Пламя

      Исенгрим толком не помнил, сколько времени провел, блуждая по берегам реки и среди низких холмов, где пролегало ее русло. Разум требовал немедленно сесть на коня и гнать напрямик в Рантрайт, где, без сомнений, Висегерт уже давно отправляет отряд за отрядом на поиски пропавшего правителя. Но он не желал прислушиваться к голосу разума и оставался среди безлюдных холмов, радуясь, что с неба начал сеяться дождь, размывший его следы. Она оставила замок. Сбежала. Просто так, не сказав ни слова на прощание. Ушла с его сыном. Прежде Исенгрим был бы вне себя от ярости, что кто-то посмел пойти наперекор его воле, лишив его власти над происходящим. Прежде он отправил бы за беглецами погоню и не успокоился бы, пока не посадил неугомонную парочку безмозглых влюбленных под замок в разных концах крепости. Прежде, но не теперь.       Ветер покачивал траву, покрытую тяжелыми серебристыми росинками. Осторожно выглянувшее из-за облаков солнце растапливало жидкий туман, и капли на зеленых листьях светились, словно расплавленный металл. Странные стояли дни: ни лето, ни осень, ни цветение, ни увядание, ни тепло, ни холод. Все сразу смешивалось в неярком свете и погружало душу в смутную тоску, заставляло метаться от жажды прожить это лето до последней секунды, успеть все, что упустил в прошлые годы, до нетерпеливого ожидания конца, прихода пронзительно холодных ветров, обдирающих истрепанную листву с ветвей.       Как же все запуталось. Он никогда прежде не испытывал затруднений, принимая решения. В любых обстоятельствах, даже самых тяжелых, Исенгрим знал, что ему нужно делать, и не сомневался в своей правоте. Мир был неуютным и несправедливым, но понятным и предсказуемым, как смена дня и ночи. Вот бессмертные, почти потерявшие надежду, но готовые бороться до конца. Вот смертные: убийцы, воры, чужаки, подлые пришельцы. Исенгрим давно забыл, что в мире осталось что-то, кроме войны и долга, и не собирался вспоминать. Только так можно было смириться с тем, что ему довелось увидеть и почувствовать. Боль, грязь и горе, столько лет наполнявшие его жизнь, стали чем-то будничным и привычным.       Единственный сын. Он никогда не понял бы и не простил отцу минутной слабости или — кто знает — страшной одержимости. Нелл тоже никогда не простит. Исенгрим не хотел думать, что в чем-то перед ней виноват. Если и причинял боль намеренно, то постарался все исправить, да и отплатила она достойно: выходка с Брайаном была еще мучительно свежа в его памяти. И все же его не оставляло отвратительное ощущение, что он совершил бесчестный поступок, подлый и жестокий. Наверное, одержимость — самое подходящее слово для того, что с ним теперь происходило. Тем более теперь, когда на свет выплыла наводящая жуть история с покойным Эвитейром. Отродье двух рас, собравшее далеко не самые лучшие черты обеих, попавшее в лапы торговцев живым товаром еще в детстве и волей судьбы ставшее материалом для опытов монстра, желавшего продлить жизнь своего народа за счет чужих жизней. Благородная цель, извращенно понятая и достигнутая омерзительным способом. Даже забавно. Творение Эвитейра через три сотни лет попало к его племяннику и начало выполнять задачу, ради которой было создано: питать угасавший источник магии силой, когда-то не знавшей себе равных по разрушительности и черноте. Нелл, обыкновенная доверчивая глупышка, - порождение огненного вихря, разрушившего когда-то сотни жизней. Умертвие, выбравшееся из гробницы, куда ее бросили, даже не потрудившись проверить, сработало заклинание или нет. Что, если она проснулась бы раньше, до того, как выход из пещеры открыл обвал?       Исенгрим так и не смог прийти к окончательному выводу, что стало причиной возникшей между ними связи. Была ли это магия, узнавшая его кровь и начавшая выполнять задуманное Эвитейром? Или неискупленное преступление одного из членов семьи, пусть и давно вычеркнутого из ее памяти, легло черным пятном на душу другого, толкнув его к той, кому был нанесен непоправимый вред? Одно было ясно: он должен был или отправить девушку домой, или перестать вмешиваться в жизнь сына и отпустить их на все четыре стороны, но не сделал ни того, ни другого, придумав себе логичные на первый взгляд оправдания. Исенгрим сам оказался ничем не лучше презираемого всеми Эвитейра. Нелл была нужна, потому что рядом с ней он мог снова почувствовать себя живым. Ее присутствие наполняло силой и давало надежду на то, что он успеет сделать то, что запланировал, до того, как магия в его крови окончательно перебродит и он потеряет интерес к миру, добровольно прервав свою вечную жизнь.       