Смерть саксофониста

1. Выстрел. Такой короткий щелчок и последовавший громкий хлопок. Неожиданный, даже в шумной толпе, даже возле дороги, где скрипя колёсами, проезжают автомобили. Такой неестественный, когда на всю улицу громко раздаётся весёлая песня. И главное — песня не останавливается и так же задорно и звонко льётся дальше. Как все искусственно… Женский вскрик. Такой отчаянный. Вполне ожидаемый после выстрела. Такой настоящий. Такой контрастный по сравнению со словами весёлой громкой песни — Don’t You Worry About A Thing. А голос, исполняющий песню — ангельский. Если и услышать что-то последнее в жизни — то этот голос. И жаль, что песня такая позитивная, будь она грустной, было бы ещё прекраснее. Он уверен в этом. Вздохнуть невозможно, мешает. Мешает боль, мешает что-то, пронзившее насквозь и заткнувшее горло. Дышать невозможно, воздух не может прорваться. Страшно? Да нет, не особо. Страшно было несколько секунд назад, когда они только схватили его за шиворот и вытолкали из импровизированного театра. Когда он посмел повалить одного из них одним ударом кулака, когда пришло осознание, что он не успеет добежать до того красного Ламборджини, когда он увидел испуганные глаза Нэнси. Вот это было ужасно. А песня ангельским голосом звучит ещё громче, голос обретает силу. И пронзительная нота вытягивается. И затем — аплодисменты. Но песня ещё не закончена, он знает об этом. Жаль, что он не может послушать песню до конца. Потому что уже она тает, уносится, становится все тише и тише, исчезает. И весь мир увядает, теряет краски, растворяется. Мужчину переворачивают на спину, проверяют пульс. Кто-то непрерывно плачет, вокруг поднимается суматоха. А песня скоро закончится. 2. — Майкл Винсент Хокинс? Вы меня слышите? Майк зажмурился, не желая открывать глаза. Но все же сделал усилие. Видел он плохо. Потолок был белым. Рядом что-то пищало. Впереди стоял кто-то в белом, почти сливался с пятном потолка. Чья-то рука сжимала его пальцы. — Скоро ваши глаза адаптируются. Вы знаете, сколько вам лет? — Двадцать пять, — одними губами ответил Майк. Горло обожгло. — Вы понимаете, где вы находитесь? Говорите шёпотом, не важно, что тихо. — В больнице, — сипло прошептал Майк. — Да. Понимаете, почему? — В меня выстрелили эти… эти… — Успокойтесь, вам не рекомендуется нервничать. Хотите спать? Майк слабо покачал головой. Хотя это было не так. Спать хотелось до смерти. — Я доктор Вайт. Вам сделали операцию. Вы сможете нормально говорить через некоторое время. В лучшем случае — через десять дней, в худшем — через пару месяцев. Вам может быть трудно дышать, если такое случится — под вашими пальцами левой руки у вас есть кнопка. Вам нельзя кричать, нервничать, разговаривать только шёпотом. Но потом будет все в порядке. Отдыхайте. — Доктор, — прохрипел Майк. — Со мной точно будет все в порядке? — Да, точно, только некоторое время будет плохо. Но вам пока не стоит слишком много говорить. — Я смогу петь? — Нет, не сможете. Мне жаль. Но вы сможете разговаривать. Знаете, вы везунчик. Обычно умирают или не могут говорить всю жизнь в лучшем случае. Вы выжили. И доктор ушёл. Ему сказали, что он не сможет петь. Так бесчувственно, жестоко. Зная, что он ничего не сможет сказать. Зная, что он слишком слаб, чтобы вскочить и задушить того, кто принёс ему эту весть. И потом, что за манера разговаривать с тем, кто только-только очнулся? Как теперь понять, кошмарный сон это или реальность? Майк боролся, чтобы вновь не провалиться во тьму. Это реальность. Мозг твердил ему, что это реальность. Майк отказывался в это поверить. Он услышал, как Нэнси плачет. Её руки обнимают его. Но он вдруг стал бесчувственным. Он лежал, не шевелясь. И сдался. Лучше провалиться обратно во тьму и попробовать осознать потом. Майк слишком устал, чтобы хоть как-то среагировать, все быстро покрывалось туманом и чувства стал какие-то призрачные. 3. «Со мной все в порядке». Так многие говорят. По разным причинам. Кто-то хочет, чтобы его расспросили, действительно ли все в порядке, кто-то наоборот — чтобы отцепились, а кто-то убеждает такими словами сам себя. «Со мной все в порядке» — убеждал себя Майк, когда дверь за Нэнси захлопнулась. «Мне не нужна жена-истеричка, которая не понимает, что ценно мне, а что нет. Она вовремя показала себя» — думал Майк. Хотя понимал, что это неправда, что её потеря — последний шаг, чтобы он совсем потерял вкус к жизни. «Со мной все в порядке». Так он пробормотал, когда спустя полчаса он набирал номер хозяина сдающего одну дешёвую квартиру, чтобы договориться с ним встретиться завтра. Продолжать снимать своё нынешнее жильё он не мог. «Со мной все в порядке» — говорит себе Майк, когда он отказался от своей идеи пойти в бар. В бар ходят те, кому хочется рассказать о своих проблемах. О них же Майк предпочитал молчать. И к тому же, Майк понимал, что не хочет абсолютно никого видеть и даже немного опасается, что его начнут расспрашивать. «Нэнси… Детка, почему же ты так со мной поступила?» — единственная честная мысль появилась и тут же сердце пронзила тупая боль. Майк злился от бессилия. Пытаясь отвлечь свой разум хоть как-нибудь, он поставил свою любимую пластинку своего кумира Фрэнсиса Синатры — In The Wee Small Hours. Но едва красивый голос пропел первые строчки, Майк едва сдержался, чтобы не разбить пластинку. «Со мной все в порядке». Он продолжил слушать песню, но это было мучительно. Когда он хотел подпеть, вместо пения вырвался хрип. Майк не выдержал и снял иглу с пластинки, некоторое время просто стоя в тишине. Слишком тяжёлым показалось это извечное безмолвие, и его глаза заблестели. «Я не смогу жить» — признался Майк сам себе. «Проклятая пуля, забрала у меня все! Пропади пропадом эти деньги, из-за которых у меня ничего нет…». Он винил всех. Бастера Муна, который из-за своей лжи так подставил его. Своего отчима, из-за которого он сбежал из дома и этим самым нарек на себя вечное клеймо неудачника. Из-за которого он подумал, что самое большое счастье — в деньгах. Да, своего отчима он винил больше всех. И все же, Бастер… Если бы не он, этого бы не произошло. 4. Бастер Мун глянул в зеркало и поправил взлохмаченные русые, даже серые волосы. Галстук-бабочка сидела хорошо, костюм тоже. Он был готов. Это был самый лучший день в его жизни. День, когда он полностью уверен в себе. Он вышел на улицу и тут же был встречен аплодисментами и вспышками фотокамер. Он улыбнулся, помахав рукой. Ему показалось, что напротив его красивого театра собралось полгорода, если не больше. Да. Его театр. Бастер узнал участников своего последнего шоу, принёсшего ему такой успех. Они стали большим для ним, чем просто певцы. Они стали для него семьёй. Кого-то не хватало. — Готов? — улыбнулся Эдди. — Да. Мисс Кроул протянула ему большие ножницы. Вот! Тот самый момент. — Ого, сколько народу! Отец думаю, бы гордился мной. Знаете, он научил меня одной важной истине — если ты на самом дне, единственный путь — наверх. Я бы поблагодарил его, будь он сейчас с нами. И конечно, я отдаю низкий поклон Нэне Нуттелман, именно благодаря ей мы все обязаны существованием театра. — Мун переждал, пока аплодисменты стихнут, — Но ещё я искренне признателен тем людям, которые поддерживали меня в самые трудные минуты. Которые вместе со мной прошли сквозь позор, сквозь успех и без которых я не был бы сейчас здесь. Своего друга Эдди. Он всегда был со мной, дружище. Но я говорю не только о нем. И не только о своей верной секретарше мисс Кроули. Те, о ком я говорю — самые обыкновенные, но обладают необыкновенными талантами и большими сердцами. Гюнтер — самый весёлый и лишенный всяких комплексов человек, которого я знал, Розита — многодетная мать, трудолюбивая и талантливая, наша новая рок-звезда Эш, прошедшая через разочарования и не потерявшая веру в себя, наш любимый Джонни, прекрасный и честный человек, невероятно талантливая и скромная Мина — прошу подойти ко мне. Когда все пятеро, краснея или опуская глаза, встали возле него, Бастер громко объявил: — Все от мала до велика, представляю вам театр Муна! И он перерезал красную ленточку. Такое же счастье он испытал в тот раз, когда впервые объявлял о своём театре. Когда отец ещё был жив. Только во время всеобщего веселья в честь открытия Бастер вспомнил, кого не хватает. Майка. Эта мысль чуть не испортила все настроение. Ведь вовсе не для всех тот вечер был лучшим в жизни. Для Майка он стал роковым. Он навещал его в больнице один раз, когда тот ещё лежал без сознания и о его состоянии было мало что известно. Он до сих пор помнил то бледное, намного бледнее обычного лицо, чёрные спутанные волосы, закрытые глаза. Майк выглядел как мертвец и Бастер не смог долгое время находиться в палате. Ему вдруг стало страшно и жутко. Особенно если вдуматься, насколько кошмарной была ситуация. Когда все радуются, ложатся спать насыщенные днём, а он лежит и умирает, хоть и пел несколько часов назад. И что все дни до этого он жил в страхе, что его найдут и убьют. Это произошло. Но самым страшным было то, что никто, кроме самого Бастера о нем не вспомнил. Майк хоть и всячески старался обратить на себя лишнее внимание, но по какой-то причине всегда оставался человеком-невидимкой. — Мистер Мун, все хорошо? — услышал он за спиной смущенный женский голос. Бастер натянул улыбку и обернулся. — О, Мина! Какое у тебя красивое платье. Девушка кивнула. — Спасибо. Вы тоже прекрасно выглядите. Только мне на секунду показалось, будто вы расстроены. — Я? Расстроен? Да нет, что ты, — Бастер засмеялся. — Ты не знаешь, Майка здесь нет? — Майка? — Мина поморщилась. — Нет. Я его не видела очень давно. С его выступления. Он был настолько горд, что даже не остался на мое! Неудивительно, что его здесь нет. — Это неправда, он был на твоём выступлении и, готов поспорить, едва не расплакался от твоего голоса. Значит, ты не знаешь, что произошло? — Нет, — удивлённо произнесла Мина. — А что произошло? Бастер Мун едва заметно вздрогнул. По некой причине, ему не хотелось рассказывать, к тому же его образ опять появился перед глазами. — Это неважно. Сейчас лучше тебе не знать, поищи дома в Интернете. Пока лучше не портить себе настроение. Мина вдруг побледнела. — Лучше сейчас скажите, пожалуйста. Что-то ужасное? — Я не знаю, что с ним,— вздохнул Бастер. — Он попал в очередную переделку, которая кончилась плачевно. Но зачем думать об этом! Иди, веселись, потанцуй, а о плохом лучше не думать в такой чудесный день! В душе, Бастер понимал, что это глупо. К тому же, едва он отошёл, Мина тут же достала телефон. Он увидел, как изменилось её лицо, и как она, в шоке, прикрыла ладонью рот. Но все же она заставила себя улыбнуться и сунула телефон обратно в сумочку, сделав вид, будто ничего не случилось. Тут его обступили репортеры и Бастеру пришлось быть весёлым на камеру и повторять практически такие же слова, как и во время церемонии открытия. 5. Когда все разошлись и наступила тишина, Бастер понял, что все же вечеринки — это не для него. И лучше бы было остановиться на церемонии открытия, как и в прошлый раз. В своем кабинете, держа пиджак в руках, Бастер собирал разбросанные по столу бумаги, в поисках своих ключей от машины. — Мистер Мун, — вновь позвал его голос Мины. Бастер поднял глаза. Она стояла в дверях. В её руках была металлическая банка. — Вы ведь сейчас к Майку собрались? — все так же, стесняясь, спросила она. — Да. Откуда ты знаешь, дорогая? — удивился мужчина и продолжил искать ключи. — Я подумала, что вы так и сделаете, ведь его не было на празднике. Я не прошу поехать с вами, вы не подумайте, это было бы странно, если бы я к нему поехала, я в другой раз… я просто испекла торт, он тоже стоял на столе, я там взяла пару кусочков для него, я подумала, ему будет приятно, ведь ему ничего не досталось бы и… да. Вот, — она протянула банку. Бастер по-доброму улыбнулся. Отрицать он не мог, её стеснительность и доброта могли покорить любое сердце. — Я думаю, ему будет приятно. Если хочешь, ты можешь поехать со мной, чтобы лично отдать ему торт, если тебе не будет неприятно, конечно. — Да нет-нет, я в другой раз, правда. Неизвестно, в каком он состоянии сейчас. Вы как раз на разведку съездите. Бастер нашёл ключи и сунул их в карман брюк. — Хорошо. Спасибо, — он взял у неё из рук банку. Ему пришлось побегать по городу. Так как после стука в первую квартиру ему открыли незнакомые люди и сообщили, что проживавший раньше здесь мужчина переехал. Куда — они не знали. После двухчасового поиска, день близился к вечеру, но Бастер уже стоял перед нужным домом. Это была самая обычная кирпичная «коробка», и находился дом в далеко не самом лучшем районе. Об этом свидетельствовали переполненные мусорные баки, глупые надписи и граффити на скучных стенах, баках, почтовых ящиках. Прямо за поворотом расположился бар и даже стриптиз-клуб. Бастер ещё раз перепроверил адрес. Нужный. Бастер взял торт и, чуть задержавшись, собираясь с мыслями, отправился в подъезд. В лифте с него не спускали глаз два подростка. Их одежда была тёмной и закрытой, а лица — прикрыты капюшоном. Бастер заметил, что взгляд одного из них с подозрительным интересом изучает его наручные часы. Стараясь подавить в себе тревогу, он прикрыл часы рукавом. Вышли они тоже на одном этаже. — Скажите, — обратился он к ним, указав на квартиру «75b». — Здесь живет кто-то? — Да, сюда въехал недавно один фрик, — ответили мальчики. — В костюме и шляпе въехал. Мистер Хокинс вроде. — Это то, что нужно, большое спасибо, — лучезарно улыбнулся Бастер. Подростки кивнули. Уходя, они бросали на него странные взгляды и почему-то посмеивались. Бастер вздохнул и обернулся к двери квартиры. Деревянная темно-коричневая дверь, а покрывавшие её царапины выглядели желтыми. Все ещё борясь с каким-то странным чувством сомнения, Бастер нажал на звонок. Звонок был громким, его даже было слышно через дверь. Бастер прислушался. Ни шагов, ни крика «кто там?», ни шороха. Ничего. Полная тишина. На всякий случай, Бастер нажал на кнопку ещё раз и постучал. Снова тишина. Бастер принялся нащупывать в кармане пиджака блокнот, с намерением бросить ему записку, но вдруг услышал щелчок замка. Дверь приоткрылась. Майк стоял там. Он глядел на Бастера снизу вверх из-за своего низкого роста. Такие глаза Бастер не видел ни у кого: они у него были карие, но казались чёрными. Они будто потемнели от отчаяния и ненависти, читавшиеся в его взгляде. Сам он выглядел осунувшимся, похудевшим. Казалось, он впитал в себя всю тьму. Бастер секунд пять молча разглядывал его. Но затем, спохватился. — Здравствуй, Майк. — Уходи, — произнёс Майк. — Уходи при мне. — Майк, может, поговорим? Я принёс торт. — Торт? — его лицо исказила кривая улыбка. — Ты принёс мне торт! Майк резко распахнул дверь. — Входи. Давай. Едва Бастер сделал шаг за порог, как Майк вдруг схватил его за пиджак и толкнул к стене. Бастер от неожиданности даже торт не выронил. «Я и забыл, насколько он сильный» — только и промелькнуло в мыслях. Майк прижимал ничего не понимающего Бастера к стене. — Это ты пришёл меня навестить, да? Тот, из-за которого я лишился всего? — процедил он сквозь зубы. — О… Чем ты? — А, ты не знаешь, — Майк отпустил его. Он медленно отходил назад, вглубь темной комнаты, как будто собирался слиться с темнотой. Бастер одернул рубашку и пиджак, стараясь не подать виду, что задет только что минувшей неприятностью. — С тобой что-то не так. И дело тут явно не в торте, — пробормотал Бастер. — Какой ты догадливый! — послышалось язвительное из комнаты. Бастер последовал за ним. Майк остановился возле журнального столика. Глаза Бастера быстро привыкли к темноте и он разглядел на столике граммофон. Вся комната была заставлена коробками и старой мебелью. Тут было чисто — Бастер потрогал столик. На диване, стоявшем напротив окна, валялся саксофон. — Может, шторы раздвинешь? — предложил Бастер. — Нет. Знаешь, тут как будто бы норка. — Торт испёк не я, а Мина. — Та самая невзрачная моль, чей голос может любого свести с ума? Я её обожаю, знаешь? Просто готов навеки заключить в свои объятия. Тогда когда к остальным я питаю отвращение. Ну, кроме Джонни. Этот малый хорош. — Все талантливы, — Бастер постарался, чтобы его голос звучал умиротворяющие. — Для тебя. — Для всех. Майк пожал плечами. — Что у тебя случилось? — Бастер поставил банку на столик. — Что случилось? А ты разве не слышишь? — с болью в голосе ответил Майк. Бастер уставился на него. Руки Майка дрожали. — Слышу? — Да, не слышишь?! — прикрикнул Майк и вдруг поперхнулся. Бастер услышал. Его голос. Голос изменился. Он стал хриплым, срывающимся. Более тихим. Майк прокашлялся. Бастер слышал и видел, что кашель причинял ему боль. Майк поднял на него глаза. Внутри у Бастера похолодело. Глаза у того были волчьи. Вернее, как у побитого волка. Майк будто умер внутри. — Уходи! Давай, уходи! Ну! — Майк резко дернулся в его сторону. Бастер попятился. В его глазах появились слезы. — Вот не надо меня жалеть! Как и был бесчувственным эгоистом, лучше таким и оставайся! — Майк подошел к нему и просто вытолкал в коридор. — Я ухожу, ухожу. — Да, не откажи мне в удовольствии! Дверь за Бастером захлопнулась. Бастер стоял напротив двери, стараясь полностью понять, что все же случилось. Он вытер глаза тыльной стороной ладони. Бастер никогда не видел, как люди мучаются. И даже не думал, что даже смотреть на таких ему будет тяжело. Только он не собирался просто так уйти и забыть о Майке. 