Окна напротив

Окна их спален выходили на одну сторону, а балконы были так близко, что, выйдя, можно было непременно коснуться друг друга рукой. Они были простыми соседями, каждый вечер которых был наполнен безмолвным общением. Только звездное небо, чёрный маркер и целая кипа исписанных листов — непременные атрибуты встреч под луной. Они понимали друг друга с полуслова, хоть и никогда в жизни не говорили вслух. Эта игра началась сама собой, и они уже не могли изменить этих правил. Никто из двоих не понял, как это началось. Просто в одну ночь они оба появились на своих балконах. Каждый со своей проблемой. У Чонгука были вечные ссоры с родителями. А Чимин… был просто Чимином. Разногласия в подростковом возрасте, как это бывает, подвергали хрупкое равновесие Чона ежедневным пыткам. Старшие не понимали увлечения сына байками, боялись за сохранность его психики. Зачастую плохие компании, наркотики и алкоголь — то, что окружает контингент, непременно использующий для передвижения двухколесное средство с мощным движком. И у Чона так было. Шумные компании, взрослые друзья и не совсем легальные увлечения. Да вот только Чону нравилась скорость. Он любил это чувство бушующей в жилах крови, когда стрелка на спидометре превышала отметку «сто». Чонгук с нескрываемым восторгом седлал железного коня и мчался туда, где нет запретов и рамок общества. Навстречу свободе и свежему ветру, треплющему волосы. Пустые трассы и ночные огни города выступали вдохновляющим обстоятельством. Чонгук заряжался эмоциями и позже выплёскивал все в стихи. Писал, писал, писал. Строчка за строчкой появлялись рифмы, а за ними целые миры, где главной планетой его вселенной выступал улыбающийся сосед в доме напротив. Чонгук заметил того первым. Всегда яркий, словно солнышко, улыбчивый и приветливый. За все время наблюдения Чон ни разу не видел того хмурым. Будто у того совсем не было в обиходе такой эмоции как грусть. Чимин был годом старше, но на деле казался совсем ребёнком. Наивность и доверчивость превращали Пака в самого настоящего незрелого юнца. Чонгук мог бы и дальше думать, что обаятельный сосед на самом деле очарователен в своей непосредственности. Но все было далеко не так. В один из вечеров, когда внутренняя борьба Чона достигла запредельной отметки, он увидел то, что не предназначалось для его глаз. Быстро заглушив ревущий мотор, Чонгук прислонил байк к близстоящему дереву и спрятался за его толстым стволом, смотря наверх, туда, где в доме напротив, в знакомом окне, горел свет. Парень из своего убежища видел, как за тонкими шторами двигается силуэт, активно жестикулирующий руками. С такого расстояния совсем не было слышно, говорил ли тот с кем-то или нет, но, судя по тени по ту сторону, сосед был встревожен. Движения того были дёргаными, неуверенными. Чон на секунду подумал, что тот мог с кем-то невидимым ему самому ругаться по телефону. Нельзя было отметать и такой вариант. А позже свет стал едва различимым, а на балконе скрипнула дверь. Чонгук отпрянул в тень дерева, боясь быть рассекреченным. Но, кажется, парня наверху не волновали хоть какие-то телодвижения на земле. Тот смотрел куда-то перед собой, но казалось, не видел ничего. Глаза остекленели, даже с такого угла было видно, как они блестели. Почти искрились. Чимин глядел не моргая, будто впав в оцепенение. Губы слегка дрожали, и под носом стало совсем влажно. Было очевидно, что парень плакал, беззвучно роняя скупые слёзы, не удосужившись даже стереть их с лица. Весь мир вдруг сузился лишь до них двоих. Чонгук стоял, словно заворожённый тем, что предстало перед ним слишком внезапно. Построив в своей голове настоль идеальный образ, Чон не был готов к тому, что он будет разрушен одним «бах». Раз. И нет больше лучезарно улыбающегося соседа Пака. Есть надломленный и слабый, не готовый мириться с «подарками» судьбы — Чимин. Чонгук простоял неподвижно, спрятанный от чужих глаз стволом многовекового дерева, достаточно долго для того, чтобы озябнуть. Ветер задувал под кожаную куртку, где кроме майки не было больше ничего, заставляя Чона прыгать на одном месте, лишь бы не окоченеть в конец. А затем всё так же прекратилось, вмиг возвращая Чонгука к жизни. Краски реального мира вновь заиграли. Силуэт ронявшего в темноте ночи слёзы соседа скрылся в комнате, и Чон смог покинуть убежище. С тех самых пор интерес Чона к соседу только возрос, заставляя тихо сходить с ума. И так могло продолжаться бесконечно долго, ведь Чонгук даже не пытался сделать шаг навстречу. Он жил только мечтой и иногда, в особо благоприятные дни, удостаивался тёплого взгляда Чимина. Всё шло так, как и должно было идти. Но у судьбы всегда свои планы, предотвратить которые нам, увы, не под силу. Но кто сказал, что они обязательно идут вразрез с нашими ожиданиями?

