*
Когда я на мотоцикле отправился доставлять записку Стражам, то намеревался как можно скорее вернуться к Гарри. Упрямому как сотня троллей идиоту, который, несмотря на свою раненую ногу, отказался покидать Чикаго. Упертому болвану, который принял плащ Стража, хотя этого ему совсем не хотелось. Моему брату, которого я не мог оставить сражаться в одиночку. Жизнь внесла в мои планы свои коррективы. Я как раз проезжал мимо ворот в Миллениум-парк, когда заметил двух девчонок в карнавальных костюмах. И та, и другая были куда младше Инари, едва ли они даже достигли возраста, когда в школе проходят «Алую букву», но одеты при этом были в лучших традициях моих сестер. Кожаные корсеты, открывавшие их неоформившиеся прелести. Юбки размером с носовые платки. Чулки с рисунком в виде паутины. Это все должно было смотреться сексуально, но из-за насквозь промочившего все это великолепие дождя вид у девиц был скорее жалкий. Вздохнув, я окончательно заглушил мотор и, держа мотоцикл Мерфи за руль, направился к девчонкам. Все праздничные мероприятия в этот день отменили, я сам видел это в новостях, но они, видимо, новости не смотрели. Или просто решили их проигнорировать и, убежденные, что празднование Хэллоуина невозможно отменить, сбежали из дома в поисках приключений. Наверное, без электричества и Интернета находиться дома было для них слишком скучно. Черт. Малолетние дурочки. — Вы разве ничего не знаете? — обратился я к ним. — Сегодня и парад, и все гулянья отменили из-за чрезвычайной ситуации. Я сам хотел побывать на одной вечеринке, но раз уж так вышло и ее не будет, я уже еду домой. Вам бы тоже стоило. Было сильное искушение добавить: «Пока до вас не добрался Великий Тыква», но я сдержался. Видел бы это Гарри — он ведь считает, что я совсем не умею держать язык за зубами. Девчонки зашептались. Одна, кажется, уже вовсю накушалась блужданий под осенним ливнем и совсем не возражала против того, чтобы пойти домой. Вторая оказалась упрямее. — А почему бы нам самим не устроить себе праздник? — сказала она. — Я живу совсем рядом, а родителей сегодня нет дома. Вы могли бы пойти с нами. Мы как раз хотели познакомиться с симпатичным парнем вроде вас, правда, Люси? Она улыбнулась. Ей самой эта улыбка, должно быть, казалась неотразимой. «Вроде меня. Да ты понятия не имеешь, о чем говоришь». — Очень польщен, — произнес я холоднее, чем подразумевал смысл слов. — Но боюсь, что у меня не получится. Дела, простите. Девушка оказалась настойчивее, чем я предполагал. — Неужели они не подождут? Уже ведь вечер. Отложите дела на завтра, — предложила она и осторожно положила мне ладонь на руку. Мой демон, которого я последний год держал на голодном пайке, взвыл от восторга. Она была девственницей, это он почувствовал сразу. Худший вариант для меня. Лучший — для него. «Она такая юная, такая невинная. Сладкая, вкусная, чистая. Давай возьмем ее, она сама этого хочет. Давай сделаем ее нашей, нашей, нашей. Я хочу ее, мне она нужна!» — завизжал Голод, и я не сумел противиться ему. Я провел рукой, сразу засиявшей серебряным светом, по волосам и шее девушки, потом приобнял ее и прижался своими губами — к ее. Они были нежными, пахнущими виноградным блеском, и теплыми, а ее жизненная сила — чуть ли не самым вкусным из всего, чем мне когда-либо приходилось питаться. Я пробовал на вкус ее мечты и стремления — «хочу быть как Баффи», «хочу когда-нибудь стать дизайнером интерьеров», «вот бы Флинн пригласил меня на бал выпускников», «здорово было бы стать капитаном группы поддержки», осторожно глотал ее фантазии и опасения — и мне не хотелось останавливаться. Однако когда девчонку резко дернули за руку и разорвали контакт, остановиться мне все-таки пришлось. Вторая девица, о которой я успел забыть, с ужасом посмотрела на меня, а потом подняла свою совершенно ошалевшую подругу — после окончания поцелуя та не смогла удержаться на ногах — и потащила куда-то в сторону высотных домов. Я не собирался их останавливать. Передо мной стояла куда более важная проблема — взять под контроль распоясавшийся Голод, который, заглотив куда больше, чем я ему позволял, не собирался снова уходить внутрь. Не знаю, сколько мы с ним сражались. Может, пять минут, а может, и полчаса. Но когда Голод ослабел и начал