6. Тишина. Майк полюбил тишину. Такую, чтобы собственные шаги отдалялись эхом. Была глубокая ночь, вернее, очень ранее утро. Фонари горели тускло, а на горизонте ещё не появились первые лучи солнца. И именно сейчас стоял этот обволакивающий, обворожительный покой. Весь мир был будто заколдован. Даже ветер не шелестел в листьях деревьев. Машины стояли неподвижно, ещё более усиливая ощущение, будто время замерло. В такие минуты мир принадлежал ему. Хотелось, чтобы так оставалось бесконечно. Майк в темно-фиолетовом костюме и синей рубашке облокотился об стену. Он думал. Думал о ней, о своей жизни. Сейчас бы он запел бы что-нибудь, песня просто вырывалась из сердца, но он не мог. Майк сжал сигарету между пальцами. Нет, он не курил, и даже не пробовал. Сигареты он нашёл в ящике шкафа, забытые наверняка хозяином. Но держа в руках сигарету, он напоминал Франка Синатру с обложки альбома «In The Wee Small Hours», и эта мысль тешила его. Только шляпу он забыл дома. Майк знал, что он родился в неправильном поколении. Ему бы родиться в сороковые. Он был уверен, родись он приблизительно в то время, жизнь его была бы совсем другой. Хотя, в глубине души совесть говорила ему, что виноват он сам, что настолько одинок, и что сам отвергает каждого, что сейчас он находится именно здесь. Да что винить себя. Его таким слепила жизнь. Майк не жил, он выживал. Вкус алкоголя ему никогда не нравился, но сегодня он ждал, пока бар за углом откроется и можно было бы выпить. Нет, он не собирался утопить в стакане боль, или попытаться на время забыть о своих бедах. Он выпьет один стакан чего-то крепкого. Ему не хотелось опускаться до уровня неудачников. Хоть и сам являлся таковым. Майк стоял, глядя в одну точку. Было свежо. Он вспоминал Нэнси. Ему нравилось вспоминать её, пусть эти воспоминания не приносили ничего, кроме чувства пустоты. Тишину пронзил тихий напев. Майк всей душой любил джаз. Он был пропитан им насквозь. Склонность к этой музыке проскальзывала в его одежде, поведении, манерах. Даже сейчас, он слышал эту музыку и не мог сдержаться, чтобы не напеть её мотив. В любые минуты, сложные или не очень (а сложные настигали его часто) он вспоминал песню и часто мурлыкал её себе под нос. На этот раз это была «I’ll Hang My Tears Out To Dry». Сочинить и свою собственную песню для Майка не составляло особого труда. Но перед ним впервые предстал вопрос «зачем?». Зачем, если он никогда больше не взойдёт на сцену? Если он сброшен с пьедестала в бездонную пропасть и исписанный дрожащей рукой листок с нотами никогда не долетит до небес? Если та, которая могла бы подарить ему вдохновение, ушла? Мир Майка всегда был хрупким и неустойчивым. Ещё после смерти лучшего друга когда-то в детстве — именно тогда Майк начал бродить по окраине пропасти. Его мир стоял на башнях из кубиков. И пуля, пущенная из пистолета мафиози попал прямо в основание. Упал лишь один кубик, а рухнул целый мир. … В баре было тихо, а единственный бармен являющийся одновременно и хозяином, вытирал и без того сухие стаканы. Увидев Майка, он удивился, но не подал виду. Только фыркнул в усы. — Рано вы сегодня. Первый посетитель. Что заказываем? Майк пожал плечами и оперся о барную стойку. Бармен внимательно посмотрел на него. — Я знаю, что вам дать. Коктейль по моему собственному рецепту. Специально для разбитых сердец. — Я хотел бы виски. — Он там есть. Специально для разбитых сердец, — повторил он и повернулся к бутылкам. — Мое сердце… — буркнул Майк. — Очень вас жаль. А я вас раньше не видел. — Не надо слишком крепкое, я особо так не пью. — Оно не слишком крепкое, — ответил бармен и поставил перед ним бокал с жидкостью золотистого цвета. Майк тронул трубочку, понаблюдал, как она скользит по краю бокала, и принялся её перекидывать между пальцами. — Откуда вы, говорите? — бармену явно хотелось почесать как следует языком. — Я не говорю, — ответил Майк. — Но вы не здешний. — Я въехал сюда не так давно. Раньше жил в центре. — А, ясно. Хороший у вас костюм, да и мужчина вы такой… Молодой, красивый. Не расстраивайтесь, найдёте себе ещё. За что она бросила вас? За низкий рост? — Вы не имеете права делать такие низкие замечания о моем росте, — Майк выпрямился и грубо отодвинул от себя бокал. — Да не горячитесь вы, молодой человек! Простите уж старика Фила. Я совсем другое имел в виду. Я просто смотрю на вас и удивляюсь, как такого, как вы, можно бросить. Других причин, кроме роста, не вижу просто. Я вас поддержать хотел. Мне, Филу, можно все рассказать, уж я-то выслушаю. — Что-то много вы болтаете. Я думаю, вам должно быть все равно. И я не то, что думаю, это факт. Слишком многие от меня требуют подробностей о моей личной жизни в последнее время. Майк залпом выпил коктейль и молча бросил ему на стол пятидолларовую купюру, даже не интересуясь, сколько это стоит на самом деле. Привкус у напитка был необычный и неприятный для Майка. Лучшие коктейли были в «Пелагеи», в том самом баре, где любит проводить время Нэнси. Солнце уже стояло над горизонтом, от ночи не осталось и следа. Город начал просыпаться. Загудели первые моторы автомобилей. Это был активный город, и сегодня, судя по всему, был шумный день. Майк запомнил по привычке, что возле того кафе всегда много народу, а вот возле этой лавочки лучше не стоять — там точно не перепадёт ни пенни. Раньше Майк любил такие оживлённые места, потоки людей. Ведь тогда его игра на саксофоне могла чего-то стоить. Ещё недавно Майк был редко замечаемым уличным музыкантом, рисующий в сладких фантазиях богатство и славу. Совсем недавно он исполнил ещё одну свою давнюю мечту, и это было прекрасно, как во сне, как в сказке — он пел перед толпой, пусть не за деньги, пусть на сколоченной из треснувших досок сцене, но он слышал аплодисменты, видел, как на ресницах слушателей дрожат слезы. Он на минуту чувствовал себя всем — королём, героем, рыцарем, похитителем сердец. И он получал от этого большее удовольствие, чем от денег. Сейчас от этого остались лишь угли, которые обжигали, пачкали пальцы. А мечтать он боялся, стремиться к чему-то не имело смысла. Тяжёлые шторы отодвигать от окна он не собирался. Дома он все же попробовал принесённый торт. Он оказался удивительно нежным на вкус. Не хватало, чтоб у той девчонки ещё и талант кулинара оказался. Удивительно, но образ стеснительной, вечно мнущей в руках платок, Мины, короткое воспоминание о её волшебном голосе вызвало у него улыбку. Что-то похожее на ласковое тепло разлилось у него в груди. И испарилось, спустя секунду. 7. Бастер с глубочайшей думой на лице перебирал клавиши старенького фортепьяно, откинувшись на банкетке настолько, что было удивительно, как он не падает. В подбираемых им нотах не было никакого смысла, но в такой позе он чувствовал себя великим пианистом. — Вы рано сегодня, мистер Мун, — проскрипела поднимающаяся по лестнице секретарша. — Доброе утро, мисс Кроули, — нараспев ответил Бастер, не поворачивая головы. — Чего за пианино сидите? Хотите научиться? — Да так, — ответил он уже нормальным тоном и выпрямился. Мисс Кроули подошла к пианино, и стала рассматривать клавиши так близко, что Бастер заволновался за её стеклянный глаз. Она будто хотела найти что-то интересное. — Чем планируете заняться, мистер Мун? — спросила она. — Театр уже спасать не придётся, но нужно придумать что-нибудь. Не знаете, как дела с альбомом у Эш? Старушка покачала головой. — Вы могли её вчера спросить. — Мог, — согласился Бастер. — А у Джонни встреча с продюсером? Нужно какое-нибудь шоу… — Вот это хорошая идея, мистер Мун. Поставите «Звуки музыки»? — Какие «Звуки музыки», мисс Кроули! Это уже прошлый век, пусть Бродвей ставит. На него нам пока рановато равняться. Нужно что-то свежее, то, о чем никто не слышал, но что ещё больше прославит наших участников. Особенно Мину. Её ждёт великое будущее. — Ну, Майк бы хорошо справился с ролью в мьюзикле… Бастер вдруг резко захлопнул крышку пианино, что бедная мисс Кроули чуть не выронила чашку. — Майк… У него что-то с голосом. Но мьюзикл порекомендовать он может! — С голосом?.. — оторопела старушка. — Я не знаю, насколько все серьёзно, из-за этого ли и в чем я виноват, но он меня чуть не убил на нашей встрече. У него вполне могла быть температура и обыкновенная простуда, и бред в результате. — Это звучит маловероятно, сэр. — Вы правы, — Бастер вздохнул и почесал затылок. — Я намерен посетить его ещё раз. Но с кем-то ещё. Мисс Кроули закивала. — Это хорошая идея, Мун, только я с вами не пойду. Не люблю я общаться с теми, кто убить может. Вам сварить кофе? — Нет-нет, я вас и не приглашаю, это действительно может вам не понравиться. А вот от кофе не отказался бы! Она улыбнулась, затрясла головой и пошаркала обратно к лестнице. Бастер хлопнул ладонями по коленам и встал с намерением отправиться в свой кабинет и поискать какой-нибудь мьюзикл или завалявшийся сценарий. Идея ему понравилась и отступать от неё он не хотел. Роясь в папках, Бастер нашёл сценарий «Ёлка» по мотивам сказки Андерсена. Авторства самого Бастера. Каким образом он себе представлял это на сцене, сценарист понятия не имел. Но представив почему-то Эш в костюме елочки, Бастер прыснул. — Ваш кофе, мистер Мун, — мисс Краули подошла к его столу. Её бусы подпрыгивали у неё на груди после каждого шага. Она поставила кружку на стол. — И да, ещё пришла Мина, она хочет зайти к вам. — Мина? — Бастер удивлённо поднял брови, но тут же улыбнулся. — Отлично, я как раз обсужу с ней мою идею, может придёт что-то гениальное на ум. Старушка кивнула и повернулась, чтобы выйти из кабинета. — Мисс Кроули, — обратился он к ней. — Да? — она обернулась. — Я хотел бы спросить… — мистер Мун на секунду запнулся. — Вам трудно стало ходить. Не нужна ли моя помощь или не планируете ли… Пойти, скажем, на пенсию? Женщина посмотрела на него с грустью. — Вы хотите отправить меня на пенсию? — Нет-нет, что вы, я просто спрашиваю, я забочусь о вас. — Я вполне энергична и полна сил, мистер Мун. Мне не так уж и трудно ходить, как это кажется со стороны, я не устаю совсем, мне нравится тут работать. — Отлично, — Бастер кивнул. — Можете идти. Но все же в сердце закралось неприятное чувство. Похожее на стыд. Бастер встал и подошёл к окну. Он глядел на улицу и перебирал в голове названия мьюзиклов. Мина должна быть в главной роли, или хотя бы в одной из главных, в этом Бастер был уверен. Кто-то быстро прибежал по лестнице. — Мистер Мун, здравствуйте. — О, привет, Мина, — Бастер отошёл от окна и сел за стол. — Как дела? — Хорошо, — Мина поправила платье и села в кресло напротив. — Это отлично. А мне тут пришла идея. Хотела бы ты выступить в мьюзикле? — В мьюзикле? Каком? — Ещё не знаю, но ты должна быть на главной роли. Мина опустила взгляд в пол. — Не знаю, мистер Мун… Я… Я боюсь, что не смогу. — Не сможешь? Брось, у тебя великолепный голос! — Я… Я знаю, — Мина кивнула. — Я не смогу вынести главную роль. — Ты разве не поборола свой страх перед сценой? — воскликнул Бастер. Мина повертела головой. — Одно дело побороть его на пять или десять минут. И… И там не нужно было играть. Откуда вы знаете, насколько я хорошая актриса? И моя фигура, она вовсе не лёгкая, я имею в виду… Я не создана для танцев. Я вовсе не такая зажигательная танцовщица, как Гюнтер или Розита. Я могу запомнить песни, которые люблю. Но вот прозу… Я могу вас очень подвести. Но я согласна на второстепенную роль. Бастер вздохнул и сплёл пальцы. Его взгляд устремился куда-то в сторону. — Мистер Мун? — Я просто думаю, — он перевёл взгляд на неё. — Извини. Ну… Хорошо, я дам тебе второстепенную роль. Но сначала нужно этот мьюзикл достать. — Да-да, конечно. Но я чего пришла… Я хотела спросить, — она набрала в грудь побольше воздуха, будто собиралась прыгнуть в воду. — Как там Майк? Вы ведь вчера были у него? Бастер тихонько засмеялся и откинулся на спинку кресла. Он покачал головой. — Не знаю. У него свет в комнату вообще не проникает, толстые тёмные шторы на окне. И встретил он меня очень… я бы сказал, воинственно. Видеть он был меня не рад. Но я бы хотел сегодня поехать к нему. Узнать, что толком произошло и… Я думаю, он разбирается в мьюзиклах. — Я бы хотела поехать с вами. — Я бы тоже. К тому же, он сказал, что, гм, ты ему нравишься. — Да? — Мина покраснела. — Я бы очень хотела поехать. Я не знаю, откуда у меня такое желание. Наверное… — она пожала плечами. — Наверное меня очаровал его голос. Помните, как я боялась и тряслась, прежде, чем выйти на сцену? До сих пор боюсь… Так вот, когда он запел… Как только первые слова прозвучали, я почувствовала такое спокойствие… Я даже забыла о сцене, закрыла глаза и слушала. Мне… мне хотелось, ч-чтобы его песня не кончалась, он пел как будто о своей жизни. Хоть он очень плохо со мной обращался, я… простила его, в эту песню он вложил иной смысл. Я вдруг поняла, что на самом деле он может быть не таким плохим, что он через многое прошёл, что он не виноват. Я вспомнила его глаза, когда случайно увидела его в… А это наш секрет. А во время кульминации, у меня мурашки пробежались. Мне казалось, это самое прекрасное, что я слышала. И как я расстроилась, когда он умолк! Потому что вместе с концом этой песни вернулся мой страх, моя паника. И-и выйдя на сцену, я увидела, как он… как он ушёл. Я ненавидела его, мне нужна была его поддержка, его взгляд, хотя бы мысли о его голосе. Я не знала, что потом он вернулся. Теперь я знаю и мне ужасно хочется его увидеть, — Мина подняла глаза и увидела, что на лице Бастера сияет загадочная улыбочка. — Что? — она смутилась и покраснела ещё больше. — Ничего, — Бастер продолжал также улыбаться. — А что за секрет? Скажи, возможно, я тоже его пойму. Мина покачала головой и вздохнула. — Где он живет? В богатом районе? — спросила вдруг она. — Нет, — Бастер поднял брови, и улыбка испарилась. — Меня это удивило. Район бедный. Квартира маленькая. Бродят очень подозрительные личности. А что? — Это имело отношение к вашему вопросу, потому что тогда я могу рассказать наш секрет. Я подрабатываю в специальном заведении, типа общественной столовой для нуждающихся, но там все делается с хорошим обслуживанием. И… Однажды, я встретила его там. У него не было денег даже на еду. Я поняла тогда, почему он так желает выиграть. Ради денег. И деньги нужны ему были всего лишь на еду, а не на красивую жизнь. В-ваш конкурс был для него спасением. «Тот, из-за которого я лишился всего?» — зазвенело отчаянное у Бастера в ушах. Точно гром среди ясного неба. Мужчина вздрогнул, пытаясь прогнать этот охрипший крик. Картина неожиданно начинала складываться по кусочкам. — Понятно, — тихо произнёс Бастер. — Поедем к нему сейчас? Мина, о чем-то задумавшаяся, встрепенулась и закивала. 