***
Как бы это не выглядело со стороны, но Чонгук и Юнги не встречаются, не живут вместе, и даже не влюбленны друг в друга. Ну, почти. Юнги в Чонгука влюблен безнадежно — горько, до сгоревшего пеплом ядра в сердце, до потрескавшихся белых губ и тающей соли на языке. Чонгук для Юнги — пытка, теплая, улыбающаяся и живая. С запахом кофе и осени на одежде, и падающими звездами в глазах. Чонгук для Юнги — смысл жизни, но Юнги для Чонгука — просто друг. Друг, который живет в студии в многоэтажке, спит до полудня, курит дорогие сигареты и принимает наркотики. Юнги плохой друг. Но отпустить Чонгука он не может. Быть честным — Юнги не помнит как и где он встретил младшего, и списывает все на свою дурную память. Забыл закрыть дверь, не взял кошелек, забыл где живет, забыл свой номер телефона, забыл ключи, забыл переодеться, забыл жить нормальной жизнью. Может, все из-за наркотиков — Юнги не знает.***
Утром он просыпается в кровати один — плед лежит аккуратно сложенный и Чонгука в квартире нет. Юнги тяжело вздыхает, поворачиваясь лицом к огромному, панорамному окну во всю стену и приподнимается на локтях, потирая рукой затылок. Во рту неприятный привкус и вообще хочется вернуться спать. Мин бы сидел всю свою жизнь в этой квартире, не высовывая носа наружу и впуская внутрь только Чонгука и солнечный свет, но увы выходить приходится — за деньгами, за свежим воздухом и за наркотиками. Да и запертый внутри, Юнги начинает сходить с ума.***
Мин сидит на металлических перилах заброшенного моста. Под ногами — пропасть, а в ней — сосны. Юнги закидывает голову назад — в черном небе мериады сверкающих звезд, и он выдыхает маленькое облачко, смотря, как оно растворяется в холодном, осенем воздухе. — Ты простудишься и заболеешь, — говорит Чонгук, и старший дергается от неожиданности. Он смотрит на Чона секунду, понимая, что тот снова его нашел. Мин качает головой и переводит взгляд обратно на небо. — А ты мне не мать и не жена, — Чонгук хмыкает и перелазит через перила, садясь на них рядом с Юнги. — Да, но я твой друг и забочусь о тебе. Они сидят так в тишине, смотря на звезды и небо, и наслаждаясь присутствием друг друга. Чонгук вообще странный, думает Юнги. Чонгук часто говорит ему не курить и забирает сигарету, но потом скуривает ее сам. Чонгук говорит ему не сидеть на холодном, иначе простудится, заболеет и умрет, но потом садится туда же рядом с ним. Чонгук говорит ему ложиться спать пораньше, чтобы высыпаться и быть здоровым, но сам сидит с ним до утра и смотрит на звезды. Чонгук странный. А Юнги это притягивает. Младший выкидывает руку вперед вдруг и восклицает, и Юнги видит падающую звезду. Чонгук смотрит на нее раскрыв черные глаза, а старший смотрит на Чона. У того глаза раскрыты широко-широко, так, что звезды с ночного неба тонут в них, становятся частью его зрачка и сверкают ярче, чем на небе. Юнги заворожен. И безнадежно влюблен.***
Для Юнги, на самом деле, весь мир замирает, когда Чонгук рядом. Ему тогда плевать на все — на время, на себя, на то, где он находится, на наркотики. Главное, что младший здесь, с ним, смотрит на него своими невозможными глазами и смеется своим слишком ярким смехом, заставляя больное миновское сердце заходиться предательской дрожью. Только вот беда — для Чонгука Юнги просто друг. У него не учащается пульс от его присутствия, ему не хочется улыбаться, только смотря на него, и у него весь мир не кружится только вокруг Юнги. А у Юнги — да. Кружится. И голова у него тоже кружится. От Чонгука или от наркотиков — без понятия. Но вероятнее всего — от обоих.***
