Чудотворец

— Стивен, к вам можно? — Маршалл приоткрыл дверь и, не дожидаясь ответа, зашёл в каюту. — Да, раз вы уже здесь. Что-то со здоровьем или просто пришли? — Мне нужно с вами поговорить. Только сперва пообещайте, что наша беседа останется конфиденциальной, — Маршалл понизил тон настолько, что его почти перестало быть слышно. — Хорошо, обещаю, раз всё так серьёзно. Давайте ближе к делу. — Да-да, конечно… — штурман оживился, словно проснувшись, и стал говорить немного громче. — В общем, доктор, я влюблён. Но это не самое страшное. А страшно то, что я влюблён в капитана. И я не хочу, чтобы он об этом знал, однако в иные моменты так желаю раскрыться, и чтобы он разделял это моё чувство! Но что ещё хуже — об этом знает Диллон. И он этим пользуется. Старается унизить меня перед капитаном, как тогда — помните? — когда я ударил ту девушку с французского судна, или же шантажирует, как когда мы набрели на судно французов, и нам надо было поймать двух ирландцев. Ведь тогда никакого паруса он не видел и направление выбрал случайное, лишь бы его не взять. Я не знаю, чем ему так не нравлюсь, но он грозится рассказать обо всём сэру Обри. Однако я не хочу, чтобы капитан ТАК об этом узнал, чтобы думал, что всё это низко и грязно. Вы, доктор, лучший друг Джека Обри и хороший товарищ Джеймса Диллона. Молю вас, сделайте что-нибудь! Доктор с полминуты подумал, смотря словно сквозь стол, а потом ответил: — Маршалл, я прекрасно понимаю ваши чувства, однако не могу же я признаваться в любви и разбираться в вашей жизни за вас. Поймите, сэр Диллон и сэр Обри сейчас оба в таком скверном настроении… они не общаются друг с другом, и свои переживания изливают на меня. А тут ещё вы замыкаете этот треугольник, и… — Пожалуйста, доктор! — перебил его Маршалл. — Можете ничего не делать с Диллоном, чёрт бы с ним, но поговорите с Джеком. Он слушает вас, как никого на корабле. Только вы можете сотворить для меня чудо. — Но что я ему должен буду сказать, как вы считаете? — Стивен спросил это не без укора. — Скажите, как я сильно его люблю, скажите, как страдаю… — Вы же понимаете, что ни от единого моего слова вы ему симпатичнее не станете, сэр. Он не полюбит вас и с тысячи моих слов, если сам того не захочет или если не любит вас уже. Сердцу не прикажешь, если говорить литературно-страдальчески. Он не уважает однополые пары, это я вам говорю наверняка, — с каждым словом Стивена глаза Маршалла наполнялись слезами, — и вряд ли он станет к вам относиться лучше, если узнает. — Но пусть хотя бы знает, — медленно прошептал Маршалл, исполняясь печали, — я уже больше не могу. — Ладно, — сварливо пробормотал, поднимаясь, Мэтьюрин, — если вы так хотите, я попробую. Только прошу, не затопите мою каюту. Вот, попейте воды. Я сделаю всё, что будет в моих силах. *** На следующий же день во время «собачьей» вахты в дверь каюты Маршалла требовательно постучали. — Входите, — сказал, поднимаясь с койки, Маршалл. В следующее же мгновение на пороге оказался Джек Обри. Штурман понимал, что ему надо что-то сделать или сказать, но конечности его словно онемели, а языком он будто никогда и не умел пользоваться, поэтому он просто застыл и с выражением, полным боли, смотрел на красавца-капитана. — Уильям, я… Стивен мне всё рассказал, — начал Джек, подходя к Маршаллу поближе. — Бедный, бедный вы мой штурман! И как я сам этого не замечал? Теперь ведь всё сходится… Простите меня за это, мой милый сэр. Я был слеп. Однако не будем о грустном. Как бы то сверхъестественно ни было, я разделяю ваши чувства. Маршалл, я люблю вас. Джек придвинулся вплотную к штурману и обнял его. Счастье Маршалла в тот момент не передать словами. Единственное, о чём он успел подумать прежде, чем сэр Обри вовлёк его в поцелуй — это: «Спасибо вам, доктор. Вы чудотворец!»