8. Бастер и Мина переглянулись. Они стояли перед темно-коричневой исцарапанной дверью с блестящими металлическими «75b» над глазком. Сердца их колотились, будто они стояли сейчас не перед дверью, а перед сценой, нет, даже перед действующим вулканом. Бастер вдохнул и нажал на звонок. Они простояли минут пять. Никого. Бастер позвонил опять. Мина теребила пуговицу кофты. Бастер постучал. — Майк, открой, это я, Бастер Мун, — крикнул он в почтовое отверстие. — Я знаю, — неожиданно близко послышалось из-за двери. — Поэтому не открываю. Я все это время был здесь, под дверью, ха-ха. Смех был искусственный. — Майк, не упрямься, — мягко ответил Бастер, — Давай, нужно отвлекаться от своих мрачных мыслей! — Ох, вы слишком добры, мистер Мун! — тоненьким голосом язвительно ответил он. — Мне нужна твоя помощь. — Ох, чего вы настаиваете! — так же дразнясь ответил Майк. — Майки, ну открой. Тут со мной Мина. — Мина? — послышался шорох, он, судя по всему поднимался на ноги. Но дверь не открылась, защёлка не щелкнула. Мина, бросив странный взгляд на Бастера, подошла к двери. — Майк, это я, Мина. Что… Что случилось у тебя? Что с твоим голосом? — Мина… — произнёс он нежно. — Спасибо за торт. И… Ты простишь меня? — За что? — За то, что вёл себя, как идиот по отношению к тебе, — доносилось дальше из-за двери. Голос был грустный. — Конечно-конечно! Я прощу, конечно. Не волнуйся, Майк. Только открой дверь. Пауза. Мина прикусила губу. — Нет, прости, — наконец произнёс Майк. — И скажи этому австралийцу, чтобы ушли. Оба. Только… Запиши мне несколько своих песен, пожалуйста. Мина сжала кулак. — П-почему ты говоришь таким… таким грустным тоном? — она заикалась. — П-п-почему ты нас не впустишь? — Запиши мне песни. Я хочу послушать, как ты поешь. — Да-да, хорошо, — в голосе Мины промелькнули нотки страха. Ей вдруг представилось, что Майк умирает. — А… А ты не сделаешь мне этого? Не запишешь свои? Вновь пауза. Не то всхлип, не то кашель. Сердце Мины дрогнуло. — Я не смогу это сделать. Разве ты не слышишь мой голос, Дж… Милая? А теперь уходите. Уходите, или будете целый день стоять. Бастер и Мина постояли ещё немного и затем, скрепя сердца, ушли. В машине, Мина грустила и смотрела в окно. Его голос… Голос Майка вселял в неё ужас. Неужели… Неужели он лишился голоса? Своего прекрасного, сильного, волшебного голоса? В глазах закипали слезы, но Мина быстро вытерла их. — Вы мне одолжите звукозаписывающую комнату на время? Да, я хочу записать небольшой сборник. — обернулась она. Бастер бросил на неё короткий взгляд. — Конечно, — со вздохом произнёс он. — Майк нуждается в нашей помощи. Особенно в твоей. 9. Ущербный. Все иллюзии, так хорошо выстроенные, улетели, как день от ночи. Вся показная гордость была уже ни к чему. Майк это понимал. Всю жизнь он был неполноценным, и пусть он упрямо убеждал себя в обратном, пусть вырастил в себе самоуверенность, и клялся, что это чувство вросло корнями в его сердце. Десять лет он провёл на улице и этого факта было ни изменить, ни забыть, ни закрыть на него глаза. Безнадежный. Свет не хотел пробиваться сквозь шторы. Он был слишком слаб. «Пропади пропадом этот австралиец! Пропади пропадом его театр, и его дурацкий конкурс, подаривший мне надежду и так бессердечно истоптавший её!». Какое это сильное чувство — ненависть. Говорят, оно такое же могущественное, как и любовь. Майк мерил шагами комнату, будто убегая от некой невидимой силы. Он мог назвать множество причин, чем мистер Мун заслужил такую ненависть. Он лжец. Если Майк и любил сжульничать в азартных играх, спрятать карту в рукаве, он никогда не играл с жизнями людей. Бастер Мун алчный. Если Майку нужны были деньги на жизнь, Бастеру лишь нужно было спасти свою репутацию и никчемный театр. Нет, Бастер именно его уничтожил. Именно его сразил и станцевал на костях. Если бы не его наглая, безрассудная ложь, Майк бы заплатил долг тем мафиози и дело было бы с концом! Совесть же принялась убеждать Майка в обратном. Майк ходил туда-обратно, точно мышь в мышеловке. Как этот австралиец смеет к нему стучаться и просить о помощи! Майк не мог найти себе покоя. Более бесполезным Майк не чувствовал себя никогда. И никогда ещё любое воспоминание не отзывалось болезненно в израненном сердце. «Я был талантлив. Был». Где-то что-то внутри отказывалось принять это. Отвергало, отбрасывало в сторону. Майк споткнулся об коробку и не удержал равновесие. Его ладонь ударилась об гладь столешницы, пальцы забегали в попытке удержаться, схватили что-то тонкое. Это не помогло. Майк рухнул на пол, задел ещё что-то и это что-то с грохотом упало. — Ах ты ж… Нет! — воскликнул он, поднимаясь. Вместо пластинки на полу лежали лишь чёрные осколки. — Прекрасное завершение! Майк резко встал. Его взгляд упал на саксофон, лежащий на диване. Он подошёл и прикоснулся к инструменту. Металл был холодный. — Не забочусь о тебе, дружище. Майк достал из футляра щётку. 10. — Я рад вас всех тут видеть. Надеюсь, у вас день проходит отлично. Совсем как раньше! Бастер и пятеро новых или будущих звёзд в круг сидели на сцене. Бастер с улыбкой вспоминал то время, когда несколько месяцев назад, они так же собирались, чтобы обсудить номера для конкурса — все еще неуверенные, скромные, боязливые. Сейчас они изменились — даже позы, в которых они сидели. Они как будто выросли, но не потеряли себя. Бастер гордился ими. — Мы должны в скором времени устроить ещё одно шоу. Все же это бизнес, дорогие мои. Мне хотелось бы узнать, какие у вас есть идеи? — О, — Розита, миловидная женщина лет тридцати пяти, подняла руку, точно школьница. Бастер кивнул. — Мы с Гюнтером хотим устроить концерт. Мы записали недавно первый альбом, «Breaking The Wall» и даже придумали название нашему дуэту. «Singpower». Но все деньги, вырученные за билеты, пойдут на благотворительность, это идея Гюнтера. — Это очень даже хорошая идея. С сегодняшнего дня я предлагаю вам репетировать. — О, репетируем мы ещё давно. — Отлично! Будьте уверены, что ваш концерт сто процентов состоится. Эш, мне интересно, как у тебя дела с альбомом? Девушка в джинсовой куртке, и тёмных брюках, со взлохмаченными пышными волосами, на подобие тех, которые носили рок-звезды восьмидесятых, отвлеклась от разглядывания своих ногтей. — Альбом скоро будет готов, не парьтесь. Осталось записать парочку треков. Я подумала, Set It All Free для первого написанного трека, неплохо, но… Я хочу двигаться дальше, показать, что это будет не мой единственный хит. Так что, все путём. Джонни очень хорошо помогает мне, с фортепьяно. Кстати, Мина, я хотела бы пару песен с тобой дуэтом записать. — А я подписал контракт с Cosm Records, мистер Мун, — похвастался Джонни, рослый и красивый африканец в кожаной куртке, мило улыбнувшись. — Но планов на шоу у меня нет. А вы что-то придумали, мистер Мун? — Да,— Бастер коротко переглянулся с Миной. — Я думаю, вы будете согласны поучаствовать в мьюзикле. Но пока это только идея. — Я бы согласилась играть в рок-опере, — Эш поправила волосы. — О, может, The Wall поставим? Я мечтаю увидеть её на сцене! Джонни бы вполне вписался в роль Пинка. — Нет, The Wall это слишком непонятный, — вдруг подал голос Гюнтер, немец в яркой одежде. — Надо что-то весёлый, чтоб мы могли зажечь! — Вижу, идея вам нравится, — Бастер усмехнулся. — Какие есть ещё предложения? Вы же понимаете, что мы не Бродвей и слишком сложное поставить не можем. — Да-да, конечно понимаем, — улыбнулась Розита. — Послушайте, а если мы сами придумаем мьюзикл? Сами напишем сценарий, — предложил Джонни. — А это очень даже хороший идэи! — воскликнул Гюнтер. — Хорошо, хорошо, друзья мои. Но ещё я хочу вам сообщить кое-что, вы должны об этом знать. Вы ведь все помните Майка? — Конечно. Как такого подонка забудешь, — пробормотала Эш. — Прошу при мне своих товарищей не обзывать! — неожиданно повысил голос Бастер, однако тут же успокоился, встретившись с осуждённым взглядом Мины. — Простите. Просто с ним кое-что случилось. Давно достаточно, после его выступления. Его подстрелили те самые мафиози, которые разрушили театр. Он лишился голоса и… Ему нужна помощь и поддержка. Нависла небольшая пауза, все переглядывались друг с другом. — И… Какое это к нам имеет отношение? — развела руками Эш. — Мне жаль, что так получилось, но он сам виноват, — добавил Джонни. — Он очень плохой человек и поплатился сполна. Как он гордо себя вёл, обращался с нами, будто мы какие-то блохи, а он — орёл! И весь мир лежит у его ног, — возмущённо ответила Розита. — Он вовсе не плохой человек! — неожиданно воскликнула Мина. Все взгляды обратились на неё. Она покраснела. — В-вы его совсем не знаете, — добавила Мина уже тише и уставилась на свои колени. — А что мы должны знать? — Розита скрестила руки на груди. — У него не было денег на еду. С ним плохо обращались. И он очень одинок. Его жизнь сделала таким. — Пф, жизнь! — фыркнул Джонни. — Мой отец сидит в тюрьме за ограбление, я не угодил за решётку просто чудом, а дома у меня нет и мне приходится ютиться в малюсенькой квартире на шее у девушки (без обид, Эш), а у него что? — У-у него нет отца. Каким образом он мог оказаться лучше? Он выживал, как мог. — А на «Ламборджини» кто разъезжал? — не унималась Розита. — Он-он не хотел, чтобы кто-то об этом знал, — бормотала Мина, и всем приходилось прислушиваться. — У-у него был автомобиль, я думаю, он взял деньги у тех мафиози, но денег на еду у него не было. Он пожил нормально только благодаря деньгам, из-за которых его чуть не убили. На самом деле, е-ему д-действительно нужнее нас всех была победа и сто тысяч. Сейчас он живет в бедном районе. — Да? А разве какая-та мразь имеет право… — начала было Эш, но Бастер вдруг захлопал в ладоши. — Все-все-все, хватит. Я просто сообщил вам новость. Я не хотел, чтобы вы обсуждали его личность. Идите, займитесь чем-нибудь… Пусть все участвуют на концерте Singpower. На разогреве или там в аранжировке. Он встал и пошёл вон со сцены. — Чего он с ним носится? — Эш надулась. — Ну, просто он с ним работать как и с нами, — предположил Гюнтер. Бастер вышел на воздух. Он наблюдал за проезжающими мимо машинами. «Ламборджини» не попадались вообще. — Все в порядке, друг? — кто-то хлопнул его по плечу. Бастер обернулся и увидел улыбающиеся глаза Эдди. — Привет. Да, все хорошо. Не знаю. Просто чуть-чуть разочаровался. — Их ты тоже пойми. Он-то с тобой обращался вежливо, а с ними нет. — Я все прекрасно понимаю. Просто… Когда-то я причинил им гораздо большую обиду, чем все те слова, что им Майк наговорил. Они ко мне все домой пришли, а к Майку… Как будто это он украл у них сто тысяч, а не я. — Но… Все же, мне тоже непонятно, почему ты так с ним носишься. Бастер вздохнул и отвёл взгляд. — Я был единственным, кому он доверял, поэтому у меня чувство долга перед ним. К другим у меня нет, они-то получили своё. Бастер хотел, чтобы Майк раздвинул у себя шторы. 11. Фонари прятались за дымкой серого тумана, а шоссе уводило куда-то за горизонт. И ни души вокруг. Только он один. Вдруг безмолвие пронзает грустная песня саксофона. Не самое гениальное произведение, когда-либо написанных и безусловно не самое трудное. Но переливы звучат намного чаще, все труднее становятся некоторые ноты, но это импровизация. И без того берущая за душу мелодия превращается во что-то более грандиозное, даже виртуозное. Со стороны это напоминало картину, красивый кадр из фильма — на бесконечном шоссе сквозь туман как будто нарисован силуэт саксофониста. И песня, которую он исполнял добавлял этой картине ещё и название — «Бесцельно». Фары ослепили его. Он увидел перепуганное лицо водителя. Заскрипели колеса и машина, визжа тормозами остановилась буквально за два сантиметра не шелохнувшегося музыканта. — Эй! Ты что, глухой и слепой? Совсем спятил? — грубый оклик вырвал его из оцепенения. Водитель сделал шаг назад. Он засомневался в существовании человека, который так и дальше стоял, не произнося ни слова и замерев, точно статуя. К тому же на нем были костюм и шляпа, которые не в моде с годов 50-60х. Он был будто призрак. — Эй? — снова крикнул мужчина, и в его голосе читался страх, если не ужас. — Простите. Не думал, что кто-то тут будет разъезжать в такой час, — прохрипел Майк и отошёл в сторону. Вдогонку на него градом сыпались ругательства. У него не было страха перед смертью. Увидев стремительно надвигающуюся машину, которая могла запросто смести его, он сразу осознал, что видит её. И Майк не испугался. Он продолжал стоять, лишь отнял мундштук от губ. Он как будто ждал, пока она приблизится. Все вокруг было каким-то неправильным, фальшивым. Слишком картинно. Как будто бы это не его жизнь, а чужая. Как будто он лишь зритель, наблюдатель. И глядит на все с равнодушием, взглядом человека, который смотрит этот фильм в десятый раз. 12. Бастер никогда не думал, что Гюнтер и Розита исполнят такую лирическую песню. Да и никто не думал, не представлял. От неё не хотелось броситься в пляс, не была она беззаботной и простой. Это было потрясающе. Розита стояла скромно, она казалась очень красивой. Она была, но тут она как будто расцвела, стала утончённее, моложе. Она напоминала цветок, розу. Её мягкий, нежный голос ласково звенел, а в глазах сияло счастье. Гюнтер наконец показал всю красоту и силу своего голоса, перестал быть похожим на танцующего несерьезного клоуна. Его выражение лица изменилось, улыбка стала не просто довольной, а мечтательной. Эш же никогда не думала, что этот удивительно подвижный не смотря на свой вес немец покажется ей симпатичным. Он был обаятельным, но сейчас он стал лучше. К тому же, он немного похудел. Она бы даже не отказала выйти замуж за такого. Не будь у неё Джонни, конечно. Розита и Гюнтер казались влюблёнными. Они стояли близко друг другу, пели в один микрофон, казалось, вот-вот возьмутся за руки. Но у неё был муж. Она его любила и мало того, чтобы обсудить какие-либо идеи с Гюнтером, она приглашала его домой, когда её муж, Норман, был дома. За такое сам Гюнтер считал, что любой человек должен снять перед ней шляпу.

