, подвешенной высоко над землёй; а главное – никак не получается открыть рот и объясниться словами, потому что страх остаться непонятым перевешивает все предполагаемые плюсы. Пример из детства был смешной – и, может, даже, не совсем уместный – но был. Реборн мог смеяться сколько угодно, только соседскую чихуахуа – маленькую, мерзкую, пустобрехую, – Тсуна боялся по-настоящему. Что-то было такое в крохотных клычках, которые показывались, когда псина скалила пасть, бешено капая слюнями и закатывая глаза. Злости в этом маленьком тельце хватило бы на трёх тигров. Всякий раз, видя её на улице, слыша угрожающее клокотание где-то в её недрах, Тсуна чувствовал невольную дрожь. Он капризничал, отказывался идти вперёд – и так же упорно отказывался говорить маме, в чём дело. Мама, скорее всего, не засмеялась бы, но опасение, что его не поймут или поймут неправильно, всегда паслось где-то рядом. Реборн, к слову, в последний их год, проведённый в Намимори, однажды вломился к Тсуне в комнату с требованием закрыть этот гештальт. В одну руку вложил ему пистолет, в другую – несколько сотен йен, и выпнул навстречу судьбе. Соседской чихуахуа – другой уже, конечно, но всё такой же мерзкой, – Тсуна в итоге купил в комбини упаковку собачьего корма. «Жалостливый какой», – прокомментировал Реборн, но не стал делать вид, будто давал монеты на что-то другое. Реборн, при всех его недостатках, неплохо владел психологическими приёмчиками, хотя психологом был хреновым. После вынужденного, но очень логичного переезда в Италию, круг знакомых Тсуны сильно расширился. Выяснилось, что заводить приятелей гораздо проще, чем казалось – особенно в университете. Может, дело заключалось в том, что лажать там было особо негде; преподаватели, скопом предупреждённые, какую важную шишку к ним занесло (не занесло, а засадили, мысленно поправлял себя Тсуна), вели себя вежливо и предупредительно, и одногруппники подходили сами. С интересом расспрашивали о жизни в Японии и интересовались, не проще ли будет для Тсуны перейти в разговоре на международный английский. Не проще, убеждал их Тсуна, маскируя панику за улыбкой. С помощью генов предков ему худо-бедно удалось победить итальянский, английский же он предпочёл бы забыть раз и навсегда. Ещё в Италии были красивые девушки. Они – свободные, эмоциональные, раскрепощённые и простые – разительно отличались от японок и жаждали общения. Здесь, конечно, никто не подбрасывал в шкафчики любовные записки и не признавался на заднем дворе в симпатии; здесь приглашали в ночные клубы и на вечеринки, ненавязчиво прижимались бедром к бедру в танце, красиво пили коктейли – так, чтобы капелька с запотевшего ледяного стакана скатилась прямо по шее в вырез топика, – и ни на чём не настаивали. Реборн одним прекрасным днём демонстративно сунул Саваде в карман джинсов ленту презервативов и сказал, что он ему не отец, да и Савада, слава Мадонне, не отстающий в умственном развитии, но нам тут второго случайного Занзаса не надо, да? Тсуна даже не обиделся на него; обижаться на Реборна всегда было дохлым номером. Итальянские девушки, во всём своём великолепии, помогли, наконец, разобраться в себе и убедиться на сто процентов, что детские влюблённости не всегда проходят. О его отношении к Киоко знал, кажется, весь мир, и уже не первый год, но Тсуна с упорством страуса делал вид, что пока он не признался лично Сасагаве, ничего и не случилось. Киоко тоже вежливо делала вид, что всё в порядке, и за это он любил её ещё больше, как самую идеальную женщину, какую только могли ниспослать небеса (любые) непутёвому человеку. Внутренне Тсуна, впрочем, понимал, что это