Запиравшаяся в мыслях.

«Анорексия — расстройство приёма пищи, характеризующееся преднамеренным снижением веса, вызываемым и/или поддерживаемым самим пациентом, в целях похудения или для профилактики набора лишнего веса», — так нам изрекают многие. Да, все мы знаем, что это болезнь, которую очень тяжело излечить, нет, это почти невозможно. Это болезнь внутреннего состояния, ведь люди не могут перестать употреблять еду без веской на то причины, а этой причиной может стать всё, что угодно: проблемы в семье, непонимание сверстников и унижение с их стороны, предательство близкого человека, Боже, да что угодно, но факт останется фактом, это равноценно моральному истощению. Вы можете сказать, что каждый подвергается влиянию со стороны других, это неизбежно. Но всё же, есть люди, которые воспринимают всё настолько близко, что в итоге и выходит то, что сейчас называется болезнью. Сколько свет не носил таких людей, сколько эта болезнь не уносила этих же людей в иной мир, давайте остановимся лишь на одной девушке, мир которой изменился лишь из-за одного происшествия, о котором мы поговорим чуть позже. Её сломали, просто раздавили, не взирая ни на какие моральные принципы или приличия, её растоптали на глазах других, её просто унизили ни за что, только ради поднятия своей же репутации. Обида, осознание своей ничтожности, злость, вечные потоки страха, одиночество — стали билетами в её «новую» жизнь, ту жизнь, которую осуждают многие в XXI веке, именно ту жизнь, которой она была благодарна, да и которую любила. Заперевшись лишь от внешнего мира в своей комнате, наедине с собой и только, та день за днём лежала в постели, ощущая вечные холодные судороги, щепание в носу и жжение в заплаканных глазах, под которыми со временем появились синяки от вечного недосыпа. Она не жалела, ей нравилась эта тишина, хоть и не вечная, иногда нарушающаяся претензиями родных из-за её образа жизни, но всё же тишина. Мнение остальных она оставила в своём прошлом, а в настоящем ей хотелось быть иной, неизведанной для чужих взоров. Любовь и друзья? Пф, бесполезная трата времени. Школа стала для неё заброшенным местом, теперь её точкой стало не образование, а интернет и одиночество, которое она так сильно полюбила. Одиночество, в котором она жила, было лишь её, его не смели осуждать другие, а другие даже и не знали о его существовании вовсе, что было радостью для неё. Чёрные волосы, как вороное крыло, были разбросаны по подушке, запутанные, потому что не расчёсанные, бледное лицо, на котором не выражалось эмоций, на щеках ни одного блика естественного румянца, хотя, это нельзя было назвать щеками, это что-то похожее на впадины. Обкусанные губы, уже не имеющие яркости, большие глаза оттенка морской волны, в которых лишь иногда можно было заметить отблески жизни, ну или мелькание экрана своего телефона. Тонкие пальцы вечно двигающиеся по дисплею, маленькие ручки, кисти который порой невыносимо болели, отчего приходилось откладывать мобильное устройство в сторону, уставляясь в высокие потолки комнаты и задумываясь о неизбежности смерти. Алекс Ронз — пятнадцатилетняя девочка, теперь не была похожа на нормального человека. Худое, истощенное тело, с которым она с трудом могла совладать, а её не менее худощавые ноги порой даже не держали её, от чего она валялась на полу, ещё долго собираясь с силами. Но ей нравилось своё тело, даже несмотря на остальные минусы, она его полюбила за его невероятную стройность. Вы скажете: «А как же родители?», а что родители? Сколько бы они не старались сражаться с ней на счёт всего этого, выкидывая или грозясь чем-то, чтобы заставить дочь вернуться в себя, та отзывалась агрессией, приговаривая что-то на подобии: «Не трогайте меня, вам не понять». Она их ненавидела. Она не просила заботы, она просила лишь оставить её в покое. Водить к психологам её было совершенно бесполезно, Алекс им не отвечала, а порой даже не пропускала в свою комнату, а ночью… А ночью она рыдала, царапала свои руки в кровь, кусала подушку, рвала волосы на голове, убиваясь в конвульсиях, а когда успокаивалась, вечно смотрела в одну точку на стене, ожидая, когда её заберут в царство Морфея. Ей было неприятно осознавать, что её считают психически неуравновешенной. За неё волновались — она этого не понимала, лишь думала, что её хотят вернуть к тем тварям, названными единым