Darling so there you are! With that look on your face. As if your never hurt. As if your never down. Shall I be the one for you, Who pinches you softly but sure? If frown is shown then, I will know that you are not a dreamer.

Их голоса слились в одной идеальной гармонии, песня набирает силу. Джонни сидел за пианино, но не мог оторвать взгляд от поющей пары. Эш стояла на гитаре, и далеко не со скучающим видом, который все, честно говоря, ожидали. Эдди был сосредоточен. А Мина… Мина заявила, что будет только на разогреве. Лёгкая дрожь голосов на последней ноте и слова кончаются. Все зааплодировали певцам. — Браво! Браво! — Бастер был полон восторга. — Мне не терпится это увидеть во время концерта! Это идеально. Только Джонни, больше внимания на ноты, пожалуйста. А так — вы все молодцы! Ребята, вам нужно исполнять побольше подобных песен и про Гюнтера ни в коем случае не забывать. Я в полном восторге! — А мы и исполняем, — улыбнулась Розита. — Да, мы уже придумать… придумал… придумали тему будущего альбома! Он будет медленный. — Отлично, Singpower, я уверен в вас! Но не рассказываете мне особо о ваших планах, а то будет неинтересно! — засмеялся Бастера. — Вы наш менеджер, вам знать можно! — заулыбалась Эш. — Ха-ха, но все же не портьте мне сюрпризы! 13. — Может, сходим на пиццу? Я хочу познакомить тебя с моей девушкой. А потом ко мне на игры. — Эдди стоял в дверях кабинета, оперевшись об дверной косяк. — У тебя появилась девушка? — удивился Бастер, не отвлекаясь от компьютера. — Ну да. Я ведь тебе рассказывал. Её зовут Кайли. Она японка. — Да, конечно. Только позже. — Ты слишком занятый в последнее время, — недовольно ответил Эдди. — Для тебя это новость? — Бастер обернулся. Он был серьёзным, но его глаза смеялись. — Хорошо. «Позже» — это сколько? — Часика через два. — А, так мы с Кайли в семь часов договорились, у тебя ещё куча времени. Я думал, ты имеешь в виду… в следующем месяце. Бастер засмеялся. — Эдди, когда это я отказывался встретиться или пообедать с тобой? — Бастер подошёл и в шутку потрепал его кучерявые и светлые, как у барашка, волосы. — Она классная! Уверен, тебе она вполне зайдет. — Я рад за тебя. Серьёзно. В полседьмого выезжаю, — он хлопнул друга по плечу, выходя из кабинета. — А у тебя как с личной жизнью? Ты мне редко о таком рассказываешь. — Отлично. — Бастер обернулся, но продолжал уходить. — В Австралии. Если у нас все выйдет, она приедет. И неправда, я тебе рассказывал ещё, когда мы только начали переписываться, просто ты забыл. …— Мина? — он заглянул в репетиционную. Девушка сидела на полу и, прикрыв глаза, в наушниках слушала композицию, которую ей нужно было разучивать. В её руках был листок со словами, в которых она делала пометки карандашом. Но она его услышала и сняла наушники. — Да? — Я отправляюсь к нашему пациенту. К Майку, — Бастер вздохнул и посмотрел на потолок. — Пытать счастья, а то мне не нравится его состояние. Поедешь? — Я… Попозже, — Мина всунула наушник в ухо. — Я надеюсь, у вас получится. — Да, иначе нам придётся прийти с психиатром, моя возлюбленная как раз им работает, и с полицией. Чтобы двери выбить. Мина засмеялась. Бастер улыбнулся и поднял ладонь в знак прощания. 14. — Это ты, австралиец? — загремело из-за двери. — Да, — Бастер мысленно сосчитал до десяти, ожидая очередной поток сарказма или, ещё «лучше», ругательств. Неожиданно, щёлкнул замок и дверь открылась. Майк, в выглаженной фиолетовой рубашке и джинсах выглядел немного непривычно. Необычным было наличие джинсов. Он выглядел аккуратнее, чем в прошлый визит — в смятой футболке и спортивных штанах. Даже был причёсан. — Заходи, — он кивнул, приглашая его. Мужчина сильно удивился, но все же вошёл. Он быстро искал причину такого неожиданного гостеприимства, но не находил её. Взгляд Майка был таким же мрачным. — Я решил, что стоит тебя впустить. Потому что слишком ты упрям. Майк сел на диван и указал на качалку, стоявшую напротив него. Комната так же оставалась тёмной, что Бастеру первые десять секунд пришлось напрягаться. Бастер опустился в качалку. Удобная. Он оглядел комнату. Коробки были убраны, вещи расставлены. — Убрался я, потому что разбил одну пластинку, которая мне была дорога. Теперь не знаю, где достать. Они дорогие, — будто прочитал Майк его мысли. — Смотря где покупать. Что за пластинка? — «All Of Me», но не этого Ледженда, который почему-то называет себя джазовым певцом, а Франка Синатры. 1950-го года выпуска, редкая. Что ты хочешь? — В смысле? — Бастер поднял брови. — Зачем ты пришёл, а? Майк оперся об сплетенные пальцы подбородком. — Что у тебя случилось? — вздохнул Бастер. — Много чего случилось. Я расскажу, австралиец. Или как я вас называл, мистер Мун, — в последних словах проскользнуло пренебрежение. — Меня бросил отец, а почему — я не понял. Мне хватило ума остаться с матерью, которая изменяла моему отцу и поэтому быстро выскочила замуж за Джеймса Грина. Не сказать, что мы уж очень с ним ладили, — он коротко рассмеялся, — Он пытался со мной подружиться, но я отказывался. Он был страстен во всем — в отношениях с женой, а ещё мог устроить скандал ни с того ни с сего. В пятнадцать лет я сбежал из дому, начал жить на улице. Уехал в Нью-Йорк. На работу меня не брали и я зарабатывал игрой на саксофоне. Я с группой хиппи переехал сюда, в Хилл-Вэлли, получил квартирку. С друзьями мне не везло, вернее, я понимаю и убеждаюсь, что все люди — скоты, и не скажу, что я вел счастливую жизнь, и что мне хватало, и что я не отношусь к скотам. В отличии от тетя, я хотя бы не притворяюсь. А ты, появился ты со своим конкурсом. И я ухватился за надежду, блеклую надежду, что наконец получу ту жизнь, которую заслуживаю, и тут все пошло наперекосяк. Мне хватило ума, и я это признаю, взять в долг машину. Мне нужны были деньги, нужно было выплатить долги, и мне хотелось попробовать, какого это — жить так, как я хочу. И когда тот приз мог спасти мне жизнь... Доволен теперь? Так что же ты хочешь, мистер Мун? И что все от меня ожидают? Меня никто не воспитывал с пятнадцати лет, я жил, как мог и не знаю, как справляться с потерями. Я не горжусь, но и не стыжусь. Я делал, все что мог. Что делают люди, если они теряют что-то, разве не злятся? Бастер сидел тихо, понимая все. Вся картина вмиг стала полной. И он не мог испытывать к Майку ничего, кроме жалости. Кроме глубокого сочувствия. — Доволен, ещё раз спрашиваю? Уйди. Я не хочу… — голос Майка сорвался. — Что? — Просто уйди, пока не пожалеешь. — Я просто сочувствую тебе, — бросил Бастер, уходя. — Этого точно не нужно. И к тому же, я совершенно спокоен. Но могу перестать быть спокойным, если ты не уберешься. … Бастер быстрым шагом направлялся к машине. Вдруг в кармане брюк звякнул телефон. Он достал его и тут же его лицо украсила улыбка.

