Разве у Бога есть имя?

Разве есть имя у Бога? Разве не нужно Богу на коленях молиться, помощь просить, храмы возводить, восхваляя непонятно кого? Разве не нужно имя божье упоминать с придыханием, с внутренней болью, с надеждой в трепещущей душе? Сабо себе говорит – не нужно. Когда горит его дом, по сути, родной, он не молится – борется. Сжимает оружие в тогда еще маленьких ладонях, несется в объятия пламени с криком отчаянным – не именем божьим. Сабо не молится, зачем, когда не услышат, не помогут, не спасут, не успокоят. Когда горит кожа на лице, он не молится, не просит о высшем благословении, он сожалеет лишь. О том, что братьев нет рядом. О том, что не справился, не уничтожил жирдяев, сидящих на мирском троне. Жалеет, что не успел, не изменил прогнивший до черна мир хоть самую капельку, малость. Сабо не молится Богу, он посылает все к черту. Наверное, его ирония в том, что спасет его не раб божий, а реинкарнация дьявола. Революционер с военной кровью. Отец младшего брата. Сущее чудовище, раскрывшее свои крылья над этим гребанным небом. Он идет за ним, протягивает ему руку, становится лучшим в их революционной армии. Сабо посылает все не к черту - к дьяволу. К тому самому. Он сражается бесконечно, за тот мир, что считает правильным. Он сражается за мечты, идеалы, за братьев, избитые лица которых до сих пор свежей раной хранятся в памяти. Он не молится Богу – Богам, если их несколько. Упоминает имя Энеля – самому же смешно – всуе. Грешит направо и налево, людей убивает. В конце концов, Сабо сражается с тем самым трепетом, надеждой, так и зачем ему молитвы тогда, получается? Он живет, смеется, жизни радуется. За себя, за братьев, что выбрались в море и стали известными, и гордость его захлестывает. Сабо ждет их там, после Рая, где Ад начинается, в Новом Мире, чтобы снова, как прежде, распить сакэ на троих, широко улыбаясь. Он показывает Драгону, смотри, это сын твой, брат мой, он смог, наконец-то. Сабо счастлив. Сабо не молится. А потом Эйс умирает. Сабо все еще не молится – зачем, когда его разрывает? Он не смог. Не защитил. Не спас. Его там не было. Небылорядом,когдатак,чертвозьми,нужнобыло,почемуоннепонял? Сабо кричит, не стесняется. Плачет за братьев – за мертвого, и, он надеется, за младшего, еще живого. Сабо кричит, не молится, ненавидя и проклиная. Потом он, конечно, оправится, придет на могилу брата, улыбаясь. Раны болят, опаленные пламенем, гноятся, но Сабо, наверное, справится. Он все еще не молится – сражается. Вместе и за своего брата – живого и мертвого – он надежды их воплощает. Сабо не молится, зачем, когда вместо имени божьего, он с душевным трепетом кричит: - Хикен!