***

Чонгук сидел в своей комнате, тихо напевая мелодию, услышанную с утра по радио. На часах была полночь, а сон, как бы того ни хотелось, совсем не шёл. Использовав все известные способы, которые бы со стопроцентной гарантией сулили то самое необходимое забытие, Чон просто плюнул на это и, схватив отчего-то блокнот и ручку, вышел на балкон. Небо было усыпано звёздами, словно пыльцой цветы. На удивление, луны или же месяца не наблюдалось, и Чон сделал вывод, что скорее всего на небе сегодня много облаков. Чонгук сел прямо на пол, скрещивая ноги по-турецки. На коленях лежал тот самый блокнот, а в зубах был зажат кончик ручки. Парень судорожно размышлял и даже прикрывал глаза, стараясь поймать то самое, что зовут вдохновением. Но правильный настрой был прерван шумом открывающейся напротив двери, что заставил Чонгука вскочить с места и тут же замереть. На расстоянии вытянутой руки стоял Чимин, что почти так же, как и месяц назад, едва скрывал слезы и совсем не был готов к неожиданному ночному гостю. Оба были удивлены, но спешить нарушить тишину не решались. Чонгук тогда неожиданно быстро начеркал что-то в блокноте и развернул, показывая соседу. Чимин утёр мокрые щёки и пожал плечами, ему нечего было сказать на участливое «всё хорошо?», написанное впопыхах. Тогда Чон сделал ещё одну попытку. — Меня Чонгук зовут, — коряво написал парень, приписывая в конце неровный смайлик, вызывая тем самым смешок Пака. — А тебя — Чимин-хен, верно? — появилось следом, и Чимин кивнул, тут же исчезая за дверью, ведущей в комнату, появляясь в следующее мгновение уже в толстовке и тапках, держа в руках большой альбом и чёрный маркер. — Чимин, — появляется на листе в ответ, — и твоё имя мне известно. — Правда? — Чонгук неловко улыбается, не зная, радоваться или нет. — Это здорово, наверное. Чимин, видя написанное раньше, чем Чонгук успевает повернуть, опять жмёт плечами и выдыхает. — Ты плакал, что-то стряслось? — снова пишет Чон, имея лишь призрачную надежду на честный ответ. — Да, — сухое, лаконичное и самое верное сейчас. — Расскажешь? — поднимая глаза на старшего, с трепетом. — Не в этот раз, — служит ответом. Чонгук огорчен. Что сказать, он лелеял в мечтах, что всё же добьётся хотя бы чего-то более конкретного, чем простое «да». Сей факт заставляет даже задуматься, стоит ли продолжить общение или сдаться. Чонгук не привык отступать сразу, поэтому решает рискнуть. — Тебе нравятся стихи? — вот так в лоб, первое, что приходит в голову. Чимин кивает и пишет имя одного из любимых поэтов, чьи строфы о любви заставляют даже сердце парня трепетать от волнения. А Чонгук вдруг загорается и листает блокнот. На помятых и потертых от времени листах кроются мысли и чувства, что Чонгук с волнением нёс изо дня в день. На них — боль, тревога, волнение, страх, симпатия, любовь (?). Всё то, что взбудоражил в нем его «маленький» хен. Чонгук писал много, вываливал на бумагу волновавшее его и страдал, заперев всё это внутри себя. Боязнь быть непризнанным — не это ли служит причиной того, что многие из нас никогда не выворачивают душу наизнанку? Зачем делиться сокровенным, зная, что это не взаимно? Так мы поступаем, стоит кому-то заставить наше сердце «волноваться»? Именно страх делает нас бессильными. В попытках остаться неуязвленными мы зачастую перестаём помнить, что помимо наших чувств есть и другие. Вторые. Чувства человека, которого за глаза и только в тишине называем своим. Эгоизм — то, что правит нами. И разве не сладок момент, когда мы его проявляем? Находясь на вершине эмоционального восприятия, именно так мы и поступаем. Здорово иногда побыть эгоистом, думая только о себе. Чонгук живёт, опираясь на эту мысль. Но, может, стоит немного уступить? Чон решает поступиться жизненным кредо и забыть о собственном эго. Раскрывая чувства на бумаге, он не признается в них, не говорит напрямую, а