«Привет, Басти! Как там твой пациент? ;)»

Он тут же ответил.

«Да, особо никак, Кейт. Рассказал о своей жизни.»

«Так это прогресс! Что рассказал?»

«Давай позже? Как раз созвонимся ;)»

«Хорошо, милый!» «Ой».

Бастер улыбнулся ещё шире.

«Все в порядке, милая».

«: D»

Мужчина, уже в приподнятом настроении, бросил взгляд на часы. До вечера с Эдди и Кайли оставалось ещё много времени. Его мысли заняла Кейт, и он больше не думал ни о Майке, ни о его рассказе. 15.

Майк, Я буду записывать диск завтра и послезавтра. Я не знаю, не хочешь ли ты открывать или тебя нет дома. Но позже я приду ещё. С диском для тебя. Я надеюсь, ты не рассердишься. Yours Sincerely, Мина

Мина сунула открытку с изображением зеленого сада с качелями в конверт и нажала на звонок. Как и ожидалось — ничего. Она не собиралась названивать ему, как это делает Бастер. Позвонить, и если не откроет — бросить конверт и уйти. Она грустно вздохнула. Все-таки она надеялась увидеть его. Мина услышала, как на пол упала открытка. Подождав ещё пару секунд, она развернулась, собравшись уходить. Но вдруг услышала, как открылась дверь. Она обернулась. Майк смотрел на неё. — Можешь зайти, — произнёс он. Мина быстро одернула кофточку и закивала. — Да. Конечно. Спасибо. Он пропустил её впереди себя. «Как настоящий джентльмен» — мелькнуло невольно в голове. Войдя в комнату, она удивилась царившему здесь мраку. Майк не запер дверь и этот знак позволил немного расслабиться. — Можешь сесть где хочешь, — Майк провёл рукой, указывая на мебель в комнате. Мина опустилась на край дивана. — Чай, кофе? — Чай, — кивнула Мина. Она нервничала. От темноты, от его вежливости. И тут же принялась дергать застёжку-собачку своего голубого спортивного костюма. Ей было совестно, что она не оделась лучше. — Я принесу диск завтра, — произнесла она. — Хорошо, — донеслось из кухни. Мина принялась рассматривать комнату. Старая мебель, стиль ретро. На стенах висели постеры популярных исполнителей джаза и рок-н-ролла. Были даже Битлз. Но все же нависшая мрачность не хотела уходить. Майк поставил на столик перед ней чашку, от которой приятно пахло мятой и блюдечко с печеньем. Он сел в кресло-качалку. — В-вам больно? — тихо спросила Мина с ужасом обнаружив, что заикается. Майк не ответил. — Простите, — Мина решила пока ничего не говорить и взяла чашку. — Со мной все в порядке, дорогая. Мина вздрогнула от «дорогая», но Майк всегда называл так женщин. — Мне очень жаль ваш голос, — стараясь не заикаться, произнесла Мина. — Мне тоже, детка. Но что ещё более грустно — я совсем одинок. Мина завертела головой. — Неправда. Вас любят. — Любят? Кто? — усмехнулся Майк, но его смех был печальным. Именно таковым. — Та, которую я любил, бросила меня. Она была единственной. «Я могла бы полюбить вас» — подумала Мина, не отрывая взгляд от его глаз. Они были красивыми. — Но вы сами оградили себя от других, — эти слова она произнесла очень тихо, но Майк услышал её. — Возможно, — согласился он, — Меня вытолкнули, и я решил не возвращаться. — Вы бывали слишком злы. — Я ничего не говорю в своё оправдание, милая. Но когда ушла Нэнси, то… — он умолк. Это было неправильно — журить его. Мина понимала. И ей стало стыдно. На самом деле Майк, если и любил, то любил искренне. Она это знала. За маской гордости скрывалась мягкая, ранимая душа. Это было видно, когда он пел. Сейчас он был мертв изнутри, об этом говорили его глаза. — Ты такая красивая, милая. И никто об этом не знает. Даже я считал тебя невзрачной, до того, как смог по-настоящему разглядеть тебя. Распусти волосы. Ты станешь выглядеть взрослее без косичек, на свой возраст. Мина кивнула и принялась распутывать косички. У неё оказались густые, волнистые волосы, которые копнами спадали ей на плечи. — Когда ты запела, я поверил в волшебство, — произнёс он без улыбки. — Да я просто обожаю тебя, детка. Подари мне свою фотографию. С распущеными волосами, не побойся сделать более яркий макияж. Сделай фото черно-белой. Я очень хочу иметь её. — Только в том случае, если вы мне подарите свою. Тоже большую. Не обязательно черно-белую. — Зачем она тебе, детка? — Я буду вспоминать ваш голос, к-который сохранился у меня в сердце, — она снова смутилась и её голос начал обманывать её, спотыкаться. Более грустные глаза она ещё не видела. — Хорошо. Я сделаю её, дорогая. Что-то было в его лице, от чего его захотелось обнять и прижаться к нему. — Кстати, — он встал и ушёл на кухню. Через десять секунд он вернулся с банкой из-под торта. — У тебя талант кулинара, детка. Помимо великолепного голоса. Вот. Она чистая. Девушка поблагодарила его и улыбнулась. Он не ответил ей. — Ты любишь джаз? — спросил он. — Его здорово исполнять. Но признаться, я мечтала спеть с вами дуэтом, — ответила Мина. — Я когда-нибудь запою. Ты услышишь ещё обо мне, Мина. Эти слова были слишком странными. … От этой встречи Мина испытывала смешанные чувства. И бесконечную грусть, и странное приятное тепло в груди. Она открыла банку. В ней были конфеты и маленький букетик перевязанный нежно-розовой прозрачной ленточкой. 16. Мина точно знала, какие песни она запишет. Она была полна решимости. Впервые, за много лет. Как будто у неё за спиной выросли крылья. Она написала Джонни. «Пожалуйста, можешь помочь мне с записью диска? Он должен быть готов как можно скорее. Не можешь записать партии на пианино? Я вышлю ноты. Будем записывать одновременно». Получив утвердительное «Конечно, отсылай. Когда начнём?» Мина сжала кулак, довольно шепнув «Да!». Она назначила встречу возле театра. Настроение неожиданно поднялось. Она надела наушники. Нет, она не собиралась слушать песни, которые она собиралась исполнять. Они должны звучать, как её собственные, она не будет подражать никаким артистам. Мина слушала весёлые, совершенно противоположные тому настроению, которое она хотела передать… В «альбоме». Она села в автобус. Водитель улыбнулся ей. Мина выглядела влюблённой. …— Ты выглядишь… По-другому. В хорошем смысле, — произнёс Джонни вместо приветствия. — Спасибо, — Мина смущённо пожала плечами. — Я просто волосы распустила. — Тебе идёт. Так что за диск? — Я ноты выслала, ещё в автобусе. Они не очень сложные… — Это посмотрим, — Джонни улыбнулся. Его улыбка была красивой, из-за ровных, белоснежных зубов. Мина набрала в грудь побольше воздуха. — Диск должен быть готов как можно скорее. То есть, было бы хорошо… Нет. Я завтра хочу начать, — она старалась, чтобы её голос звучал уверено и решительно. — И поэтому, учи хоть всю ночь. Но я специально выбрала такие песни… Которые не сложные, может, ты их без подготовки сможешь подобрать. Только в парочке нужно разобраться. — Всю ночь? Мина, ты что? Эш может меня убить, если я мало того, что место ей занимаю, да ещё мешать спать буду! Она моя девушка, но жить с ней и причинять неудобства… А ещё мы готовимся к концерту… — Но… Ей же нравится, что ты можешь проводить с ней время. И наоборот, Эш подключишь, к парочке песен нужна будет гитара. А с концертом — пара дней ничего не изменит. Джонни, прошу. Мне это важно. Джонни вздохнул и повертел головой. — Ну хорошо. Но если Эш будет ругаться — буду учить тебя играть на пианино, чтобы больше такого не просила. — все-таки усмехнулся он. — Ох, большое спасибо! Спасибо! Мина готова была запрыгать от радости. Что, впрочем, она и сделала, когда убедилась, что её никто не видит. Эта ночь была тяжёлой для Джонни. Настроив синтезатор на минимальную громкость, чтобы не разбудить Эш, он разбирал каждую песню. Все-таки не были они такими лёгкими. Так ещё надо и задействовать гитару. Поэтому утром он встал невыспавшийся и злой на Мину. И самое несправедливое, что Эш, едва глянув на гитарные партии, хмыкнула. — Пф, это очень легко. Я и посложнее играла. — Почему я так не могу с пианино? — заныл он, допивая третью чашку кофе. — Ты несколько месяцев играешь, а я с пяти лет на гитарах училась, — и Эш отправила бутерброд себе в рот. 17. — Мы займём звукозаписывающую студию-комнату на пару дней, — бесцеремонно сообщила Эш Бастеру, проходя мимо с двумя футлярами с гитарами (Джонни и Мина толкали пианино). — Это как? — опешил мистер Мун, наблюдая за странной процессией. — Я вам говорила, — кивнула покрасневшая Мина. … — Что ж, — Эш настраивала микрофоны, — Микшированием займёмся в последнюю очередь, а сейчас начнём записывать самое сложное. Как договорились, будем записывать все одновременно, микшированием займусь я с Эдди. И давайте поменьше ошибок. Порепетируем сначала. Репетиции заняли полдня и записать удалось только три песни. — Ничего, — говорил Джонни, — Дальше гитара только в одном месте, а потом и пианино там не сложное. Как раз завтра закончим. И все-таки, к чему такая срочность? Мина не ответила. 18. Это была главная песня. Все песни были посвящены Майку, но эту она ассоциировала больше остальных. И она была последней. Мина кивнула Джонни. Он начал играть. Мина вздохнула. Пусть её вздох останется на записи. И она начала петь.

