Love is different

You got a fetish for my love

Лидия понимает, что он ее хочет. Она проходит мимо него, задевая волосами его плечо так, что запах ее шампуня с какими-то дурацкими травами остается на его красной толстовке. Вечерами он приходит домой, снимает чертову одежду и жадно вдыхает этот аромат. Снова и снова, пока в легких не останется места для еще одной дозы такого приятного почти наркотика. А перед глазами плывут незатейливые круги. Зеленые в основном. Она сидит за партой, черкая в своей тетради в линейку тонкие линии черной ручкой. Такой же черной, как и кровь, которой оборотни нередко истекают. У людей такой не бывает. У Стайлза по венам течет алая кровь. Иногда она закипает. Она рисует неметон на чистой странице. Десятый за последний час, кажется? Ее рука легко скользит по коленке, обтянутой молочной кожей. Пальцы чуть постукивают по бедру, поднимаясь все выше. Подол юбки едва приподнимается. Она делает это не нарочно. Конечно же. Она не смотрит на него. Знает, что он отведет свой взгляд от ее ноги в сторону окна. О которое когда-то убилось множество птиц. И кровь стекала по стеклу. Его дыхание становится рваным, частым, сбитым. Нужно лишь попытаться замедлить дыхание. Он так и делает. Чертова Мартин. Лидия приходит домой после еще одного сумасшедшего дня, проведенного в компании волков. Ей, кажется, придется сменить высокие каблуки на удобную обувь, короткие платья на синие джинсы. Все меняется, она и не замечает. Она стягивает свой промокший плащ, сумка громко падает на кровать. Мартин идет в ванную, чтобы смыть с себя грязь, пот, ей повезло сегодня, что не кровь. Большие глаза, с красными нитями на белке впиваются взглядом в зеркало. В красивые черты молодого лица, янтарные волосы, что лежат всегда идеально, щекоча лопатки. Высокая грудь медленно и размеренно вздымается, легкие великодушно впускают кислород. Пальцы тянутся к животу, оглаживая бока, застывая на талии. Ноготь царапает пухлые розовые губы, оттягивая нижнюю вниз, открывая вид на ровный ряд белоснежных зубов. Взгляд отрешенный. Чуть спятивший. Она смотрит в зеркало, и ей понятно, почему он хочет быть с ней рядом. Хочет ощущать ее тепло. Хочет ощущать просто ее. Она совсем не удивлена. Лидия идеальна с головы до самых кончиков пальцев на ногах. От самой рыжей макушки. Мартин сочувствует ему. Тощему, ничем не примечательному, гиперактивному парнишке, бегающему с волками. Обстоятельства сложились так, что ей пришлось обратить на него внимание. Она никогда бы этого не сделала добровольно. Чесать за ушком дворнягу, одаривая своим вниманием щенка, что хочет потереться о твою ногу, смачно лизнуть твое лицо, — не то, что Мартин привыкла делать. Но она не может отрицать его нужду в ней вечно. Непросто отрицать очевидное. Лидия не винит его в этом. Это же глупо. Когда они были с Джексоном вместе, то часто кувыркались в его спальне, в которой было зеркало во всю стену. Ее это заводило. Видеть то, как Уиттмор жестко впечатывает ее в дорогие простыни. Видеть свое шикарное тело во время оргазма. В те моменты она сама хотела себя отыметь. Когда она впервые заметила, насколько сильно, он ее хочет, в голове у нее родился гениальный план. Небольшая игра, возможно. Нежные касания, томные вздохи, перекидывания ноги на ногу, когда на ней короткая юбочка, незаметные движения рук по своему телу, от которых дрожь идет по коже. Ей нравилось видеть легкий румянец смущения на его щеках, потерянный взгляд, длинные пальцы, что нервно зарываются в волосы в напряженных ситуациях. Когда игра заходила слишком далеко, Лидии самой все это начинало нравиться. Она ощущала свой быстрый пульс на шее, которую она оголила, собрав волосы в тугой хвост из-за жары. В кончиках пальцев покалывало, будто небольшой заряд проходился по капиллярам. Она видела его пальцы, которые прикасались к ее плечу в попытках успокоить, обхватывая ее крепко, вселяя надежду. Приоткрытые губы манили ее, как магнит любую острую иглу. Его жар ее опалял, его глаза ее пьянили, его тело ее желало. — Лидия, ты слышишь меня? — спрашивает он, когда она дольше положенного задерживает взгляд на его шее, что покрыта бесконечным количеством родинок, каждую из которых Лидия бы лично поцеловала, чуть прикусывая нежную бледную кожу острыми зубами. Стайлз же каждую гребаную ночь, которую ему удается провести в кровати, думает о ней. Тонет в омуте ее глаз, когда представляет ее лицо перед собой. Каждое ее движение, каждое слово отпечаталось в подсознании. Он винит в этом лишь ее. Может, банши умеют околдовывать людей? Они, кажется, еще не полностью разобрались в ее способностях. Ее любовь — его фетиш. И ему это нравится. Безумно и до безумия. Кажется, еще чуть-чуть и он сорвется. Как срываются люди, потерявшие всякую надежду с последнего этажа небоскреба. Прямо в пропасть, где ждут языки пламени, что кусают тебя, отправляя прямиком в ад. Перейдет все, построенные, дьявол его знает, кем, границы. Схватит ее в школьном коридоре за тонкое запястье, потянет в пустой кабинет и посадит ее на парту. И будет целовать ее. Целовать и целовать. Пока губы не покраснеют, пока она не начнет задыхаться. А она вцепится в его шею, почти душа, зароется руками в жесткие темные волосы. Будет оттягивать и оттягивать. Он проведет языком по ее сладким губам, со вкусом мяты. Она негромко выдохнет от подступающей эйфории. Она укусит его губу, кровь попадет ей на язык, срывая ей голову. Его руки обхватят ее талию и будут ее сжимать, пока ребра не треснут. Он оторвется от ее опухших от долгого поцелуя губ. Носом зароется в ее янтарные волосы. И будет вдыхать и вдыхать, пока голова не закружится. А ее сердце будет колотиться. Все быстрее и быстрее. Она будет дышать глубоко-глубоко. Хватая губами воздух. Потому что он ее зависимость, потому что его любовь — ее фетиш.