лишь делится ими. Делится, чтобы ослабить лавину, что внутри сожгла всё дотла. — Красиво, — после прочтения отвечает Пак. — Сам написал? И Чонгуку хочется закричать, что его стихи полная ерунда. И что это он, Чимин, сейчас невероятно красив, что до дрожи хочется поцеловать, коснуться алых губ и попробовать, каковы они на вкус. Сладкие или же нет? Чон почти чертыхается, делая выпад вперёд, но, стушевавшись, тормозит и пишет ответ, не тот, что на языке, другой. — Сам. С этого момента и начинается что-то невероятное. Только между ними двумя. Встречи посреди ночи становятся чем-то сродни ритуалу. Они подолгу сидят, каждый на своём балконе, и разговаривают. Опять же без слов. Только бумага. Обсуждают интересы, говорят о политике и о соседке-бабуле, чья вставная челюсть выпала сегодня, когда ту понёс её пёс, поводок которого был завязан на руке. Им было комфортно так. Никто не знал об их встречах. И они чувствовали себя секретными агентами, тщательно оберегая эту тайну. Никто не осмеливался заговорить вслух. И, кажется, им это было совсем не нужно. Это как телепатия, наверное? А потом случился поцелуй. И всё стало слишком сложно. Чонгук терпел полгода, стараясь не напугать старшего своим напором. Но и его дамбу чувств должно было прорвать. И прорвало. Чонгук сократил эти разделявшие их сантиметры, что не давали покоя, и накрыл губы Чимина своими. Младший не давил и не принуждал. Это было лёгкое касание в попытке познать вкус и ощутить их мягкость. И Чон оказался прав. Губы хена были мягкими и сладкими. Такие, какими он их и представлял. Чимин стоял, замерев. Сердце отбивало такую бешеную чечётку, что отзвук от неё расходился по телу. Это привело к тому, что их долгой игре пришёл конец. После произошедшего Чонгук быстро покинул свой балкон, хлопая дверью. В ту ночь он так и не узнал, что с губ хрипло слетело «останься». Коря себя за случившееся, Чон избегал старшего, как мог. Следил за тем, не выходит ли тот из дома, во время пути в школу постоянно оглядывался, ведь и учились они по соседству, только в разных корпусах. Бегать от самого себя не получилось долго. Чувства никуда не делись, и стыд не смог скрыть волнения. Решение пришло само собой. Очередная безлунная ночь и терпкий привкус виски из коллекции отца на губах. Чонгуку требовалось немного храбрости, которую он обрёл в бокале с алкоголем. Выпил немного, только промочив горло. Зато решимость, необходимая ему, пришла почти мгновенно. Надев косуху на чёрную майку, Чон закинул в карман ключи от дома и кое-что из мелочи. Выходил осторожно, стараясь не скрипеть, спускаясь по лестнице. Его верный конь уже стоял около калитки с двумя шлемами на сидении. Пробраться под соседский балкон не было такой уж сложной задачей. Чонгук знал, что Чимин не нарушал их традиций и продолжал появляться в назначенный час на их привычном месте. И даже сейчас, по обыкновению, он был там. Сидел на корточках. В левой мочке блестел камешек новой серьги, которую Пак не переставая теребил. Чон бесшумно встал под самым балконом и шепотом позвал. — Хен. Сначала старший подумал, что ему показалось, будто кто-то действительно звал его, но счёл это безумием, поэтому младшему пришлось напрячь связки во второй раз. — Хен, — получилось чуть громче, чем Чон предполагал. И сработало. Дёрнувшись на шорох внизу, Чимин встал и посмотрел туда, где предположительно слышал звуки. — Хен, — уже открыто улыбаясь, повторил Чонгук, следя за сменяющимися выражениями на лице соседа. — Ты что здесь делаешь? — прозвучало так привычно, будто они всегда говорили так, вслух, друг другу. — Хочу кое-что показать тебе, хен. Спускайся. — Мои родители дома, умник, — Чимин нахмурился, — я не могу выйти. — Прыгай. — Ты в своём уме? Тут высоко. — Всего полтора этажа, хен. Давай же. Только накинь что-то сверху и захвати пару пледов. — Ещё чего, — Чимин ворчал, поражаясь