целым — «обществом», а ведь и вправду хотят. Она не голодала, в день съедала около одного-трёх фруктов, как по настроению пойдёт, но не мясное, нет, слишком калорийное, а овощи ей не нравились, от рыбы тошнило, от каш отказывалась, а от простых супов, макарон или подобного, а точнее лишь от их одного вида, её выворачивало. Её организм отказывался принимать еду, а с каждым днём её состояние всё ухудшалось и ухудшалось, но Алекс так не считала, ей казалось, что всё прекрасно: рядом телефон, интернет-друзья почти всегда в сети, родители в последнее время не так достают, общаться в реале ни с кем не надо. Вот только и эта «сказка» закончилась, причём не без помощи. Это произошло холодной осенью, в ноябре, ранним утром, примерно под шесть, когда все люди спокойно спят, чтобы накопить энергии на весь рабочий день, однако семья Ронз запомнила этот день навсегда в своей памяти, особенно Алекс. Её сладкий сон прерывает гулкий звон в дверь, который сработал вместо будильника, но даже эффективнее. Открыв свои выразительные глаза, девушка полежала около минуты, смотря в потолок и обдумывая свой очередной кошмар, связанный с тем днём, вот только её раздумья улетучиваются, как только брюнетка улавливает нотки мужских голосов и слова матери на подобии: «Она в комнате, пройдёмте». — Очередной психолог? — спрашивает у себя Алекс, шумно вздыхая и садясь в кровати, ожидая, когда двери раскроются, и она сможет повстречать новых «помощников», которых она успешно будет игнорировать. Ей всё это порядком поднадоело, но ничего с этими посещениями она поделать не могла, родители не успокоятся пока их дочь не станет прежней. — Здравствуй, Алекс, — мужской голос раздается вслед за тем, как открываются двери, а после и показывается молодой мужчина лет 25 на вид. Русые волосы немного взъерошены, тёмно-карие глаза, в которых сияют отблески приветливости, еле заметная ухмылка и неприглядная щетина, однако вся эта прелесть не казалось той добродушной, она уже возненавидела его за ложные эмоции, который он показывал, пока не присел на стул рядом с кроватью, меняясь уже на серьёзного, готового работать, дяденьку. Обратив внимание на мать, стоящую в дверях с обеспокоенным видом, юная Ронз недовольно сморщилась и вновь перевела внимание на серьёзного дяденьку, который поправлял свой галстук, отчего девушка не выдержала и сказала: — Не поправляйте, мне не обязательная Ваша официальность и приличность, а также мне ещё не хочется выслушивать Вас и вовсе, зря приходили, могу сказать сразу, то, как я выгляжу, меня полностью устраивает, хотя, Вы вообще первый психолог, которому я что-то сказала, благодарите свой галстук, бесящий меня больше, чем люди Вашей профессии, — её слова были холодны, но она и не обязана была быть искренней с теми, кто её не может понять. Смех врача раздался по всей комнате, впервые кто-то посмеялся здесь после того происшествия, для Алекс это стало отвратительным. Какой-то мужчина даже и десяти минут тут не просидевший, перечеркнул все отчаянные крики, одним смехом, но кратким, потому что после последовали его слова: — Я смотрю ты ещё та шутница, — он издевался, она чувствовала. — Ну что же, Алекс Ронз, зовут меня Джейсон Скин, я являюсь лучшим психологом психиатрической больницы имени… — он не успел закончить как его перебила брюнетка. — Мне не интересно ни Ваше имя с фамилией, ни с какой Вы больницы ко мне пожаловали, а уж то, что Вы — психолог, не сложно догадаться, больше ко мне никого бы не отправили, — вновь посмотрев на недовольное лицо матери, сказала Алекс, а после, обращаясь к ней грубее и чуть громче, добавила: — Уйди отсюда, мы сами разберёмся, людей и так много. Её приказа женщина послушалась и, печально вздохнув, медленно повернулась в противоположную сторону и поспешила удалиться из помещения, попутно прикрывая двери. — Ну, ну, зачем же ты так с родным человеком? Неправильно так поступать, Ронз, ну потом тебе это докажем, — подмигнув ей, сказал так называемый Джейсон. — Но всё же, по просьбе матери… — Пф, ещё бы. — По просьбе твоей матери, мы решаемся забрать тебя в ту самую психиатрическую больницу, откуда я к тебе и пришёл, поверь, пройдя лишь кроткий курс лечения, мы выпустим тебя, ну, что скажешь? — его тон в голосе стал чуть добрее, а Алекс отметила, что это очередная «постановка». Отодвинув от себя подальше одеяло, та села в обычное