уже не ниточка. Это самый настоящий канат, на котором он сидел годами, свесив ножки. В особняке Вонголы у Тсуны теперь была своя комната, своя ванна, свой кабинет, но при всём при этом не было своего места. Раньше Тсуне думалось, что он уже прошёл стадию отрицания, но круг оказался замкнутым – хорошо бы ещё не вечным. Девятый, Емитсу и Реборн подсовывали задачки попеременно, и сил к концу дня не оставалось совсем, зато аппетит к ночи просыпался всегда некстати. Тсуна воровато проскользнул на кухню в надежде урвать какой-нибудь бутерброд и вздрогнул, когда неожиданно у него на пути встала одна из тех женщин, что работала в особняке. – Ужин, господин Савада? – спросила она, обозначив поклон. – Нет. Да. Нет, мне бы чего попроще… – промямлил Тсуна. Подобное отношение уже не пугало и не удивляло – просто подбешивало немного, как будто он был здесь настолько чужим, что не мог стащить из одного из многочисленных холодильников кусок сыра и остаться безнаказанным. Его проводили в столовую – огромную, пустую и пугающую, усадили за бесконечный стол, придвинули салфетки и приборы. Молчаливая девушка принесла тарелку с лёгкими закусками и стакан сока. Тсуна поблагодарил её по привычке, хотя здесь обыкновенно никто так не делал. – Заслуженный отдых после тяжёлого трудового дня? – спросил Реборн, появляясь из ниоткуда и передвигая блюдо к себе. Сок, как в насмешку, остался нетронутым, только по поверхности заходили едва видимые круги, когда Реборн уложил локти на стол. Девушка выросла за спиной, невозмутимо поставила перед Тсуной вторую тарелку, а перед Реборном – чашку кофе. – Да, – Тсуна решил быть кратким. Ешь быстро и молча – первое правило, которое он усвоил после появления в его жизни Реборна и остальной оравы нежданных гостей. Реборн, в противовес ему, не спеша отпил кофе. – Какую лекцию я тебе ещё не читал на этой неделе? – задумчиво спросил он. – А то даже жалко как-то тратить впустую драгоценные минуты нашего с тобой уединения. Прислуга понятливо скрылась из виду. Тсуна посмотрел на часы – девять двенадцать. – Мне всё равно, какую, – торопливо сказал он, – но попробуй уложить её в десять минут. И, кстати, твой рабочий день уже закончился, разве нет? – Он у меня ненормированный. Как насчёт поговорить о будущем Вонголы? Семейные обстоятельства, наследники и всякое такое. Кроме ленты презервативов Реборн однажды ещё всучил Тсуне золотое кольцо. Сказал, что нужно быть готовым к чему угодно: вот так решишь сделать девушке предложение, а кольца под рукой нет. Она обидится и примет всё за шутку, да, никчёмный Тсуна? Что-то похожее с тобой уже однажды случилось в тот день, когда мы встретились впервые, я не ошибаюсь? Кольцо, по мнению Тсуны, являлось вершиной троллинга от Реборна. Он не сомневался, что возможных кандидаток на роль будущей донны Вонголы отбирать станут всем селом, и если мнение Тсуны вообще учтут – это будет уже неплохо. Быть боссом Вонголы означало ежедневно работать, но и на долю донны забот выпадало не меньше, а значит, «кто угодно» не подходил. Впрочем, в этом вопросе сдаваться без боя Тсуна не собирался. Реборн ждал ответа. – Это выйдет слишком долгая лекция, – сказал Тсуна, – а я правда тороплюсь. Может, просто ради разнообразия поедим в тишине? – Какой ты стал наглый, – восхитился Реборн. – Молодец. Так и надо отвечать людям. Правда, не мне – инстинкт самосохранения у тебя, вроде, всегда был на высоте, так не давай ему сбоить. Тсуна устало уткнулся в стакан с соком, но Реборн неожиданно не стал развивать тему дальше, а молча принялся за закуски. Тсуна подавил улыбку: было в этом что-то приятное – просто так сидеть рядом. Немного