Юнги кажется, что он летит. Или падает. В любом случае — две стороны одной монеты. Губы Чонгука мягкие и теплые, руки — нежные и везде. Мин обнимает его за шею, путает дрожащие пальцы в каштановых волосах и тянет на себя — ближе, еще, до упора. Чтобы не продохнуться, чтобы рядом, близко-близко, и чтобы бьющееся сердце можно было услышать. Чонгук целует его нежно и почти невесомо, прикасается к Юнги, как к фарфоровой кукле, а старший тянет ближе, ломая и кусая, и младший подается. Мин прижимает его к стене, тянет на себя за пояс узких джинс и кусает нежную кожу шеи, оставляя на ней багрянные засосы. Чонгук сжимает в кулаки его футболку на спине, откидывает назад голову и дышит часто-часто, постанывая, от чего у Юнги крышу совсем сносит и он теперь точно падает. Он целует его опять, обнимая за талию и отходя от стены, спотыкаясь о валяющееся на полу одеяло и падая с Чоном на пол. Младший смеется старшему в губы, нависая сверху и оставляя череду коротких поцелуев на лице Мина. Юнги ловит его губы опять, поджимая пальцы на ногах и подаваясь младшему на встречу, оттягивая прядки его волос. И Юнги то ли летит, то ли падает. Все равно все — две стороны одной монеты.***
Юнги плохо. Без Чонгука ему всегда плохо, а теперь — тем более. Мин снова пичкается наркотиками как ненормальный, и отрубается прямо на полу. Сквозь сон ему кажется, что Чонгук проводит ладонью по его волосам, отводя прилипшую ко лбу челку, а после склоняется, оставляя горько-сладкий поцелуй на его губах. Сон у Юнги светлый и беззаботный.***
— Намджун? — Юнги открывает звонящему дверь, пропуская друга в свою квартиру. Они проходят на так называемую кухню, и Ким садится за круглый стол из черного дерева, пока Мин решает сделать им чая. — Зачем пришел? Намджун стягивает с головы бини, встряхивая ладонью высветленные волосы, и со вздохом смотрит на Юнги. Тот разливает чай по чашкам со смешными рисунками на них и ставит одну перед Кимом. — Ну так?.. — напоминает Юнги, прикладываясь губами к кружке. — Юнги, я хотел поговорить с тобой о твоей… — он мнется слегка, почесывая затылок. — О твоей зависимости. Юнги смотрит в ответ спокойно и серьезно. Он вздыхает, ставя кружку на деревянную поверхность. — Намджун, я почти завязал. — Правда? — младший смотрит неверяще — Мин говорил так уже дважды и, как можно заметить, безуспешно. — Ага, — старший слегка покачивается на стуле, смотря в потолок, а после широко и счастливо улыбается, смотря на Намджуна сверкающими глазами, и у Кима мелькает надежда, что да, все наладится и он слегка улыбается в ответ. — Мне помогает Чонгук. Он намного лучше наркотиков и рядом с ним я забываюсь, и ничего больше не хочу. Я так счастлив, Намджун. Улыбка Намджуна меркнет, но Юнги этого не замечает. Мин слишком занят счастливыми мыслями и теплым чаем, а на эмоции Кима ему наплевать. — Юнги… — младший мнется, хочет сказать что-то, но отказывается от затеи, вставая из-за стола и натягивая бини на голову. — Ладно, мне пора. Надеюсь, тебе станет лучше. — Мне уже лучше, — Юнги тоже встает и слегка обнимает Кима, похлопывая его по плечам. — Рад, что ты зашел. — Ага, я тоже. До встречи? — До встречи. Встречи больше никогда не было.***
Наркотики бьют молотами по мозгам, бегут током по венам, и у Юнги перед глазами все кружится. Он случайно опрокидывает стол, треск стекла раздается звоном в ушах, по полу разливается лужа остывшего чая. Мин спотыкается, падая на колени, и рвет волосы у себя на голове, потому что облажался, потому что не видел Чонгука слишком долго и наркотиков хотелось ужасно. И не было заботливого Чона, чтобы его остановить. Мин ложится на прохладный пол, переворачиваясь на спину, и пялится в белый потолок. Тот кружится, и Юнги кажется, что его стошнит. Он никогда не любил карусели. Он слышит чьи-то тихие шаги, а после над ним склоняется размытое лицо, и Юнги старается из-за всех сил сфокусироваться на нем, но не получается. Прохладные руки прикасаются к его лицу, и Мин прикрывает глаза. Приятно. — Юнги… — старший распахивает глаза, смотря в темные размытые пятна, что должны быть глазами Чона, и улыбается, обнимая младшего за шею. — Вот зачем ты опять?.. — Я скучал, — шепчет, — тебя так долго не было и мне очень хотелось. Они так манили меня, понимаешь?.. Но теперь ты здесь, ты же останешься со мной? Ты же поможешь мне завязать, правда?.. Его голос срывается, а перед глазами все также пляшут разноцветные пятна, кружась по кругу и шатая мир вокруг себя. Юнги закрывает глаза, сглатывая. — Я не могу. — Почему? — глаза старшего снова открыты, и он