А что, если все-таки использовать наследство, доставшееся от дяди? Выследить беглецов не составит труда. Вернуть расположение Нелл тоже будет несложно. Проклятье, пропитавшее ее суть, сработает, как только Исенгрим хоть на шаг приблизится к ней, и девушка снова станет послушной куклой в его руках, добровольно отдавая свою силу. Правда, неизвестно, сколько выдержит ее слабое тело, но ведь она давно должна быть мертва, так что Исенгрим ничего у нее не отнимет… Эльф покачал головой, отвечая на собственные мысли. Он не сможет так поступить даже ради продления века Aen Seidhe на этой земле. Отпустить Нелл, сняв с себя ответственность за ее дальнейшую судьбу, это самое верное решение. Даже если магия пробудилась и теперь таилась в ней, ожидая доброго или недоброго часа, чтобы проявить себя.       Исенгрим возвратился в Рантрайт на рассвете следующего дня. Неспешно миновал мост, зашел на конюшню, погрел озябшие руки у бочки с пылавшей смолой. Стражники изумленно оглядывали вернувшегося в одиночестве командира, не осмеливаясь обратиться к нему с вопросом или приветствием, однако кто-то все же доложил о его приезде Висегерту. Исенгрим усмехнулся, определив по звуку шагов, что начальник стражи пребывает в крайней степени недовольства. Сейчас, наверное, выдаст трехчасовую нотацию в своем духе. Однако, к удивлению Исенгрима, друг схватил его за локоть и, бросив: «Идем скорее», — потащил за собой в башню, которую прежде занимал лекарь. В зале для ожидания Висегерт остановился и, отдышавшись, сказал: — Не знаю, где тебя носило все это время, и как ты мог бросить нас и просто исчезнуть. — Кто за дверью? — спросил Исенгрим. Висегерт замолчал, словно подбирая слова. — Не тяни. Нелл? — Нет. Твой сын. — Что с ним? — перебил Исенгрим. — Ничего особенного. Получил по голове, валялся без памяти, заплутал. Нашли в лесу стражники. — Висегерт, я из тебя каждое слово буду вытягивать? От кого получил, как? — Нелл у Брайна, — решился Висегерт. Мир качнулся и медленно поплыл, разламываясь на части. — Какие он предъявил требования? — глухо произнес Исенгрим, чувствуя, как пульс больно колотится в висках. — Никаких. — Сколько времени она уже там? — Судя по тому, что я вытянул из твоего сына, с неделю. Неделя. Семь дней, семь ночей. — Почему ты не остановил их, когда стало известно о побеге? — Счел, что для всех нас так будет лучше, — с усилием проговорил Висегерт. — Как она оказалась у полукровок? — Спроси у него сам, — пробормотал Висегерт, отворачиваясь. Исенгрим взялся было за дверную ручку, но начальник стражи остановил его. — Прикажешь собрать отряд? — Какой отряд? — Как какой? Ты же не оставишь Брайану девчонку? Я не мог отправить воинов в лес без твоего приказа. Исенгрим покачал головой. — Приказа не будет. — То есть как, не будет? Ты соображаешь, что с ней сделает Брайан? — прошипел Висегерт. — Неужели ты ей не поможешь? — Не помогу. Потому что она там уже неделю. И все, что он мог сделать, уже давно сделал, иначе выставил бы свои требования в первые же дни. Я не стану рисковать воинами, чтобы раздобыть то, что полукровки через пару-тройку дней сами принесут под наши стены. Или разбросают по городу. — Но ты ведь не знаешь наверняка! — Знаю, и ты знаешь не хуже меня. Девушка могла остаться в живых только в одном случае: если он счел ее необходимой для воплощения его планов. Но и тогда пытаться ее вызволить бесполезно, он свернет ей шею сразу, как только почует опасность. Нам остается только ждать. А теперь я должен поговорить с сыном.       