не хватало криков детей и тёплого, родного присутствия Наны, но Тсуна уже смирился с тем, что это время – пройденный этап в его жизни. – Да беги ты уже, – Реборн показательно сверился с часами. – Глупый Тсуна. Время – наивысшая драгоценность, знаешь ли. Девять двадцать четыре. Тсуна устремился в путаные коридоры особняка, на ходу расстёгивая пиджак и приглаживая волосы. Он вломился в свою комнату, запер дверь на всякий случай и вытащил из шкафа ноутбук. Девять тридцать две. Торопливо постучал по тачпаду, вывел ноутбук из спящего режима, запустил Скайп; время тянулось бесконечно, пока программа подгружалась. Проигнорировав какие-то уведомления, он сразу нашёл нужный контакт и нажал на кнопку звонка. Спустя пару долгих гудков на том конце ответили: сначала на мониторе вместо логотипа возник чёрный прямоугольник, полыхнул неестественно-ярким светом, потом картинка устаканилась, прояснилась. – Привет, – сказала Киоко, улыбаясь. – Привет. – Тсуна смотрел, как она откидывает волосы набок, отводит пряди, чтобы не лезли в глаза. На лице был лёгкий макияж: только что пришла? Куда-то собирается? – Прости, немного опоздал. – На три минуты, – Киоко засмеялась. – Ни за что не прощу. Как дела? Ты в рубашке, снова работал допоздна? Да, подумал Тсуна, да, я – как император Японии. Где живу, там и работаю, где работаю, там и живу. Жаловаться не хотелось: Киоко, как никто другой, знала, как тяжело ему приходится; ещё бы, именно по этой причине они не виделись уже год. – Как всегда, – коротко ответил он. – Как ты? – И я как всегда. Учусь, – Киоко потянулась. За её спиной открывался вид на комнату университетского общежития. Они договорились об этом сразу, на всякий случай, ставить камеру во время звонка так, чтобы хорошо была видна окружающая обстановка. Конечно, это отнюдь не являлось лучшей гарантией безопасности, но так хотя бы сохранялась уверенность, что собеседник находится в привычном месте. Годы знакомства с мафией привили Тсуне самую настоящую паранойю. – Я соскучилась, правда, – сказала Киоко. Она придвинулась немного ближе к монитору. – Очень хочется встретиться со всеми вами… с тобой. Хочу тебя обнять. «Я тоже» застряло у Тсуны в горле, и он напомнил себе, что Киоко – не его девушка. Они созванивались, они вели себя как парочка в разлуке, Нана была уверена, что они встречаются ещё со школы. Тсуна никогда не понимал, зачем он такой вообще был Сасагаве нужен. Киоко училась в Риме. Реборн, бессменный поставщик приключений для Тсуны, тонко намекнул, что у Вонголы хватит сил и связей перетащить в Италию хоть весь Намимори. Тсуна высказал категорическое «нет», но Реборн напомнил, что у каждого человека должен быть выбор, и не дать выбора совсем – как минимум бесчеловечно. У самого Тсуны выбора не было никогда, но он деликатно промолчал – не потому, что не желал ругаться, а потому что помнил, что Реборна в своё время тоже никто не спрашивал, чего он хотел. Хару, к его удивлению, отказалась сразу. Киоко с Ханой удивили ещё больше: они собирались поступать вместе, в Токио, но в итоге Сасагава, смущённо улыбаясь, показала два приказа о зачислении на итальянском языке. Объяснила тем, что всё равно съезжать из родительского дома, а заграница – это круто, раньше о таком и мечтать не приходилось… А тут – спасибо всем неравнодушным – получилось сдать экзамены с первого раза, представляешь? Сюрприз, Тсу-кун. От Сицилии до Рима было как от Токио до Сендая – сравнительно недалеко, в общем – и Тсуна успел даже порадоваться, что они смогут видеться чаще, чем раз в сто лет. Радовался он недолго. Очень скоро до него дошло, что звонки по Скайпу – единственная