У тебя есть слова, чтобы изменить всю нацию, В ты кусаешь язык, Ты провёл всю жизнь, застрявшая в тишине, Боясь, что скажешь что-нибудь не то, Но если никто тебя не услышит, Как он выучит твою песню?

Джонни невольно обернулся. В медленных песнях голос Мины звучал особенно волшебно, но здесь был не столько важен голос, а эмоции. Именно они заставили его вздрогнуть. Она начала тихо, но уже можно было услышать глубокую грусть.

У тебя сердце громче львов, Так зачем даёшь приручить свой голос? Мы, наверное, другие, Но мы не должны этого стыдиться, У тебя есть свет, чтобы побороть тени, Довольно прятаться...

«Кому она поёт?» — Джонни только и думал об этом.

Я хочу петь, хочу кричать, Хочу вопить, пока голос не сорвётся: Так что пишите это во всех газетах, Я не боюсь, Они могут все прочесть, Пусть все прочитают...

С каждой новой строчкой отчаяние росло. Мина будто стояла перед кем-то, кричала ему эти слова сквозь слезы. И они появились у неё на глазах во время перехода. Закончилась песня совсем тихо, почти шёпотом. Джонни поднял руки, закончив, а Мина выключила микрофон. — Вау, — произнёс он и восторженно посмотрел на неё. — Ты исполнила её для кого-то? Мина кивнула. Джонни обратил внимание, что она изменилась. Стала краситься, носить платья, распустила волосы. Мина кивнула. — Кому? — спросил он. — Майку, — Мина опустила глаза. — Ты что, влюблена в него? — Да, — неожиданно для себя и для Джонни ответила девушка. Она сразу поняла, что сказала. Мина молча и поспешно вышла из студии. Мина чувствовала себя свободной. Она как будто призналась самой себе. Она бы не рассказала это маме или дедушке. Они не знают Майка, они не поймут. Хотя мама явно заметила, что её дочь стала больше следить за внешностью, стараясь подчеркнуть красоту, которую мало кто в ней замечал. Майк был первым, кто заметил. Кроме родных, конечно. Но было ещё кое-что, что нужно было сделать. Мина посчитала деньги в кошельке. Должно хватить. Мина бросила взгляд в зеркало, стоящего через витрину магазина. Она хорошо выглядела. Мина направилась в фотосалон. 19. — Что-то долго вас не было. Я уже начал волноваться, — саркастично произнёс Майк, увидев Бастера и Мину на пороге и скрестил руки на груди. — Майк, уже не будет ничего такого, — примирительно ответил Бастер. — Мы пришли по делу. Майк вдохнул. — Я как будто бы вас ждал. Даже убрался. Убираюсь просто так, помогает привести в порядок мысли. Он впустил их и демонстративно хлопнул дверью, закрывая её. — Ещё я вдоволь поспал в грязи, пока бродяжничал, — продолжил Майк. Он указал обоим на диван, а сам сел в такую полюбившуюся качалку. Шторы были так же задвинуты. Но зато тихонько играло радио. Мелодия лилась приятно и ненавязчиво. — Acoustic Alchemy. Просто инструментал, — объяснил он, заметив, что Бастер и Мина прислушиваются. — Я уже просто сдался, что ты приходишь, австралиец. Против Мины я ничего против не имею. Ты красавица, детка. — последние слова были обращены к ней. — Так что там за дело? — Меня зовут мистер Мун, — сдержанно отчеканил Бастер. — Хорошо, прошу прощения, мистер Мун, — его имя он подчеркнул. Мина заметила, что барный столик открыт. И там стояли бутылки. Одна бутылка коньяка была полупустой. — Речь идёт об очередном шоу, — начал Бастер. — Снова людей дурить будешь? — перебил его Майк. — Нет, — Бастер и сам удивлялся своей сдержанности. — Мы хотим поставить мьюзикл. И хотим, чтобы ты нам помог. Тень пробежала по лицу Майка. Его плечи напряглись. — Мина будет в главной роли? — спросил он, бросив взгляд на девушку. — Нет, во второстепенной. — С таким голосом — и во второстепенную? — Она сама так хочет, Майк. — Угу. Что от меня требуется? — Всего лишь подобрать мюзикл, — Бастер натянул улыбку. — Что-нибудь подходящее к нашему уровню. Майк скрестил руки на груди. Он откинулся на спинку и кресло закачалось. Он смотрел в потолок и думал. Мина и Бастер молчали. Лишь тихая музыка продолжала играть. — Ну, можно… Можно… — Майк вдруг судорожно вздохнул и прикрыл лицо руками, однако тут же убрал их, — «П-поющие под дождём», например. Бастер вздрогнул и поднял на него глаза. Майк морщился, точно от боли, и смотрел в сторону, на маленькую блестящую щелку окна сквозь шторы. — Майк? — позвал он. — Простите. Есть… Есть очень много хороших м-мьюзиклов. Н-но это я лучше по почте пришлю, это искать надо… — он произносил слова с трудом. Майк закрыл глаза и часто и глубоко задышал. Мина подняла на Бастера испуганные глаза. Бастер понял, что происходит и его лицо тут же вытянулось. — Хорошо-хорошо, не волнуйся, это необязательно, правда. Майк, не… В следующий раз, — Бастер мягко прикоснулся к его колену. Майк закивал. В темноте не было видно, что его глаза блестят. — Хорошо, — он облегченно вздохнул. — Мистер Мун, это все? — Ну… Э… Если будет интересно. Розита и Гюнтер, ныне известные как Singpower, устраивают концерт. Представляют свой первый альбом. Вырученные деньги пойдут на благотворительность. Я принёс билет. Если хочешь, приходи, — Бастер достал билет, и, помахав им, положил его на столик. — Я подумаю, — произнёс Майк, глянув на бумажку на столе. — В любом случае, мы будем рады тебя видеть. Майк лишь кивнул и опустил взгляд в пол. — Вы можете идти. Мина достала из сумки большой конверт. — Майк, — тихонечко позвала она его. — Вот… Я тут принесла, то, что ты просил. Майк взял конверт и попробовал улыбнуться. — Спасибо. Когда они ушли, Майк посидел ещё немного, глядя в одну точку. Затем, он распаковал конверт. Фотография. На ней Мина смотрела задумчиво, а уголки губ были чуть-чуть приподняты, будто она собиралась улыбнуться. Она будто глядела на кого-то снизу-вверх, в кого-то, в кого была влюблена. Светлые кудрявые волосы обрамляли её милое лицо, локонами спадали на плечи. И главное — фото было черно-белым. Как она и обещала. Майк бережно, будто она из брильянтов, положил фотографию на стол. Ещё в конверте был диск. Она нарисовала на нем цветы, и красивым каллиграфическим почерком написала: For You. Майк взял билет. Концерт через два дня. Singpower… Что за нелепое название для дуэта! 20. Свет. Он бился об стекло, все так же тщетно пытаясь пронзить чёрные тяжёлые шторы и осветить всю комнату, наполнить её солнечными зайчиками, поблестеть на кастрюлях и вазах. Каждый день лучи устремлялись в окна и не могли пробить эту чёрную стену. Фотография Мины стояла на тумбочке возле кровати в красивой рамке. Впервые в жизни Майк не встал рано. Проснувшись в полдесятого, Майк почувствовал опустошение. Все дни были похожи на другие за исключением раннего-раннего утра. Только в тех чáсах был смысл. Ничего не радовало его. Даже фотография Мины. Её диск он прослушал, и боялся признать сам себе, что постоянно смахивает слезы, так упрямо струящиеся по щекам. И на фотографию было смотреть тяжело. Он как будто что-то потерял. Майк не мог понять что. Что-то было неправильным, и дело было не в стрелках на часах, указывающие полдесятого. Это было что-то вроде предчувствия. Он умылся, не взбодрившись от холодной воды. Съел завтрак, не почувствовав вкуса. Оделся в свой костюм. Зачем — он не знал. Подтяжки были потёртые. Давно бы надо купить. Взгляд мозолил билет, так же неизменно лежащий на столе. «Надо пойти» — эта мысль была высказана равнодушно. Майк не испытывал желания, но и нежелания тоже. Было любопытство, но такое маленькое, едва заметное, оно лишь чуть-чуть щекотало где-то внутри. Майку было безразлично. Но подтяжки стоило купить. 21. Выбрался Майк ближе к вечеру, потому что решил устроить стирку и приготовить ужин на будущее. Ещё он сбегал в химчистку, забрать светло-фиолетовый костюм. В нем он и пойдёт на концерт. И пусть он напоминает о Нэнси. Боль отступила, или Майк просто привык к ней. Майк всегда оставался человеком-невидимкой, хоть и старался привлечь на себя внимание. Его не замечали люди. Он шёл, среди толпы, среди незнакомцев. И оставался на самом деле единственным незнакомцем среди них. Чудак. Фрик. Странный. В костюме. Его называли только так. Но не Крунер. Не Саксофонист. И даже не Человек. Может быть, просто Парень в костюме. Он увидел её. Он узнал. Её походку, причёску, даже платье. Она так же шла в толпе, но ловила на себе взгляды. Она всегда была Королевой. И она держала под руку и мило смеялась с другим. Последний кубик полетел в пропасть. Ослабленный свет сдался. Майк ускорил шаг. Он не мог поверить. Он должен был догнать её и посмотреть, кому она отдала своё сердце. Кем она его заменила, из-за кого забыла. Он догнал и прошёл между ними, бросив короткое «Просите», опустив на лоб шляпу, чтобы его не узнали. Они на секунду замолчали, но снова продолжили болтать. Он узнал его. Гюнтер. Как она могла очароваться им? Что она нашла в этом пляшущем клоуне, в этом посмешище? И как она могла забыть о нем? Майк не обернулся. Он шёл дальше, так же быстро. Она выглядела счастливой. Майк повертел головой, будто это отрицал. Она выглядела счастливой. «Она ворвалась в мое сердце, лишь чтоб потом улететь. Улететь, как день от ночи». 22. Майк сидел на переднем ряду. Мина это заметила. Она довольно улыбнулась. На сердце стало спокойней. Он пришёл! Поймать его взгляд — это все, что ей было нужно. И она ещё раз переглянулась с ним, когда вышла на сцену. Он улыбнулся. Мина на секунду не поверила. Песня полилась удивительно легко. Ей даже принесло удовольствие, что публика ликует, когда она доставала до почти невозможных нот. Здесь было гораздо больше народу, чем на её первом в жизни выступлении. И удивительно, но она не боялась. Ею охватил азарт, она даже почти забыла, что находится на сцене, полностью погрузившись в песню, в шоу. Она хотела показать своё шоу, которое не хуже, чем подготовили Singpower. Во время концерта, Мина оборачивалась и искала его. Он сосредоточенно глядел на сцену. В его глазах даже читалась насмешка. Но иногда подрагивали его губы и взгляд начинал блуждать. Но это длилось пару секунд. Зато когда прозвучала самая прекрасная их песня, где они показали всю красоту своих голосов, Мина с удовольствием отметила, что он удивлён. Его брови поднялись, а в глазах даже загорелся интерес. И это заставило её тихонько захихикать. 23. Бастер нашёл Майка в толпе. Он стоял, чуть по отдельности, будто ждал, пока к нему подойдут. — Рад тебя видеть, Майки! — весёлым голосом поприветствовал его мужчина. — О, мистер Мун! Благодарю, что пригласили, — Майк говорил мягко. В его тоне не читалось раздраженных ноток, нет. Наоборот, он выглядел весёлым. Мужчины пожали друг другу руки. — Тебе понравилось? — Да, весьма. Признаться, тут не обошлось без сюрпризов. Замечательный концерт! Приветствую, милая! — он крикнул Мине, стоявшей неподалёку и обсуждавшей что-то с Розитой. Женщина заметила его. Её лицо вдруг помрачнело. Быстрым шагом она приблизилась к Майку. — А ты что здесь делаешь? — воскликнула она. — Ты ведь не называл это искусством! — Розита, не надо! — Мина дернула женщину за руку. — Нет, мне интересно. Это благотворительный концерт, у тебя есть билет? — Есть, душенька, — Майк достал из кармана пиджака бумажку и помахал ею в воздухе. — Не стоит нервничать. — Зачем ты здесь? Майк подкатил глаза. — Ваш концерт мне понравился, — он натянуто улыбнулся, — Беру свои слова обратно. Вы очень хорошие артисты. И умеете исполнять. А что касается искусства, то на это у меня есть мнение, но я… — Майк с трудом сдержался, чтобы не оскорбить её. — Прошу прощения. Мина посмотрела ему в глаза. Они были красные. Он сжимал кисть своей руки, а плечи были напряжены. Уголки губ Мины опустились. Ему не нравилось здесь. Он хотел исчезнуть, скрыться, убежать. Ему было больно, он мучился, находясь здесь. Потому что он не считает на самом деле подобную музыку искусством, кроме той, самой красивой. И он понимал, что сам находится даже ниже этого. Он не мог петь вообще. Мина смогла понять это без слов. — Мне кажется, вы бы справились с мьюзиклом, то есть, я бы даже хотел увидеть, кхм, Singpower в главных ролях. Это хорошая идея, мистер Мун, — продолжал так же строить из себя джентльмена Майк. Мина отрицать не могла, это у него отлично получалось. — Ты это серьёзно говоришь? — Розита вставила руки в боки. — Да, более, чем серьёзно, душ… Розита. Я уверен. И я к тому же прекрасно исполняю джаз, поэтому я… — он вдруг запнулся. Он опустил взгляд и вдруг засмеялся. — Действительно, это хорошая идея, ха-ха. Но я не смогу в ней участвовать. И… Нужно ли оно мне вообще? — последние слова прозвучали жёстко, в его обычном тоне. — Прошу прощения, — он кивнул, прикоснувшись к полям шляпы. Он протиснулся между Розитой и Бастером, с намерением исчезнуть. Но вдруг Бастер схватил его за рукав. — Постой. Майк дёрнул рукой. — Ты ведь можешь написать мьюзикл! — воскликнул Бастер с таким энтузиазмом, что люди обернулись. — Я? Написать? Ты ничего не перепутал? — Но ты же сочиняешь музыку. — С чего ты взял? — Видел исписанную нотную тетрадь. Она лежала на тумбочке с лампой. Значит, тебе не будет трудно написать мьюзикл? — Откуда столько оптимизма? — Я уверен в тебе. — Но меня никто не знает. — Зато других знают, — вставила Розита. Майк смерил её осуждённым взглядом. — Я подумаю, — он улыбнулся одними уголками губ и кивнул в знак прощания. — Мина, — он отвёл её в сторону и вытащил конверт. — Здесь моя фотография. И спасибо за диск. Мина кивнула и взяла конверт из его рук. Он был твердым. — Ты очень красивая, детка, — шепнул Майк ей на ухо и нежно убрал один локон за ухо. И поспешно скрылся в толпе. 24. Было ранее-ранее утро, пред рассветом. Смешно! Написать мьюзикл! Что этот Бастер себе вообразил? При чем напишет его совсем не знаменитый человек! Разве люди пойдут на спектакль по пьесе какого-то проходимца? Почему бы и нет, особенно на афише мьюзикла редкие люди обращают внимание на сценаристов. Майк ходил по комнате. Так он делал всегда, когда о чем-то интенсивно думал. И в последнее время именно Бастер стал причиной этих мыслей. Майк писал много песен, и даже недавно быстро набросал родившуюся мелодию, правда, не отредактированную. Любой музыкант, особенно джазовый саксофонист, в конце-концов переходит на собственное творчество. Майв взял саксофон. Тяжёлый, блестящий, даже можно сказать, элегантный. Настоящее сокровище, и неразрывная, незаменимая часть джаза. Майк закрыл глаза. Он представил театральную сцену. Огромный зал, храм искусства. Освещённый прожекторами, стоит саксофонист. Один-единственный. И играет. Весь зал слушает, все поражены. Мелодия касается всех фибр их душ, он набирает силу, он господствует! И вся вселенная, все эмоции ему вдруг подчиняются, все встаёт в один ряд, чтобы только послушать, хотя бы чуть-чуть, хотя бы немного от той прекрасной песни, чтобы унести этот кусочек с собой, прятать, как что-то запретное, беречь, как что-то драгоценное, никому не отдавать. И не нужны будут никакие прожекторы, никакие софиты и свечи! Лишь музыка, музыка даёт свет, наполняет сердца, гремит, гремит… Что это было? Неожиданный порыв? Внезапно настигнувшее вдохновение? Мысль, что именно так можно принять участие в мьюзикле, — самим написав его? Майк схватил ручку и нотную тетрадь. Он был готов писать без перерыва. Песни уже сами складывались в его голове, все идеально, рифма к рифме, к такту такт! Майк даже начал выстукивать шариковой ручкой ритм. Но прежде, чем начать, нужно было кое-что сделать. Незначительное для других. Но не для него. Майк отложил ручку и подошёл к окну. Одним движением, он раздвинул шторы. Лучи рассветного, едва проснувшегося солнца сразу полетели к его окну, наконец, свободные. В комнате вмиг стало светло, и на саксофон уселся солнечный зайчик. 25. Бастер подавил вздох. Все, участвующие на концерте сейчас стояли на сцене кучкой, точно нашкодившие школьники. — Да, это я пригласил Майка, но пожалуйста, в чем заключается ваше недовольство? Они молчали. — Что он вам сделал? Почему, почему Розита ты так грубо с ним вела? И почему с утра я слышу везде жалобы и ни на чем не основанные сплетни? Бастера редко видели настолько раздражённым. Разочарованным — да, но не сердитым. Почти никто. — Да, я немного в вас разочарован. И не из-за того, что вы плохо к нему относитесь. А из-за вашего поведения. Из-за того, что вы теперь отталкиваете Мину только из-за того, что она питает к нему какие-то чувства! Да какая вам разница? Джонни попытался спрятать взгляд. — Это просто дискриминация. У меня даже не хватает слов! Вы все извинитесь перед Миной. — Но мы её не отталкивали! — воскликнула Эш. — Значит, это она придумала? Согласитесь, все-таки ваше отношение к ней изменилось, и не в лучшую сторону. И… Ладно, я устал, — он махнул рукой, — Вожусь, как с детьми малыми, ей-богу. Бастер поднялся в свой кабинет и тяжело опустился в кресло. — Мисс Кроули, — он нажал на кнопочку на телефоне. — Пожалуйста, принесите мне кофе. Он оперся лбом об кулак и так просидел минут пять. В кабинет постучали. — Войдите, — произнёс Бастер, но совсем не своим дружелюбным, весёлым тоном. — Это я, — Мина вошла, закрыла дверь и облокотилась об неё спиной. — Да, Мина? — Бастер поднял на неё усталый взгляд. — Между мной и другими все более-менее уладилось. Возможно, это было просто недоразумение. — Мина, прости, но я устал. Просто устал. От этого Майка, от всего. Может, мне взять выходной?.. Тут телефон в его кармане зазвонил. Со словами «Ну кто там ещё», Бастер бросил короткий взгляд на высветившийся на экране незнакомый номер, и взял трубку. — Алло, с Бастером Муном. — С Майклом Хокинсом. Мистер Мун, здравствуйте. Как дела? — Х… Хорошо, — неуверенно ответил Бастер. — Отлично. Прошу, приехать ко мне. Обсудим некоторые детали нашего проекта. 26. Бастер не узнал квартиру. Разве это она, та самая тёмная норка страдающего депрессией? Шторы раскрыты нараспашку, открывая вид города из окна. На столе лежит внушительная стопка бумаг, из носа зеленого чайника струится пар, конфеты в красных фантиках в конфетнице, пестрые чашки. Все яркое, красочное. И приятно играет джаз, чуть шипит, из-за старой пластинки. — Садитесь, — Бастер никогда ещё не видел Майка настолько энергичным. И просто не мог поверить своим глазам. — Я нашёл ту самую пластинку, — Бастер протянул ему свёрток. — Это подарок. Нашёл в знакомом антикварном магазине. — Вы слишком добры, мистер Мун. Садитесь. Майк сел не напротив в качалку, как обычно, а рядом. — Я надеюсь, вы любите чай с мятой, — он усмехнулся и налил его в пеструю кружку. — Вот это мой шедевр. Думал, никогда не остановлюсь. Здесь две книги — одна — сценарий, а другая — ноты. Вы надеюсь, не будете против, что я самосплагиатил и использовал некоторые давно написанные мною песни, ха-ха. Все листки оказались сшиты. Бастер взял книгу. На чистом листе бумаги в центре аккуратно выведено «Просто дай немного джаза!», а внизу — ‚автор — Альберт Винсент Хокинс‘. — Выглядит масштабно. Альберт? — улыбнулся Бастер. — Я не хотел указывать своё имя для всей вашей компании, а фамилию и второе мое имя им не известно. Мьюзикл идёт два часа. Я взял минимум бюджета, на который можно поставить мьюзикл и постарался написать его так, чтоб при постановке не нужны были какие-нибудь дорогие спецэффекты. Даже костюмы можно запросто достать. Но все же, нужны хореографы, оркестр и тому подобные большие мелочи. И ключевого героя должен исполнить кто-то другой, певец-саксофонист. Мьюзикл — это лёгкий жанр, это я тоже имел в виду. Но там затрагиваются серьёзные темы, и основано в какой-то степени на моей жизни. Действие происходит в пятидесятых. — Не терпится почитать. — Как и мне — узнать вашу реакцию, мистер Мун. Хотя я уверен, что вам понравится. 27.