Эримен лежал в комнате на втором этаже башни под наблюдением помощника бывшего лекаря, одного из немногочисленных молодых эльфов, переживших войну. Исенгрим кивком головы отпустил его и сел у кровати сына. Тот не шевельнулся, продолжив сосредоточенно изучать потолок. Через несколько минут Исенгрим решился прервать тягучее молчание: — Я хочу знать, что произошло. — Это я хочу знать, что произошло. Только от тебя. Не от этой потаскухи. Не от Брайана. И не от предателя Таирена, — выплюнул Эримен, отворачиваясь. — Что именно ты хочешь знать? — Как ты опустился до такого. Как ты посмел? Она была моей! Моей. Я любил ее, хотя тебе это вряд ли о чем-то говорит. — Обойдемся без громких слов. Что ты сделал с полукровкой? — Я собирался ее прикончить. В назидание тебе, вор. Ты давно утратил честь, пойдя на союз с врагами, но я и предположить не мог, что зову отцом такого ублюдка. — Старая песня на новый лад. Давай сначала, и на этот раз по делу. Как Нелл оказалась у Брайана, и причем здесь Таирен? — Таирен рассказал мне о том позоре, что вы навлекли на мое имя. О том, как вы развлекались в тавернах. О том, как ты бросил Западный край на произвол судьбы. И я вернулся из дурацкого выдуманного тобой посольства, пришел в замок и увел ее, сказав, что ты отдал мне приказ. Это было забавно. Она даже не сопротивлялась, словно овца, которую ведут на бойню. Как ты добился такой покорности? Побоями? Подарками? — Дальше? — Что дальше? Дальше мы увели ее в лес, но тут выяснилось, что наш дорогой Таирен предатель. Они забрали ее, а я получил рукояткой меча по голове. Вот и все. Исенгрим поднялся со стула и пошел к двери. Эримен несколько раз окликнул его, и он, сделав над собой усилие, обернулся: — Что-то еще? — Да, еще! Сделай хоть вид, что ты что-то чувствуешь: стыд, вину, сожаление! — Мне искренне жаль, что мой сын трус и предатель. Достаточно? — Значит, это я трус и предатель? Не я обманул твое доверие, да еще таким отвратительным способом. — Ты недалеко от меня ушел. Почему ты не убил меня? Почему решил, что за все должна отвечать девушка? — Потому что ты должен заботиться о благе эльфов, — пробормотал Эримен, прикрывая покрасневшие глаза. Исенгрим усмехнулся: — Готов на все ради дела, да? Не в этом ли ты обвинял меня, покидая город с десяток лет назад? — Спаси ее. — Что? — Что слышал, будь ты проклят! Это ты виноват в том, что с нами случилось. Мы были бы счастливы, если б ты не вмешался! Она была такой живой, такой веселой, а превратилась в безвольную куклу! Отправь отряд в лес, я знаю, в какой стороне лагерь полукровок. — Нет. Не отправлю. Ты не хуже меня знаешь, что уже поздно. Висегерт, я думаю, поведал тебе о том, как она помогла нам с поимкой шпионов. Ты принял решение, руководствуясь чувством долга, вот теперь обдумай хорошенько последствия. Прощай, сын, — закончил Исенгрим и вышел, захлопнув за собой дверь. *** Нелл, не раздеваясь, повалилась на кровать, уткнувшись лицом в подушку. Вот и все. Кончилась ее недолгая сказка. Она не была дурой и не питала безосновательных надежд, но все же ее удивило, что игра наскучила ему так скоро. Хотя чему удивляться? Полукровка рядом с самим легендарным Исенгримом Фаоильтиарной. Ей и самой казалось смешным предположение, что подобный исход возможен. И все же боль колыхалась в груди, как тяжелая жидкость. Боль — ничего больше, чистая, невыносимая, острая боль. Ни сожалений, ни обид, ни злости. Сплошная стена боли. Первые дни были особенно долгими и трудными. Она ждала его каждую минуту. Вот, наконец, шаги на террасе, сейчас хлопнет дверь, и он войдет, чтобы… Да неважно для чего. Неважно. Лишь бы еще хоть раз увидеть его, почувствовать его присутствие. Но проходили часы, шаги угасали в тишине, солнце тонуло в закатном мареве, и наступала очередная страшная ночь. День. Ночь. День. Ночь. Мир застыл, словно скованный заклятием. День. Ночь. Только огонь колышется, да переливаются алым угли. День. Ночь. Он больше не придет, все закончилось. В это можно не верить, это можно отрицать, сколько угодно, но изменить это нельзя. И она смирилась.       Нелл продолжала жить своей обычной жизнью: ела и пила, улыбалась служанкам, читала, рисовала. Иногда даже выходила на террасу и болтала с охранявшими ее покои воинами — или тюремщиками. Никаких глупых выходок, раздирающих сердце рыданий, униженных просьб, попыток сбежать. К чему? Это ничего не изменит. Она пошла по другому, более простому и уже знакомому пути. Мир, существовавший за стенами ее покоев, постепенно терял краски, покрываясь едва заметной сетью мелких трещин, словно старое зеркало. Нелл снова и снова ловила себя на том, что часами сидит неподвижно, глядя на какой-нибудь малозначительный предмет, приобретавший вдруг для нее неизмеримую важность, словно колдовской символ, который во что бы то ни стало нужно разгадать. Сквозь боль, первое время наполнявшую душу