роскошь, которая ему позволена. В этом была и положительная сторона: Киоко с радостью согласилась созваниваться, и теперь их общение, впервые за долгое время, наконец-то вышло на более доверительный уровень и больше не напоминало разговор коматозника и приходящей сиделки. Тсуна не помнил, когда он успел стать таким оптимистом. – Тсу, – позвала Киоко, и Тсуна удивлённо моргнул. – Ты меня слушаешь? – Да, – спохватился он. – Конечно, слушаю. Я очень рад за тебя, правда. Удачи завтра на защите проекта. – Киоко! Изображение дрогнуло, когда Киоко задела рукой ноутбук, поворачиваясь. В поле обзора камеры появился подол короткого шёлкового халата и загорелые стройные ноги. – Так-так, – сказала Хана, наклоняясь. – Что у нас тут? Неужели сам Савада Тсунаёши уделил минутку своего драгоценного времени? – Здравствуй, Курокава-сан, – ответил Тсуна. – А почему так официально? Хана его недолюбливала. Считала, небезосновательно, конечно, тряпкой и размазнёй, и всегда исполняла роль голоса разума Киоко. Тсуна опасался, что однажды Сасагава всё-таки прислушается к её советам и перестанет настаивать на том, что Савада Тсунаёши – хороший человек. – Хана, – мягко укорила её Киоко. – Пожалуйста. Мы же говорили… – Я просто пришла тебе напомнить, что нам пора выходить, – Хана пожала плечами, отчего халат съехал с её плеча. Ни в грош она Тсуну не ставила. – Давай быстрее. Было приятно услышаться, Савада. – Взаимно, – Тсуна даже улыбнулся в камеру – портить отношения с Ханой ещё сильнее ему совсем не хотелось. – Куда вы собираетесь? – В кафе, – Киоко звучала немного виновато. Хана пропала из видимости, откуда-то издалека послышался хлопок двери, потом – звук открытого крана с водой. – Хотели с одногруппниками обсудить завтрашнюю конференцию… Прости, пожалуйста, что у нас снова нет времени. – Это должны быть мои слова. Киоко подалась вперёд, подняла руку и, судя по всему, приложила ладонь к монитору. Тсуна машинально сделал то же самое. Момент был трогательный, почти интимный, но – снова неподходящий. – До встречи? – спросил он. – Да, – Киоко наклонилась над камерой. – До встречи. Изображение погасло, Скайп издал булькающий звук, сообщивший о завершении звонка. Тсуна откинулся на кровать и запустил ладонь в волосы. Это было невыносимо! Уже давно он дал себе слово, что обязательно признается при следующей встрече, одновременно боялся её и ждал – всё как в детстве, ничего нового. Но ожидание, растянутое на много месяцев, оставило только глухое раздражение, которое мало вязалось с романтикой. Киоко приезжала в Намимори на новогодние праздники – Тсуна встречал Рождество в Палермо, куда Емитсу вывез Нану. Тсуна улетал в Рим по делам семьи – Киоко отправлялась в Венецию с одногруппниками после удачно сданных экзаменов. Тсуна договаривался о встрече – происходило что-то, требующее его немедленного участия. Реборн называл это репетицией будущей семейной жизни без прикрас, не уточняя, что имеет в виду под «семьёй» – Вонголу или абстрактную жену. Тсуна вздохнул. Если бы только было можно плюнуть на всё, купить билет на самолёт и махнуть в Рим без предупреждения!.. Мысль возникла так внезапно, что Тсуна даже сел, вытянувшись в струну. Плюнуть на всё. Купить билет на самолёт. Махнуть в Рим. «Смотри-ка, чудо произошло, – сказал голос в голове с интонациями Лал Мирч, метко и едко, – Савада в кои-то веки решил сделать что-то самостоятельно. Не может быть!» Может, мрачно подумал Тсуна, ещё как может. Перед отъездом в Италию Нана дала ему кредитку, оформленную на её имя. Тсуна отказывался сначала, мол, мам, да ты что, ты же сама понимаешь, денег и возможностей у меня будет