наглости соседа. Сначала он наследил в его душе, поцеловал, заставил забыть недавно разорванные отношения. А теперь так безрассудно зовёт его куда-то прямо посреди ночи. — Давай же. Хе-ен. — Ладно, ладно. Черт бы тебя побрал. Чимин сдался. Пришлось вернуться в комнату. Пижамные штаны сменились спортивками, а вместо тонкой рубашки Пак надел худи. Кеды нашлись как нельзя кстати, а из шкафа Чимин выудил два пледа. Закинув на всякий случай ещё и ветровку, Пак собрал рюкзак и снова вышел на балкон. — Кидай мне рюкзак. Чимин последовал совету и сбросил сначала свои вещи. — Хен, переступи через ограждение и схватись руками. — Тут высоко, я правда не переношу это, — под «этим» Пак понимал страх перед высотой. — Просто доверься мне, я поймаю. Честно. — Х-хорошо. Пересилив себя, Пак перешагнул через ограждение; было волнительно, ноги не чувствовали опору, потому что Чимин спустился ниже и захватился только руками. — Чонгук, лови меня, лови, — было страшно. — Расцепи пальцы и закрой глаза. Поверь. Все будет хорошо. Пак закрыл глаза и отпустил руки, почувствовав удар от приземления. Нет. Он не упал. Младший крепко держал подмышками, не дав и на секунду усомниться в сказанных ранее словах. — Открывай глаза, — Чонгук шептал куда-то в шею, не в силах унять притяжение. — Спасибо, — Чимин отпрянул сам, разворачиваясь к Чонгуку лицом. Рюкзак был подхвачен и закинут за спину. — Идём, — Чонгук обхватил ладонь соседа и повёл того к месту, где оставил байк. — Мы собираемся ехать на этом? — Чимин передернул плечами, стоило взгляду зацепиться за красный байк Чонгука. — Ты видишь что-то ещё? — Не поеду, — Чимин упрямо вырвал ладонь из захвата и зашагал обратно к собственному дому. — Стой, — Чонгук вернул сопротивляющегося старшего на место, надев тому на голову шлем, — это не страшно. Я же веду, — получилось излишне самоуверенно. Но а что ещё оставалось Чонгуку? Он планировал это долго. И не мог отступить теперь. — Как будто меня это успокоило, — Чимин язвил, не собираясь мириться с этим. Но стоило младшему подойти вплотную, обхватывая талию руками и прижимая к себе, всё рухнуло. Пак оборвал некрепкий захват рук и самолично уселся на сидение мотоцикла, чем не мог не вызвать появление самодовольной ухмылки на лице Чона. — Держись за пояс, — Чонгук поднял полы куртки, чтобы старшему было удобнее держать его за пояс. Куртка в таком случае могла изрядно сковывать движения, что отвлекло бы Чона от дороги. Чимин неуверенно скрепил ладони на животе Чона и придвинулся ближе. Теперь помимо страха высоты прибавился ещё один — скорости. Потому, стоило Чонгуку только завести мотор и тронуться с места, из груди старшего вырвались визги не то предвкушения, не то волнения. Впрочем, младший склонялся ко второму варианту. — Пожалуйста, можно медленнее, — Чимин кричал. Ощущение огромной скорости заставляло сердце делать кульбиты. Байк Чона выехал в город, где было совершенно пустынно, поэтому можно было набрать скорость. Чимина это совершенно не радовало. Сильно дуло, ветер неприятно щипал лицо при том, что на улице была далеко не зима. Они ехали, плотно прижавшись друг к другу. И Чонгук мог чувствовать спиной, как сильно колотится сердце у старшего. Потому как этот стук передавался и самому Чону, чем делал этот момент более значимым. К моменту, когда они пересекли черту города, ветер значительно стих, и Чимин наконец успокоился. Волнение, что до этого текло в жилах вместе с кровью, улетучилось, оставляя место лишь для чего-то похожего на состояние коматоза. Дыхание выровнялось, и сердце, отбивавшее до этого рваный ритм, успокоилось. — Приехали, — в момент, когда рёв мотора стих, а мелькающие огни города остались позади, Чимин наконец смог выпасть из состояния, которым был охвачен половину пути. — Невероятно, — Пак слез с байка и снял шлем, что до этого закрывал половину обзора. Они