до самых краев, обжигавшую грудь изнутри, словно раскаленный пар, прорастали тонкие нити прежних безымянных страхов, возвращавших во тьму, которую она знала и помнила еще с детства. Во мрак, являвшийся в кошмарах. В мир, где не было Исенгрима. В завываниях ночного ветра Нелл слышались печальные голоса, звавшие за собой в невообразимые дали, где на сотни миль ни домов, ни людей, ни эльфов — только огромные пустые пространства. От холодного провала неба до темной безжизненной земли нет ничего, лишь глухая застывшая тишина. И она улыбалась, все глубже погружаясь в собственные мысли. Разве не было это самым лучшим выходом с самого начала? Нелл всегда знала, что ей не место в том мире, где светило солнце, звучали голоса, жили ее родители… Все это было иллюзией, в которую она опрометчиво погрузилась, поверив в то, что ее сказка закончится долгой и счастливой жизнью с прекрасным принцем. Что ж, пора пожинать плоды собственной глупости, пусть они и оказались такими горькими на вкус.       Когда окончательно установилась теплая погода, а в саду высохли размокшие дорожки, Нелл навестил Висегерт и, задав пару малозначительных вопросов о ее самочувствии, сообщил, что ей разрешены недолгие прогулки в дальнем конце сада. Нелл рассеянно поблагодарила его и задала вопрос относительно сроков своего отъезда, но ничего нового он сообщить не мог. Она кивнула и снова принялась за чтение, не ожидая, когда эльф покинет ее гостиную, но Висегерт не спешил уходить, а словно что-то обдумывал. — Госпожа Эллиен, — начал он, — я вижу, вы не расположены со мной беседовать, но все же осмелюсь еще ненадолго отвлечь вас от чтения. — Да? — безразлично ответила Нелл. — Я считаю, вам будут интересны результаты недавно завершившегося расследования, которое предпринял король относительно вашего несостоявшегося брака. Несостоявшегося брака? О чем это он? Помолвка с Эрименом уже разорвана официально и даже состоялось расследование? — Маркграф Редбурга действительно пал от рук разбойников, — а, вот оно что. И какое ей дело до этого незнакомого ей неудачливого претендента на ее руку? — А за вами явился самозванец, отъявленный головорез, хорошо известный в южных городах. После смерти маркграфа власть в его землях была при пособничестве местных дворян, недовольных династией, захвачена разбойниками, которые состояли в союзе с небезызвестным вам Брайаном. Нелл прислушалась, слегка заинтересованная рассказом. — Целей было две: получить приданое и в будущем, возможно, выкуп от вашего отца. — А вторая? — Второй целью была передача вас в руки Брайана. Вы ничего не хотите мне рассказать? Нелл выпрямилась, уронив книгу с колен. — Что вы имеете в виду? — Госпожа Эллиен, я имею в виду, что если вы и прежде были знакомы с Брайаном и скрыли это по какой-то причине, то в ваших интересах изложить все детали. — Почему вы меня допрашиваете, а не ваш правитель? Он счел, что это ниже его достоинства? — Госпожа Эллиен, я вам не враг и не допрашиваю вас. Я скрыл от господина Фаоильтиарны, что в крепость было доставлено письмо с результатами расследования. — Чего ради? — Ради вашего блага. У нас есть доказательства вашей измены, которая, хоть вы и постарались нам помочь, остается печальной данностью. С вами поступили милосердно. И я бы не хотел, чтобы ваше возвращение к отцу было отсрочено на неопределенный срок по причине какой-нибудь малоприятной неожиданности. — Господин Висегерт, я не встречала Брайана до того вечера в лесу, о котором вам, не сомневаюсь, хорошо известно. Мне неведомо, зачем ему было устраивать фарс с моей помолвкой. И для чего я ему нужна, если нужна, в чем я сомневаюсь, мне тоже неизвестно. — Это все? — Да, все. — Хорошо. — И вы поверите на слово изменнице? — Поверю и очень надеюсь об этом не пожалеть. Вы ведь не можете не понимать, леди, что терпение господина Фаоильтиарны, которое вы и без того долго испытывали, отнюдь не безгранично, и он итак сделал вам большое одолжение. — О, не нужно. Я прекрасно осознаю, в каком оказалась положении. — В таком случае мне также не надо вам напоминать, чтобы вы избегали необдуманных поступков и приложили все усилия, дабы не выводить господина Фаоильтиарну из себя. Нелл встала с софы и церемонно поклонилась. Висегерт кивнул и покинул ее гостиную, оставив на память о себе горькую, разъедающую, тошнотворную злость.