уступать, я увидел кое-что еще — и это было куда страшнее, чем демон, с которым я прожил много лет, и худо-бедно научился с ним бороться еще в подростковом возрасте. Намного, намного страшнее. С небес спускалась Дикая Охота. Глаза гончих сверкали янтарем, а вел Охоту некто в рогатом шлеме. Эрлкинг. Тот, кого Гарри собирался вызвать и удерживать до утра. Если он здесь, что же, в таком случае, произошло с Гарри? Я не знал, но — за что я ненавижу себя сейчас — в тот момент меня это не волновало. Ощутив дикую силу Охоты, мой Голод вновь стал набирать мощь. Мне захотелось быть среди них. Слова Эрлкинга только укрепили это желание: — Ты один из моих. Охотник, загоняющий жертву. Хищник среди добычи. Отправляйся со мной. Перестань притворяться, что ты не тот, кто ты есть. Поехали. С. Нами. Я должен был сопротивляться, но не смог. Голод мне в глотку. В тот момент я понял, что на самом деле означает это выражение. Зеркало внутри меня треснуло, и бледные руки с другой стороны с силой дернули меня вперед. Я попал в зазеркалье, как гребаная мать-ее-Алиса. Я скользнул по другую сторону стекла, а мой Голод оказался по эту.*
Я знаю, что сказал Гарри, что почти не помню той ночи. Я почти не соврал. Но если ее не помню я, это не значит, что о ней нет воспоминаний у другого меня. Мой мотоцикл летел по небу рядом с призраками, рядом с гончими, рядом с темными фейри. Мы мчались вместе, единой стаей, и у нас не было ничего моего и ничего их. Все было общим. Нашим. Когда я находил внизу подходящую мне еду, — проститутку или просто девушку, поздним вечером возвращающуюся от подруги — я направлял мотоцикл к ней, на лету спрыгивал и мгновенно захватывал волю. Все они — с волосами светлыми, как пшеница, рыжими, как лисий мех, или темными, как моя душа, — тут же сдавались. А как иначе? Все они сдергивали с себя одежду, обнажая волосы на лобке — медные, черные, золотистые — и затвердевшие на холоде соски. Все они прижимались к стене и высоко задирали бедра. Когда я входил в них, резко или толчками, они вздрагивали, выворачивая передо мной души. Все они стонали от эйфории, пока я выпивал их жизни. И часть этой сил переходила Дикой Охоте. Когда привидения, завидев на улице кого-нибудь, с воем летели к нему, формируя в руках призрачные клинки, булавы и цепи, а потом забивали человека насмерть, я как будто был в этот момент с ними. Когда гончие, ощерясь, рвали клыками плоть с рук и животов, сдирали с лиц кожу, как шелковый чулок, прогрызали новые пути к сердцу, я тоже чувствовал, как страдает от боли жертва — и это питало меня силой. Я наслаждался этим. Как Мальвора, как Скави. Как те ветви моей семьи, что кормятся страхом и болью.*
...И когда охота закончилась, Эрлкинг ушел, и я обнаружил себя на пустой улице с заглохшим напрочь мотоциклом Мерфи — ночной полет его доконал, то где-то внутри я продолжал помнить, как это сладко, когда рядом кто-то мучается. Мне хотелось еще, а это означало — черноты внутри меня стало еще больше. Но теперь я стараюсь сражаться с ней еще усиленнее. Пока она еще меня не завоевала... Мне ясно, что я не смогу больше держаться, не кормясь. А если даже и смогу — кончится это плохо. Как с обжорой, который месяцами сидит на диете, а когда срывается, то съедает все блюда с накрытого к празднику стола. Если сорвусь я, от меня пострадают не только мясные нарезки и пирожные с розочками. И это значит, что потерять контроль я не должен. Никогда. И, знаете, кажется, я кое-что придумал. Подключиться к энергии другого человека можно не только во время секса, это лишь один из способов. Питаться можно во время занятия тай-чи или йоги. Питаться можно, когда ты — инструктор, летишь в связке с кем-то другим под одним парашютом, и в этот момент жизнь того, кто с тобой связан, зависит только от тебя. А еще питаться можно, когда ты моешь и стрижешь кому-то волосы и наносишь на чужое лицо косметику. Я никогда не испытывал тяги ни к йоге, ни к парашютному спорту, а значит, мне остается только последний вариант. Я уже записался на несколько курсов стилистов. Они — занятие недешевое, но теперь, когда у меня вновь появилась цель, я найду способ на них заработать... Ужасно интересно, что скажет Гарри, когда узнает об этом. Не рассказывайте ему об этом, договорились?