теперь… Нана загадочно улыбнулась и сказала, что главное в жизни взрослого человека – это финансовая самостоятельность. Не сразу, но до Тсуны дошло, что основным было отнюдь не слово «финансовая». Кредитная карточка, не контролируемая Вонголой. Сим-карта с интернетом, зарегистрированная на левого человека. Машина, не оснащённая звукозаписывающими и следящими устройствами. Спасибо годам, проведённым с Реборном; если что Тсуна и делал быстро – так это учился приспосабливаться к жизненным обстоятельствам. Он решительно открыл сайт с авиабилетами и наугад выбрал самолёт Палермо-Рим через четыре дня. Подтверждённая бронь вызвала чувство глубокого удовлетворения – смотрите все, я сам могу распоряжаться своей жизнью. Относительно болезненным, конечно, был вопрос личной безопасности, но Тсуна, успевший повидать в жизни всякое, прекрасно знал, что самыми безопасными, как правило, бывают только спонтанные действия, в то время как планы имеют свойство рушиться на глазах. С собой Тсуна взял только самый необходимый минимум: паспорт, кредитку, телефон, перчатки с кольцом Вонголы. Избавился от водителя в центре города, просто сказав, что хочет прогуляться в одиночестве, и не спеша отправился к железнодорожной станции, откуда ходили рейсы до аэропорта. Тсуна надеялся, что его хватятся уже после того, как самолёт взмоет в небо, а в идеале – после того, как приземлится в Риме. Телефон, словно отзываясь на его мысли, разразился мелодией. Тсуна цыкнул, посмотрел на дисплей и поспешно взял трубку – звонила Киоко. – Привет, – на заднем фоне было слышно шоссе, гудки машин, какие-то разговоры. – Извини, что так внезапно. Ты где? Тсуна оглянулся, соображая, докуда уже успел дойти. – В Палермо, конечно, где же ещё, – ответил он. – Где-то неподалёку от Кафедрального собора. А ты? Киоко замолчала на пару секунд, как будто в задумчивости. – А я тоже, – сказала она. – Неподалёку. Сюрприз, Тсу-кун. Тсуна не бегал так даже в тот раз, когда удирал от льва – спасибо тебе, Реборн, за счастливое детство. Он перемахнул через дорожное ограждение, чуть не сбил с ног какую-то женщину с ребёнком, перепрыгнул через открытый канализационный сток. Дыхание перехватывало, но он упорно бежал до тех пор, пока не оказался перед светлыми стенами отеля на одной из кривоватых улочек города. Киоко стояла у входа, в белом платье, в белой шляпке и туфельках, как сошедшая с картины, иконы, фрески – красивая и неземная. – Сюрприз, Киоко-чан, – сказал Тсуна, как только перевёл дыхание и обрёл способность издавать звуки. Они замерли друг напротив друга, не зная, что делать дальше. Тсуна подумал, что ещё немного, пара часов буквально – и получилось бы в лучших традициях рассказов О’Генри, глупо, горько и иронично. – Как ты… – спросил он и покрутил рукой, предлагая додумать окончание фразы самостоятельно. – Прилетела с Ханой, – Киоко без проблем поняла его. – Мы решили в этот раз никому ничего не говорить – даже брату. Путешествуем и путешествуем. Вот, собрались прогуляться по центру, а потом уже, вечерком – к вам, но я не удержалась и позвонила тебе раньше времени. – Киоко! – Хана внезапно высунулась по пояс из окна второго этажа, и на её резкий голос повернулись все, кто был внизу, на улице. – Ну мы же договорились! Почему тебя нельзя оставить ни на минуту? – Ты слишком долго спускалась! – Киоко засмеялась. – Зато теперь спущусь очень быстро! Телефон в руке Тсуны снова ожил. Он вздрогнул – забыл, что так и бежал, не убрав в карман, как только не потерял – и принял вызов. – Десятый! – гаркнул в трубку Гокудера. – У нас ЧП! Вы срочно нам нужны. – Я занят, – ответил Тсуна быстрее, чем успел