стояли на берегу. Впереди бушевали волны. Небо ещё не окрасилось розовой дымкой, потому как до рассвета ещё было достаточно времени. Пляж наполовину был охвачен темнотой, и только малая его часть озарялась фиолетовыми и розовыми огоньками светодиодных лампочек. Создавалось впечатление, что перед глазами не привычный пейзаж летнего моря, а что-то волшебное, ещё из детства. Чимин всегда мечтал побывать возле моря ночью, когда никого нет, а рядом лишь тот, с кем он готов разделить эти мгновения. К слову, он даже обмолвился недавней мечтой с младшим, а тот, всерьёз приняв сказанное, воплотил в жизнь. И Чимин был благодарен. И за то, что Чон в самый нужный момент вытащил из депрессии после первой серьёзной влюблённости, хотя сейчас эта странная зависимость не казалось Паку тем же, чем в начале; и за незначительные сюрпризы, что для Чимина являлись особенными. Потому что сделаны были только для него. Пока Чимин по обыкновению находился на границе между сознанием и несознанием, Чон стянул с него рюкзак и вытащил пару пледов. Один расстелил на песке, а второй кинул рядом. — Пошли, — Чонгук аккуратно подтолкнул старшего к месту и усадил, а сам устроился позади, прислоняясь грудью к спине Чимина. На удивление, Пак не сопротивлялся, а скорее наоборот. Чимин расслабился в руках Чонгука и откинулся, опуская свою голову на плечо младшего. Несколько минут прошли в молчании. Были слышны лишь брызги волн, что ударялись о камни. — О чем думаешь? — Чонгук говорил тихо, но этого было достаточно, чтобы Чимин уловил вопрос. — Думаю, что хотел бы остаться здесь подольше. Забыть о суете города, о проблемах с учебой, о ссорах с друзьями. Оставить весь негатив позади, — Пак делился всем, что долго копилось на душе. Сейчас, когда он здесь, в тишине и единении с природой, хотелось просто отдаться моменту. — А ты? — Думаю о том, что в моих руках сейчас самый красивый парень на свете. И мне это нравится, — Чонгук рассмеялся, ожидая ответа. — Это был самый странный подкат, — Чимин хмыкнул, — знаешь. Но, наверное, я соглашусь. Потому что сейчас, и мне это нравится. А потом мир резко перевернулся с ног на голову. Чонгук поменял их местами, оказываясь сверху. Теперь бороться с притяжением оказалось невозможным. Они были словно разными полюсами магнита, что тянулись к друг другу, стоило немного сократить расстояние. Сердца бились одновременно, отбивая один ритм. Они судорожно целовались, перенимая власть с переменным успехом. Катались по песку, цепляясь за уже оголенные участки тела. На фоне бушующих волн и начинающего всходить солнца кожа Чимина казалось оливковой. Чонгук пробовал её на вкус. Кусал, царапал. Делал всё возможное в попытке оставить как можно больше следов, говорящих о том, что этот парень непременно занят. Момент их единения стал новым глотком. Чонгук двигался осторожно, боясь сделать Чимину больно. А Пак, он просто подстраивался под медленный, тягучий ритм младшего. Им было хорошо вместе именно сейчас. Когда кожа к коже. Эмоциональная и физическая разрядка накрыла обоих почти одновременно, заставляя задохнуться в этом чувстве. На небосклоне появлялись первые отблески огненного шара. Розовые и персиковые оттенки окрашивали небесную гладь, отсвечивая на воде. Чимин лежал, прижавшись к плечу Чонгука, и улыбался. Сейчас, посреди пляжа, абсолютно нагой, он был счастлив. И все прежние страхи отошли на второй план. Боль от расставания не выглядела на самом деле болью. Да и любви, казалось, в прошлых отношениях совсем не было. Зато теперь, рядом с Чоном, всё ощущалось острее. И правильнее, что ли. И Пак совершенно точно не жалел, что согласился на эту ночную авантюру. Быть может, этот отчаянный шаг помог прийти к верному решению. И не сделав его, скорее всего, Чимин жалел бы об этом. — Сейчас о чем ты думаешь? — Теперь я совершенно точно уверен, что это было верным решением.