«Ты не поверишь, но Майк раскрыл шторы!»

«Ура! Значит, ему помог творческий толчок?»

«Судя по всему, да. Энергичный ходит, на подъёме»

«Это хорошо. Но не знаю… Он не мог так быстро. Будь все ещё готов к сюрпризам, милый. Созвонимся, часиков в девять, расскажешь о мьюзикле ;)»

«Конечно, дорогая».

28. — Ребята! У меня важные новости! Копии сценария мьюзикла готовы! Роли уже розданы, а главную роль исполнит Фрэнсис Фрог. Тот самый, который входил в трио «Фрогсмен» в нашем конкурсе, но все трое вышли по причине распада их группы. Оказывается, он играет на саксофоне. Фрэнсис прибудет с минуты на минуту. Все, получив по книжке, смотрели на её толщину с нескрываемым ужасом. — Тут что, каждый персонаж — главный герой? — воскликнула Эш. — Оно точно не идёт пять часов, а именно два? Вы уверены? — Уверен. Да, там у всех героев достаточное количество номеров. — Мне уже нравится. — улыбнулась Розита, которая тут же принялась читать. — Я буду пианистом, — произнёс Джонни и, зажмурившись, открыл на странице со списком действующих лиц. — О да, так и знал. — Но я бы хотела играть в рок-опере! — разочаровано протянула Эш, — А тут что-то про джаз! Кто мьюзикл писал? — Мы с автором это обсуждали. Он написал тебе партии в жанре рокабилли. Посмотри в действующие лица, — успокоил её Бастер. — Да? А кто все-таки его написал? — Альберт Хокинс, — прочитал Гюнтер. — Мне это не о чем не говорить. — А концовка там трагическая! Почему такое мрачное?.. — крикнул Джонни на весь зал. — Не знаю, мне оно мрачным не показалось. Написано изящно и с юмором. Но концовку другой не сделаешь, согласись? — улыбнулся Бастер. — Если это красиво поставить, то… Да, будет эффектно. Мина со вздохом закрыла сценарий. Учить слов придётся много, но для неё это никогда не было проблемой. Хоть мьюзикл и был в основном весёлым, все же присутствовала некая тяжесть в каждой реплике, в каждой детали. Майк сумел доказать, что его ещё услышат. 29. Сбылась ли его мечта? На премьеру его мьюзикла были проданы все билеты. Было ли это то, что он хотел? Зал был полон. Все места заняты. Зрители с нетерпением ожидают начало его мьюзикла. Свершил ли он желаемое? Сердца зрителей замирают от прекрасных, потрясающих мелодий, а на глазах сердобольных блестят слезы. Кульминация. Нет. Это было не то. Фрэнсис просто проваливал концовку на глазах у автора. Музыка звучала превосходно. Все песни были исполнены феерично, все они запомнились. Хореография — проработана идеально. Долгие месяцы, изнурительные репетиции, молчаливые наблюдения, бесконечные встречи с профессионалами, правки, правки… И не то. Майк сидел прямо перед сценой и наблюдал, как концовка вся тает, рассыпается. Такая великолепная, сильнейшая концовка! И хоть зрителям нравится, они все в восторге, но они что, глухие? Это не то, что пронзит их сердце. Песни запомнятся им больше, чем это финальное сакс-соло. Майк любил этот мьюзикл. Любил театр. И по непонятной причине ему понравились все актёры, хоть он когда-то каждого из них презирал. На на сцене они были великолепны! Майк за два с половиной часа успел тысячу раз пожалеть за все обидные слова и оскорбления, когда-то сорвавшиеся с его языка. Фрэнсис тоже был хорош, но ровно до этого момента. «Так не должно быть! Так не должно быть! Тут не только грусть, тут отчаяние, боль! Что же ты делаешь, неумеха?». И что-то заставляет Майка встать. Он выходит на сцену. Уверено, собранно, не оглядываясь и без капли страха. Все сотни взглядов устремляются на него. Фрэнсис перестал играть. — Сэр, вы срываете представление. Фрэнсис говорит спокойно, уверено. — Друг, — произносит Майк, и пусть в микрофон — Это ты срываешь представление. Дружный удивлённый возглас, возмущение, прокатывается до самого конца зала. — Я написал это соло. Отойди, я сыграю, — Майк протянул руки к саксофону. — Эй-эй, что вы себе позволяете? — актеришка отскакивает от него. В зале все принялись громко обсуждать происходящее на сцене. Тишина исчезает, в воздухе зависает общая растерянность. Бастер Мун же кидается к сцене. — Дай ему, — шипит он Фрэнсис. Майк благодарен ему. Он вытирает носовым платком мундштук и подносит его к губам. Саксофонист стоит один-единственный на театральной сцене. Его ноги дрожат, он стоит, покачиваясь. Мутным взором он окидывает публику, и на его лице появляется вымученная улыбка. Он начинает играть. Никаких других инструментов не нужно, только саксофон. Единый, чистый звук. Он проходит сквозь пространство. Часы громко бьют один раз и останавливаются, больше не слышно никакого тик-так. Лишь одна мелодия. Это его последний вздох. Больше люди никогда не услышат о бедном саксофонисте. Он исполнил свою мечту — стоит перед публикой. И играет. Музыка заполняет пространство. В ней нет слов, но она рассказывает историю. Все отчаяния, вся тяжесть и мрачность жизни непонятого человека, в жизни бедняка, обреченного любить. Вся жизнь описана в семи нотах. Она сложная. Она пронзительная. Она вонзается прямо в сердце и остаётся там навсегда. Саксофонист видит их слезы. Сейчас они плачут. Капельки струятся по из щекам. Потому что они ничего не могут понять без объяснений. И музыка захватывает мир. На минуту саксофонист становится необыкновенно величественным и могущественным. На минуту все сердца и все чувства принадлежат ему. Он господствует над их разумом, заставляет время замереть, жизни прекратить свой бег и всю свою боль и страдания передать тем, кто никогда ничего не чувствует и никого не слышит. И все кричат, все плачут. Сейчас они кричат и плачут. Когда этого уже ему не нужно. Сердце с трудом отсчитывает последние удары, лёгкие перестают слушаться. Но он заканчивает. На самой пронзительной ноте, дойдя до самого конца. Что есть жизнь без музыки? Ноги подкашиваются и он падает, роняет саксофон. А зал безмолвствует. Они не могут издать ни звука. Потому что поражены. Они в шоке. Они увидели его смерть! Смерть саксофониста! Когда нужно осыпать его аплодисменты, они оплакивают его. Лишь слезы текут по их щекам и капают на пол. И их так много, что они звучат, как дождь. Его возлюбленная рыдает на его груди. Её всхлипы — единственное, что нарушает тишину. И занавес опускается под гробовое молчание. Майк встал и отряхнулся. Розита вытерла слезы и поправила волосы. — Спасибо, — прошептала она. — За что? — За то, что мне даже играть не пришлось. За создание прекрасного. Пойдём? Она взяла Майка за руку. Занавес медленно поднялся. Они вышли, так же держась за руки. И зал взорвался овациями. Они хлопали ему, Майку. Они смотрели на него. Они были от него в восторге. На их лицах не высохли слезы, но горели улыбки. Сбылась ли его мечта? Было ли это то, что он хотел? Свершил ли он желаемое? Нет. Да. 30. — Я не очень люблю такие мрачные песни, — поморщилась Мина, пройдясь глазами по тексту. — Твой вокал к песне подходит идеально. Мы исполним дуэтом! И к тому же, не такой тут уж и тяжёлый рок, как другие песни… И что тут мрачного? Ну, разбито у неё сердце, — Эш поправила наушники. — Давай.