подумать. – Я очень занят, Гокудера-кун. – Мы заберём вас через две минуты, – не повёлся Гокудера и отключился. Было глупо надеяться, что хоть в какой-либо части Палермо можно насладиться одиночеством и свободой. Киоко стояла рядом и смотрела так понимающе, что Тсуна решился. Канат натянулся до предела и лопнул, и его страхи, сомнения, его нерешительность и покорность судьбе – тоже. Он схватил Киоко за руку и потянул за собой; они нырнули в арку, обогнули здание отеля, свернули в какой-то пустынный двор. Переход в гиперрежим дался легче обычного – без допинга в виде таблеток и пуль, на чистом адреналине. Киоко ойкнула, когда Тсуна подхватил её на руки и взмыл вверх, схватилась за чужое плечо. Шляпа слетела, зацепившись за ветку дерева, но Тсуна не остановился до тех пор, пока они не достигли крыш. Их телефоны заиграли в унисон; Тсунин держался дольше, но потом и он затих. Киоко терпеливо дождалась, пока Тсуна погасит пламя. Она подошла к краю крыши и посмотрела вниз; подол её белого платья трепыхался на ветру, волосы разлетелись по плечам и спине. – Это похищение? – она обернулась, придерживая платье рукой. – Ты правда изменился с того времени, как я видела тебя в последний раз, Тсу. Хотя, впрочем, нет. Помнишь, как мы ходили в зоопарк в Намимори? Тогда ты вёл себя точно так же. Только лицо у тебя было смешное, а сейчас – серьёзное. Тсуна сократил расстояние в два шага. – Слушай, – сказал он, – выходи за меня? То есть, что я несу, нет, не так, прости. Я тороплюсь, потому что боюсь, что если не скажу тебе всего сейчас, то не скажу уже никогда: мне просто не дадут это сделать. Ты мне нравишься. Давай встречаться. Будь моей девушкой. Я тебя люблю. Выходи за меня. Я должен был сказать это раньше. Киоко посмотрела очень внимательно, уголки её рта дрогнули в улыбке. – А где кольцо? – спросила она. – Если уж всё сразу, то кольцо тоже должно быть. Тсуна сунул руку в карман джинсов и нашарил там то самое кольцо, которое всучил ему когда-то Реборн – носил, не вынимая, как горькую пилюлю, на случай, если ему покажется, что жизнь слишком хороша. Разжал пальцы и продемонстрировал Киоко. Она взяла, примерила – сразу на безымянный, на секунду засомневавшись, на правый или на левый. Вытянула руку и посмотрела на свет. – Мой размер, – отстранённо заметила она. – Тсу, скажи, ты правда хочешь, чтобы я стала женой босса Вонголы? Внутри вспыхнуло пламя, имевшее мало общего с посмертной волей. Тсуна поймал руку Киоко, осторожно снял кольцо. Потянуло вышвырнуть его с крыши прямо сейчас, но это было очень по-детски, глупо, поэтому он просто убрал его обратно в карман, чтобы отдать Реборну при случае. А ведь он говорил с ней, этот Реборн, внезапно подумал Тсуна. Про выбор Десятого, идеальную итальянскую жену и мафию. Он почти наяву видел, как Реборн прислоняется к стене и терпеливо объясняет: «Просто представь, как это будет. Рослые мужики станут кланяться тебе, гнуть спины в пояс, пока ты просто проходишь мимо, – и среди них, кстати, твой брат и твои друзья. Никто никогда не посмеет взглянуть на тебя как на женщину, никто и никогда. И ты не будешь смотреть на других мужчин – даже если любовь пройдёт, закончится, даже если захочется всё бросить. Да, да, мы живём в современном обществе; сейчас и английский принц может взять и развестись, если ему вздумается. Но жена босса Вонголы – не принцесса Кейт, и обязанностей у неё побольше. Зачем я всё это говорю? Потому что ты имеешь право знать, конечно». И Реохей с ней говорил. И, может, Емитсу. И Хана. И Бог весть кто ещё. – Я, – сказал Тсуна искренне, – меньше всего хочу, чтобы ты когда-либо становилась женой босса