обхватывает округлое лицо Чонгука ладонями. У него наконец-то получается сфокусироваться на его глазах. — Ты еще не понял? — Не понял что? Чонгук отрывает его руки от своего лица, обхватывая горячие пальцы Мина своими холодными ладонями. Юнги облизывает пересохшие губы — мысли в голове не собираются вместе, а говорящий загадками младший напрягает. Чонгук аккуратно прикасается губами к пальцам обеих рук, поднимаясь с колен и отходя от Мина на пару шагов. Старший держится за голову, пытаясь встать, и тянет руки к Чону, прося вернуться и просто полежать с ним. — Я не могу. — Да почему?! — Юнги наконец встает, пошатываясь, и идет в сторону младшего. Тот стоит спокойно и без движений, смотрит на Мина печально, но пусто. У Юнги внутри — такой же карнавал, как и вокруг. У него мысли катаются на адской карусели, а эмоции выплескиваются через край. Он уже жалеет, что принял наркотики и не дождался Чонгука. — Поцелуй меня, — старший тянет его на себя, но Чонгук сопротивляется, упирается руками в грудь и сжимает губы в тонкую полоску. — Юнги, не надо, — он говорит так жалостливо, что Мин злится еще больше. В голове пульсом бьет какая-то мысль, но он никак не может за нее уцепиться. — Я и так виноват, что поцеловал тебя тогда. Юнги бьет его головой об стенку, прижимаясь к губам и кусая. Чонгук сдается, отвечая, а Мину кажется, что сквозь пальцы проходит воздух. Его шатает и он отрывается от младшего, отходя на пару шагов и чувствуя, как его голова готова взорваться. — Тебе надо проснуться, — тихо говорит Чон, не отрывая взгляд бездонно-черных глаз от старшего. — Что? — Проснись, Юнги. — Я не понимаю… — Проснись! — Чонгук налетает на Юнги, хватает его за плечи и смотрит черными, непроглядными дырами. Линии его лица размываются и кажется, будто он сейчас развеется серым дымом. Младший долго смотрит ему в глаза с расширенным зрачком, а после моргает. И Юнги падает.***
Мину нехорошо. Он сидит на белых простынях своей постели, смотрит в стену и не моргает. Его квартира — хаос, у него пол залит чаем и осколками кружки, у него белые таблетки по полу и взгляд пустой. Чонгук — ненастоящий. Юнги придумал его сам, для себя, потому что с ума сходил и одному никак, а наркотики в голове устроили адскую вечеринку и главный на ней — Чонгук. Потому что он прах, ветер, дым, который уходит, когда наркотики прекращают действовать. Потому что все это время Юнги спал и не желал просыпаться, ведь младший был слишком реальным, слишком нужным, слишком всем. Он все еще слишком нужен. Только теперь Юнги все знает и забыться в таблетках больше не получается. Чонгук не приходит. Он вылетел вместе с ветром, растворился солью на языке, осел едким пеплом в горле и теперь его не вернешь и не вытащишь. У Юнги теперь вместо сердца — дыра, и душу дьяволу за Чонгука не продашь, потому что Чонгук сам дьявол. И он сказал проснуться. Но Юнги не хочет. Никогда не хотел. Потому что младший для него — мериады звезд в океане, он для него — теплая кружка чая в руках, он для него — самый сильный наркотик, и забыться без него ни в чем не получается. Юнги с ним летает и падает, Юнги с ним хорошо, и он хочет его мягкие губы на своих снова и снова. Но сейчас Мин не летает — и даже не падает. Уже упал. На самое дно, в темное и непроглядное, до которого не дотянется ни одна веревка и ни одна лестница. До туда не докричаться, оттуда выхода нет. И Юнги решает только падать дальше.***
Ветер на крыше бьет в лицо, встряхивает волосы, размазывает по лицу горячие слезы. Юнги не хорошо, но и не плохо. Юнги никак. Он стоит на самом краю, но смотрит не под ноги, а в даль. Он и так внизу, смотреть еще ниже — бессмысленно. А в дали — Чонгук. Он летает ветром и сбегает на свободу серым дымом из труб. И Мин хочет к нему. Хочет летать вместе с ним. Хочет быть пеплом и ветром. Пылью и звездами. У Юнги где-то в голове мысль, что Чонгук ненастоящий. Не ветер, не пепел, не звезды. Просто ненастоящий. Но Мин забывает ее последними таблетками, и шагает вперед, смотря на бледную полосу горизонта. И Юнги летит. Но ветром не становится.