Я буду бродить до конца времени, Разлученная с тобой.

— пропела она первые две строчки и подмигнула Мине. Мина подождала до конца вступления. И начала.

Я отпрянула, чтобы предстать перед болью, Закрываю глаза, уплываю, От страха...

Эш, играя что-то мощное на гитаре продолжила строчку.

…Что я никогда не смогу Исцелить свою душу, И буду бродить до конца времени, Разлученная с тобой.

Припев они уже исполнили вместе. Песня была красивая, а в исполнении дуэта она звучала ещё прекраснее.

Мое сердце разбито, Спи спокойно, мой мрачный ангел, Избавь нас от объятий скорби, И от тяжести в моей груди.

— Я говорила, что мы классной эту песню сделаем! — Эш похлопала подругу по плечу. — Переходи к нам в группу, а! Нет! Не свершилось! Майк шёл, покачиваясь, невидимый, среди толпы. Люди с отвращением глядели на него, шарахаясь. Он был пьян. Впервые за всю жизнь он был пьян. Пил он автоматически, не думая, и не замечая какой это стакан по счёту. И понял, почему многие пытаются заглушить свою боль в алкоголе. Вкус алкоголя ему не нравился, но он помогал отвлечься. Так он думал. Сейчас все было обостренным. Краски сгустились. Одна чужая слезинка — и отчаяние, одна улыбка — и смех. Или злость. Это было ужасно. Он услышал свою запись с концерта. И словно сошёл с ума. Голос преследовал его. Собственный голос, красивый, сильный, он казался ему страшным. Майк не понимал, почему его не слышат. Почему никто не обращает внимание. — Это моя песня! Это моя! Я могу петь! — кричал он, указывая дрожащей рукой в небо. На мьюзикле он не мог петь. Все остальные могли. Даже те недопевцы с никаким голосом, но со смазливой внешностью, они стояли выше него. Они могли хотя бы петь. Майк не верил в это, он отказывался. Сердце и так разбито, зачем его ещё дробить, зачем растаптывать? И он пытался петь. Он пытался вырвать из глотки этот застрявший голос, и дать ему запеть в полную силу. Он пел, специально пел арии. И люди отшатывались от него, обходили стороной, морщились и уводили подальше своих детей. — У меня есть голос! Есть! — кричал он себе, пытался докричаться до собственного призрака, до собственного голоса. И он закричал. Сильно, громко, напрягая голосовые связки закричал. И почувствовал привкус крови, дыхание сперло. Он закашлялся. И кашель причинял его горлу обжигающую боль, такую, что мутился рассудок. 31. Это был прекрасный день для Бастера Муна. Один из лучших — это точно. Все газеты и журналы восхваляли новый мьюзикл. Каждый отметил талант сценариста и композитора. И главное — таланты актёров, в особенности вокальные способности Мины. И, конечно, ни одна заметка не обходила стороной появление на сцене названного автора мьюзикла, удивившего исполнением на саксофоне «доказавший, что джаз и бунт все ещё могут идти рука об руку» — так и было написано. И мистеру Муну доставляло большое удовольствие читать такие высокие оценки. Это было его первое шоу, принёсшее такой успех. И он не мог сдержаться, чтобы не позвонить Майку и не обрадовать его. Трубку подняли сразу. — Алло, Майк, это Бастер Мун. — Я знаю. Я как раз хотел позвонить. Голос был сорванный, сиплый. Он как будто много безостановочно кричал. — Майк, все в порядке? — у Бастера неприятно дрогнуло сердце, — Ты сейчас где? — Я дома. Не спрашивай меня, все ли в порядке. Сядь. — Я и так сижу. Майк, что происходит? — Ничего не происходит. Я хотел сказать спасибо. Я прочитал отзывы в журналах и газетах, — Бастер услышал смех, похожий на всхлипы. — Я был не прав на счёт тебя. Вина во всем только моя. Спасибо, что позволил и поверил. — Не за что, Майк, это целиком твоя заслуга. — Да. Только, знаешь, смерть саксофониста… Она смешная. — Что? Майк, ты что говоришь? — Потому что умер другой саксофонист. Безголосый. А первый жить остался. Ничего, я просто подумал. И он повесил трубку. В груди у Бастера защемило. Ему не нравилось то, что он только что услышал. Голос Майка был слишком усталым, слишком отчаянным. — Мистер Мун, вы позвонили Майку? Мы хотим устроить вечеринку в честь удачной премьеры! — в его кабинет вприпрыжку бесцеремонно ворвалась Мина. Она была счастлива. Настолько, что даже забыла о своей стеснительности. — Позвонил. Он сказал странные слова. Мина изменилась в лице. — Какие? — Смерть саксофониста смешная. Потому что умер не тот саксофонист. Озадаченное выражение лица Мины быстро сменилось на ужас. — Бастер, мы должны к нему поехать! — воскликнула она, даже не обратив внимания на то, что назвала директора по имени. — Он собирается умереть! 32. Они быстро вбежали по лестнице, оттолкнув спускающихся жильцов со своего пути. Большинство сами быстро уступали дорогу и качали головами, глядя им вслед. Мина бросилась к двери и дёрнула за ручку. — Закрыто. Майк, открой! Открой, Майк! — кричала она. Она била дверь кулаками, ладонями, ногами. Шум стоял такой, что снизу и сверху возмущённые жильцы выглядывали, и выходили на лестничную площадку. — Позвонить в полицию? — крикнул дедушка, размахивая тростью. — Да, будьте добры, — кивнул ему Бастер. Бастер разогнался и из-за всех сил налетел на дверь плечом. Это произвело должный эффект. Защёлка клацнула, и со звоном упала на пол. — Не ходи со мной. Жди здесь. Мало ли, что там, — приказал Бастер. Мина кивнула. Бастер, ожидая наихудшего, тихо зашёл в квартиру. Темно. Шторы задернуты. Идеальный порядок в гостиной. Откуда-то доносился прекрасный певчий мужской голос. Франк Синатра. — Майк! — позвал он. Нет ответа. Бастер пошёл на музыку. Она доносилась из-за кухонных дверей. Набрав в грудь побольше воздуха, Бастер резко открыл её. Сильный запах газа ударил в нос, что лицо пришлось прикрыть рукой. У Бастера тут же заслезились глаза. Осознание пришло быстро. Он бросился к плите и перекрыл газ, затем распахнул окно. Майк сидел возле плиты. Он сидел, прикрыв лицо ладонями, его рукава были закатаны. Плечи его тряслись, а по рукам текли струйки темно-красной крови. Они текли, пропитываясь в белые рукава, окрашивая их в светло-красный цвет. Рядом с ним громко кричал граммофон. Это была In The Wee Small Hours. На полу были разбросаны фотографии — фото Нэнси, фото Мины, вырезанная из газеты фото с церемонии открытия Театра. Яркие фенечки, дорогие его сердцу пластинки, саксофон… Тут же лежали разбитые бутылки из-под коньяка, виски… — Майк, — прошептал Бастер и бросился к нему. Он разорвал его рубашку и перевязал кровоточащие раны на руках. Белые кусочки ткани быстро окрасились красным. Майк не сопротивлялся. По его щекам текли слезы, а сам он как-будто отсутствовал. — Мина, звони в Скорую! — крикнул Бастер. Майк мог умереть. И умереть прямо сейчас, у него на глазах. — Да что же ты, Майк! — воскликнул Бастер, щёлкая перед ним пальцами, в попытках вернуть сознание. Пощёчина помогла. Майк, увидев Бастера, вздрогнул. — Зачем… Не нужно было, австралиец. Я ж тебя не просил! — Так, я не хочу, чтобы ты умирал, слышишь? Смотри мне в глаза. Майк поднял на него затуманенный взгляд. И усмехнулся. — Ты ничего не понимаешь. — Я тебя прекрасно понимаю. — Я ведь не нужный. Я лживый, испорченный.. Джаз не нужен. И я… Я… — Не говори ерунду, — Бастер обнял его. — Я здесь. Мина здесь. Мина вошла на кухню, и, увидев Бастера и Майка, залилась слезами. — Майк, Майк… — она как будто просила его. — Я здесь. Вот-вот приедет Скорая, тебе все перевяжут. Не бойся. Все будет хорошо. — Вы не должны были увидеть меня таким. — Успокойся, — произнёс Бастер. — Это лучше, чем мертвым, Майк, — добавила Мина. — Я не могу петь. Я — плохой человек и хоть что-то во мне компенсировало мои недостатки. Вам этого не понять. Я лишился всего. У меня и до этого ничего не было... И даже тренируясь каждый день, я не смог... — и он горько заплакал. Они просто ждали. Скоро завыли сирены, люди в белых одеждах ворвались на кухню. Майк увидел их сквозь туман, и почувствовал вновь то обидное чувство бессилия. Он вспомнил, что именно такой силуэт сообщил ему о потере голоса, и так бессердечно, равнодушно. И сказать что-либо, оказать сопротивление он не смог. Майк потерял сознание. 33. Это было ранее-ранее утро, пред рассветом. Ещё не погасли фонари, но звезды исчезали с небосвода. Они просто таяли, растворялись. На улицу вышел одинокий человек. Он как будто сошёл с знаменитого альбома Франка Синатры. Тоже костюм, тоже шляпа и даже сигарета в руках. Только он не курил. Он посмотрел на небо. И вздохнул. На улице не было ни души, идеальная тишина. Хотя, нет — где-то вдали залаяла собака. Но все равно в такой ранний час воздух пронзало волшебство. И приятная грусть. Хотелось вспоминать что-то. Хорошее, но чего уже нет.

В короткие часы пред рассветом,

Голос был тихий-тихий. Как будто только начал пробуждаться.

Когда весь мир ещё крепко спит,

И хриплый.

Ты лежишь, не спящий, и думаешь о ней, И даже не пытаешься считать овец.

Голос звучал уже громче, и чище.

Теперь, когда твоё одинокое сердце выучило урок,

Голос опять стал тише.

Ты был бы её, лишь только она бы позвала.

Неожиданно громко и чисто голос прокатился эхом по пустым улицам.

В короткие часы перед рассветом Ты скучаешь по ней сильнее всего.

И песня закончилась на самой громкой и длинной ноте. Прекрасный голос умолкает. Улицы стоят в тишине, даже листик не шелохнётся. Да и кто услышит его в столь ранее утро? Под кирпичной стеной дома стоял молодой человек. Он был одет в тёмный костюм и в руках он держал шляпу. И он смеялся. Просто стоял и смеялся, хотя поблизости не было никого, кто бы мог его рассмешить. Но его смех становился все громче, все заливистее. Он смеялся над собой, над своей жизнью. Он будто жил не своей, а чужой жизнью, как посторонний наблюдатель, как зритель. Равнодушие исчезло, он понял, что его жизнь — смешна. И ещё он смеялся от радости.