Вонголы. Единственное, что я всегда хотел – чтобы ты говорила мне «да». Можно ли общаться с тобой чуть больше. Можно ли стать твоим другом. Можно ты будешь верить в нашу – в мою – победу. Можно ты поедешь учиться в Италию. Можно я буду звонить тебе иногда по Скайпу. – Но я ведь никогда не говорила тебе «нет», – напомнила Киоко. Она улыбалась. – Всё, что от тебя требуется – это вовремя задавать нужные вопросы. – У меня с этим плохо, – покаялся Тсуна. – С чувством времени и такта. Киоко подошла поближе и положила голову на его плечо. Ну же, подумал Тсуна, ну же, тряпка, соберись – почему ты всегда становишься непроходимым дебилом рядом с девушкой, которая тебе нравится? – Может быть, – сказала Киоко, – однажды я начну думать по-другому и приму вот это всё. Концепт становления донной. Просто не сегодня, хорошо? Она так и сказала – «la donna». – La Donna è mobile*? – Тсуна всё-таки заставил себя поднять руку и положить её Киоко на талию. – После всего, что я тебе сегодня наговорил, мне будет очень сложно во френдзоне. Пожалей меня, я в ней с двенадцати лет. – С тринадцати, – поправила его Киоко. – До этого мы даже не общались. И знаешь, Тсу, по-моему, они все тебя испортили. Ты же был таким хорошим мальчиком… В её голосе Тсуна уловил совершенно отчётливые интонации Хару: бескомпромиссные. Киоко отстранилась, улыбаясь. – Открою тебе страшную тайну, – шепнула она. – Между «друзьями» и «свадьбой» обычно ещё много чего бывает. Тсуна со стыдом – и непонятно откуда взявшейся гордостью – подумал, что Киоко права – испортили, как есть испортили. Реборн и Емитсу наконец-то добились своего; он начал думать в первую очередь как босс Вонголы, и только потом – как обычный человек. Телефон в его кармане начал звонить как-то особенно зло и отчаянно. – Это твои… друзья, да? – Киоко очень осторожно обходила слова «подчинённые» и «Хранители». – Кажется, ты им очень нужен. – Это Хана, – интуиция подсказала, но тут, конечно, несложно было догадаться и без неё. – Можно я не буду брать трубку? Киоко оглянулась, посмотрела вниз, куда-то в сторону отеля, с виноватым выражением лица, потом вздохнула. – Просто посидеть в кафе за чашечкой чая уже не получится, да? – понимающе спросила она. Да когда у нас это получалось, хотел сказать Тсуна, вспомни всю мою жизнь в Намимори – от катастрофы до катастрофы, и чаще всего – именно тогда, когда мы собирались просто посидеть и попить чай. Даже небезызвестная война с Занзасом началась именно с кафе. Сейчас мы спустимся вниз – и до меня доберётся Гокудера с очередным очень важным делом. При условии, конечно, что он сумеет опередить разъярённую Хану. Потом Тсуна всё-таки полез за телефоном, наткнулся в кармане на край кредитки и вспомнил про то, что выходов из любой ситуации как минимум два. – Ну почему, – медленно произнёс он. – Может, и получится. Какую кухню ты хотела бы попробовать больше всего? Испанскую? Малазийскую? Китайскую? – Французскую, – Киоко, этой идеальной девушке, кажется, ничего не надо было объяснять, она всегда с лёгкостью принимала правила игры. Тсуне хотелось носить её на руках вечность; иногда он вспоминал Емитсу и думал: было ли у него точно так же, когда тот, вопреки здравому смыслу и заботе о чистоте крови будущего наследника Вонголы, решил в пользу японки Наны, а не абстрактной (и, возможно, несуществующей) итальянской девушки? Сайт с авиабилетами в закладках нашёлся очень быстро. Пора быть взрослым, говорил Реборн Тсуне, имея в виду, конечно, немного другое – но главный посыл оставался неизменным. Учись принимать решения самостоятельно – и в свою пользу. Что ж, почему бы не начать прямо сейчас?