положение на край кровати, пристально смотря в глаза доктора, ждавшего её ответа, который она не спешила давать, ловя в его очах надежду. Шумно выдохнув, та встала, наблюдая как Смит немного приподнял голову, чтобы продолжать устраивать с ней «гляделки». Вот только вряд ли он ожидал, что такая с виду хрупкая девушка, замахнётся на мужчину, дабы ударить, но у неё это не вышло, тот перехватил её за одно запястье, а после и второе, стараясь не причинять ей боли, а в этот самый момент Алекс «ответила»: — Что это всё значит?! По-вашему, я больная, да?! Я — нормальный человек, я не нуждаюсь в вашей тупой и бесполезной помощи, уяснили или повторить погромче для особо глухих?! — в последний раз она так кричала в лет тринадцать, если не меньше, но связки её не подвели, и крик раздался по всей квартире, отчего в комнату сбежалась вся родня: мать, отец и старший брат, которые были ошеломлены происходящим. Девушка впала в истерику, причём в такую, в которой её сложно застать обычно. Она двигала активно руками в попытках освободиться, чтобы после выцарапать на лице психолога надпись: «Сдохни», на её же лике читалась явная ярость, смешанная с очередной обидой, которую выдавали наступившие слёзы, но это не расслабляло её. — Тихо, тихо, Алекс, мы и не с такими душеньками работали, неужели ты думаешь, что такая девочка может принести увечье мужчине, который в своё время поборол медведя, ну, — он её провоцировал, специально задевал её телосложение, а та кричала всё громче и громче, она вопила от переполняющих чувств, гневно смотря порой на родителей, а особенно на мать, перекрестившуюся несколько раз. — Да пошёл ты знаешь куда со своей психушкой, баран рогатый? В жопу своему медведю, да и психологию туда же запихай, я никуда не собираюсь ехать, а тем более ещё и на лечение под контролем такого тупого выкидыша, как ты! — Алекс смело перешла на оскорбления, пытаясь не сдаваться из-за слабости её тела, которое не могло долго так сражаться. — Значит по-хорошему у нас с тобой не выйдет, Алекс Ронз? А жаль, очень жаль, придётся принимать силу, — вздохнув, заявил психолог, сквозь все крики девушки, а после мотнул в сторону брата — Рона Ронза свой обыкновенный взгляд, подзывая тем самым к себе. — Паренёк, подержи её осторожно за запястья, а Вы, Дональд Ронз, будьте добры, принести мой чемоданчик из прихожей, пожалуйста, — он командовал, будто манипулировал её родственниками, из-за этого она вновь начала вопить, ощущая, как ноги уже немного подгибаются, и невероятная тяжесть усугубляет ситуацию. Брат был единственным кто мог нормально с ней общаться в таком состоянии, хоть и иногда, стоя за дверью и расспрашивая как у неё дела, ну или не принести ей что-нибудь с магазина, даже рассказывая анекдоты, смеха на которые он не слышал, но, на самом деле, улыбка на лице Алекс, пусть даже почти не заметная, появлялась. Она любила брата больше всех, но не как мужчину, а именно как настоящего друга. Теперь этот самый друг держал её легонько за запястья и прижимал к себе, склоняясь над девушкой, которая успокоилась в его объятьях, вслушиваясь в сердцебиение брата. — Я так давно уже хотел увидеть тебя при свету, а ещё прикоснуться к тебе, обнять, как раньше, — хрипло прошептал парень, убирая чёрные пряди волос с намокших и вновь покрасневших глаз сестры. Он снова курил. Курил именно затем, чтобы постараться затушить волнения за свою родную душу, о которой он заботился с самого рождения. — Не отдавай меня никуда, пожалуйста, — страх перемешанный с отчаянием. Она была в безвыходной ситуации, но надежда возлагалась лишь на Рона и на его слова, вдруг всё ещё может измениться. В его глазах читалось сожаление, отведя взгляд в сторону психолога, который уже разбирался со шприцом, тот, не посмотрев даже на бледное и безжизненное лицо Алекс, сказал: — Это всё ради твоего блага, прости. Теперь ей не на кого было возлагаться, все стали «против» неё и «за» это лечение, которое должно было пойти ей на пользу, но нет. Именно в этот момент, когда даже брат её предал, она уже ощущала резкую боль в руке от тонкого шприца, но, хоть и тонкого, слабое тельце отдавало это прикосновение как что-то невыносимое, из-за чего та стиснула зубы, постепенно не совладая со своим телом и убеждаясь теперь, что все они, да и не только, являются эгоистами, не подумавшими даже о самом хотении девочки.