«Мне похер, слышишь?»

      Ветер неистово бьёт по лицу наотмашь, дождик, раздражающе редкий и до тупости непостоянный, заставляет Славу скрипеть зубами от злости. Прислонившись к бетонной стене и выкуривая хрен знает какую по счёту сигарету, он тихо и грязно ругается, смотря на заёбанное дождями небо Питера.       Всё это враньё, что после баттла все дружно бегут заливаться пивом и делают вид, что не поливали друг друга грязью всего несколько минут назад. Нет. Оппоненты просто расходятся по разным углам, где продолжают прожигать своего соперника взглядом, проклиная и надеясь, что он сейчас упадёт где-нибудь неловко и сломает свои долбанные ноги ко всем чертям.       Оксимирон — будущее русского рэпа, идеальный баттлер и просто пиздец какой важный чел. Слава сплёвывает на асфальт, как только проигрывает эти слова в голове раз за разом. Четыре месяца надежды на победу, четыре месяца жгучей злости и ненависти, практически уничтожившей его разум, а теперь всё. Всё кончилось. Мирон обнимается с дружками, радуется новой «галочке» в списке побед, а Карелин стоит тут, за баром и вдыхает запах сырого асфальта, в тайне надеясь, что он просто сдохнет тут тихонько.       — Ебал я его в рот! — громко кричит Слава, выкидывая целую пачку сигарет в противоположную стену. Злость слишком сильна, ненависть крепко держит его в своих тисках. — Ебал я его в рот!       Эхо повторяет за ним. Истерзанный разум играет со Славой в плохие игры; заставляет парня подумать, что-то самое эхо отвечает голосом небезызвестного рэпера. А это злит Славу ещё сильнее. Откуда в человеке столько гнева? Разве можно так сильно ненавидеть кого-то? Слава знает, можно.       — Быстро же ты из бара свалил, — говорит кто-то за спиной у Карелина. — А я думал, что ты как Джонибой прибежишь мне руку и жать и просить стать друзьями.       — Съеби, а?       Мирон только тихо смеётся, смотря в спину своему недавнему сопернику. Наверное, это его забавляет — поверженный враг, измученный и уставший после трудного боя. Славе похрен на то, что думает этот примоднившийся ублюдок. Курить хочется неимоверно.       — Сложно было? Как я тебе в роли соперника? — не отстаёт Мирон.       — Хуйня ты, Фёдоров. Такая огромная, ебанутая хуйня. Оставь меня.       Слава едва сдержался, чтобы не добавить позорное «Пожалуйста». Мирон улавливает эту едва заметную слабину, но играть на этом не стремиться. Просто понимающе смотрит на парня, заметно осунувшегося всего за несколько минут. Вот буквально двадцать минут назад этот парень пытался уязвить его колкими панчами, вёл себя уверенно и развязно, а теперь всё его тело показывает, что внутренний скелет-каркас Славы просто песком осыпался.       — Оставь меня, — почему-то второй раз говорит Карелин, поворачиваясь в сторону Фёдорова. — Ты победил, умница. Крутой спаситель русского рэпа. Так хули ты от меня хочешь? Позлорадствовать? Нет, чувак, я не дам тебе такой шанс.       Карелин уверенным шагом обходит Мирона, выходя на узенький тротуарчик. Ветер всё сильнее злиться, шумит злобно, словно требует, требует чего-то ещё. Но Славе похрен. Он хочет свалить, хочет забыть всё, что видел сегодня и никогда, (хотя он не уверен, что правда этого хочет), не вспоминать этот день.       Мирон молча наблюдает за ним. В его глазах застыло понимание смешанное с чем-то вроде: «Я же говорил, что ты никто, чувак».       — Ты был охуенным соперником, Слава. Этот баттл был в разы круче, чем с перемазанным кремом от прыщей Джони. Думаю, ты был бы достойной заменой всех тех рэперов, которых я считал крутыми. Смекаешь?       — К себе зовёшь? — недоверчиво спрашивает Слава, обернувшись. — Я похож на клоуна?       — Сейчас, да. Так что? Прикинь, сможешь стать крутым мс, только убери свою гордость в задний карман и пошли со мной.       — А хуй ты мой видел? — неожиданно вскрикивает Гнойный, кидая на него взгляд полный злости. — Пошёл ты, Мирон.       — Я дал тебе такой шанс раскрутиться, дебил.       У Славы ненависть бежит по венам кипятком, когда он смотрит на ухмыляющегося Мирона напротив. Хочется просто плюнуть в это чертовски правильное и ахуенно красивое лицо и съебать куда-нибудь далеко, напиться в хлам и тихо сдохнуть где-то в темноте. Но вместо этого он просто отрывисто шепчет ему:       — Мне похер, слышишь?       И уходит. Уходит, шатаясь и не смотря под ноги. В голове шумно, громко. Мысли крутятся в голове с таким шумом, словно они — ржавые шестерёнки. А Слава — это давно поломанный механизм, который пытается работать, но с каждым днём ржавчина всё сильнее и сильнее его съедает.       А потом ночью, сидя на подоконнике и выкуривая пятую за час сигарету, он думает о Мироне. Снова видит его серые глаза перед собой и задыхается от кашля. А кашель тот потому, что в груди что-то так больно сдавило. Наверное, это всё было ошибкой. Батлл, разговор после него.       «Пошёл ты нахер, Мирон, — выкидывая окурок в открытое окно, думает Слава. — Мне же похер, слышишь?»