Можжевеловые позвонки

Йоко безразлично перелистывает листы учебников и многочисленных пособий, даже не пытаясь вчитываться в текст. В тетрадь для конспектов не вписывается ни одна дата и ни одно событие. В этом нет никакой нужды: Йоко сама себе книга, посвящённая всего одному историческому этапу, в каждый изломанный можжевеловый позвонок которой калёным железом напополам с золотым тиснением врезаны воспоминания. На седьмом — смеющаяся девочка с волосами из облаков и сиренью в глазах, распадающаяся на невидимую мишуру на собственной свадьбе. Пятый и третий только чудом не крошатся в костную муку. Чудом и желанием не терять ни миллиграмма памяти о Киттане и Камине. Второй — Дзёган и Баримбо, жертвующие собой ради Дари и Гими; Кид и Айлак, бросающиеся на помощь Зоси; Маккен-сан, врезающийся в ракету. Люди, умирающие со смехом. Йоко морщится от фантомной боли, взглядом обводит контуры изображений в книгах и выключает свет. Утро за окном вплавляется в воздух бледным пламенем свечей, тихо лижет тонкие ладони, не обжигая кожу. Йоко до сих пор не понимает, почему она не распадается на бумажную ломкость страниц и серую пыль: кни­ги, а осо­бен­но про­мас­ленные по­теря­ми, сго­ра­ть должны быс­тро. Йоко не сгорает; Йоко рассказывает о смерти и своих друзьях (смерть и друзья всегда стоят рядом, как в предложении, так и в жизни), о поражениях и победе, на доске мелом пишет по памяти даты, даты, даты и говорит, говорит, говорит. Пальцы и голос не дрожат. Ни сейчас, ни тогда, когда за спиной слышит по-детски восхищённое: «Герои». У Йоко слово «герои» рыбной костью в горле. Просто тот мир не любил их, и они решили построить новый из собственных могильных плит. Йоко старается не думать, что погибших хватило бы и на три.