Play with me

Жизнь научила Оксимирона принимать поражения. Он бы с удовольствием пожал руку Джонни Бою, если бы тот сказал хоть что-то, что могло задеть, но победа осталась за ним, и в глазах оппонента можно было увидеть уязвленную гордость. Такие, как он — кумиры кричащих до хрипа маленьких девочек — не привыкли быть побежденными. ST, например, до сих пор утверждает, что вышел победителем из их баттла, что, конечно же, смешно, так что пошёл он нахуй. Мирон не колеблясь пожал руку Славе, потому что он уважал себя и оппонента, и, может быть, где-то внутри все неприятно сжалось, но не от того, что кто-то вынес вердикт не в его пользу. Ему нравилось играть словами и бить по больным местам, а особенно слушать тех, кто делает это не менее достойно. Совершенно не от этого — Мирон только и ждал того, что кто-то сможет ему ответить, потому что прошлые жалкие выпады оппонентов вызывали лишь легкую усмешку. Никакого интереса. Со Славой всё было по-другому. Мирону нравилось это постоянное ощущение вызова и азарт в его глазах. Они затеяли хорошую игру. Соня Мармеладова без тени насмешки ответила на рукопожатие, и на долю секунды Мирону показалось, что Слава провел кончиком пальца по потной тыльной стороне ладони. Он, видимо, сошёл с ума от этих криков, теперь уже триумфа на лице оппонента, громкой музыки, атмосферы вечеринки — наконец-то, блять, состоялся баттл титанов. Окси, правда, пытался найти хотя бы одну причину, чтобы ненавидеть этого долговязого выскочку, который кричал ему в ухо, который высокомерно усмехался и отвечал, когда Мирон выдавал ему то, что хотел сказать. Они это сделали, высказали всё после этих интернет-вызовов и насмешек. У него не находилось ни одной, что бы ни сказал этот придурок, выглядевший так, будто он сорвал большой куш и всё ещё смотрящий на него с вызовом. В этих глазах цвета, блять, дешевого сидра было что-то ещё, и непонятно почему Мирон думал об этом, когда сидел у бара и вливал в себя третье пиво. Он никогда не пьянел быстро, но уже чувствовал, как тело заполняет приятное тепло. От усталости, от игры, от ощущения незавершенности и от предвкушения. Ему нужна одна причина, чтобы ненавидеть Славу, чтобы хоть кто-нибудь верил, что тот его бесит. Окси вспомнил, как выглядел Гнойный до баттла. Как обычно пил пиво, стоял в стороне со своими корешами из «Слова», усмехался и изредка кидал на Мирона взгляды, полные азарта и вызова. Когда они встретились в уборной, Слава на несколько секунд промелькнул в зеркале, в которое Мирон смотрел, умывая лицо холодной водой. Гнойный одними губами, но с легкой усмешкой прошептал: «Удиви меня». Этому мудаку нравилось играть, а Мирон любил определенность. Они целый год тянули, чтобы все так быстро произошло. Он, может, и не показал того, чего от него ждала толпа с Версуса, не поддержавшая его, но в любом случае остался самим собой. Кто бы что ни говорил. Так что в честь Мирона тоже бы можно было устроить грандиозную вечеринку, он себе верен. Мысли с молниеносной скоростью и ясностью проносились в его голове, несмотря на то, что пространство заполняли болтающие люди, музыка, сливающаяся с пьяными разговорами. Он редко пил один, но сегодня день имел свой распорядок. Кто-то в очередной раз задел Мирона за плечо, когда он немного отклонился назад, чтобы размять руки, и, блять, люди в этом баре могут быть хоть немного поосторожнее? — Я не ждал многого, — громкий шёпот коснулся уха Оксимирона, и он, может быть, даже бы удивился, если бы нашёл в себе силы. И так было понятно, кто стоял за ним. — Но чтобы пять-ноль? Гнойный играл в игру, ведомую только ему одному. Он смотрел, насмехался, задевал, случайно касался и почему-то даже сейчас, спустя несколько часов после триумфа, не мог оставить Мирона в покое. Победил легенду, а теперь, извольте, добью. — Я ни в коем случае не насмехаюсь, — продолжил Слава и вместе с этим усмехнулся, опаляя горячим дыханием кожу на шее всё ещё молчащего оппонента. Он был пьян, но не смертельно, как-то ведь всё-таки нашёл Мирона. А может, шёл следом, чтобы не утруждать себя поисками потом и ждал, как кошка, выслеживающая мышку. Он уселся — удивительно, что рядом нашлось место — и с интересом уставился на того, кого победил сегодня. Мирон повернул голову, и их взгляды в очередной раз встретились. Слава выглядел, как развратная девица, с этим его блядским пьяным взглядом, потными растрепанными волосами и с уже неярким следом от красной помады на шее. Превзошел самого себя. У Мирона покалывали пальцы, как сильно он хотел вцепиться в мягкую кожу боков, скрывавшуюся под футболкой, и покрыть укусами всю его шею. И Соня Мармеладова это прекрасно понимала, не улыбалась бы тогда так, положив руку на колено Мирона и наклонив голову. — Как раз-таки за этим ты и пришёл, — с легкой, но немного угрожающей улыбкой ответил Оксимирон, склоняясь губами к мочке уха Славы, который только вздохнул в ответ, проведя рукой по его бедру. — Но ты пойми, я привык и не к такому. — Мои слова тебя не волнуют? — только и спросил Слава, не уклоняясь от губ Мирона, которые были близко к шее, но лучше бы, чтобы на ней. Чтобы он кусал, целовал, засасывал. — Ты меня не волнуешь, — эти слова Мирон прорычал, и вышло не очень правдоподобно. Конечно, его волновало то, что пальцы Славы уже где-то под его рубашкой, узорами обводят соски, и он сам в секунде от того, чтобы потянуть его отсюда. — Значит, не поэтому ты тут сидишь один и пьешь? — в очередной раз усмехнулся Слава, неожиданно вытягивая Мирона за руку в толпу полу-танцующих, полуумирающих от алкогольной эйфории людей. — Не я тебя, значит, задеваю. Мирон молчал, когда Слава прижался к нему, оставляя руки под рубашкой, прижимаясь раскрасневшимися губами к его шее. Он облизывал, постанывал, целовал, одновременно царапал его спину. Мирону, правда, ничего не оставалось, кроме как одной рукой тянуть его за волосы, другой же сжать задницу, получив в ответ невразумительный шепот. — Слишком хорошо о себе думаешь, — выдохнул Мирон, когда губы Славы прошлись по его ключицам. Он чувствовал нарастающее возбуждение, бедром ощущал твёрдый член Славы. Наверное, они окончательно ебнулись. В Петербурге, посреди ночи, в каком-то баре. Нет, Мирон ебнулся. Он тёрся членом о человека, которого вызвал на баттл, который должен только бесить его, а не возбуждать своими стонами, пьяным бормотанием и просьбами, дрожащими ресницами, бесить следами красной помады на шее. Оксимирон на секунду отстранился, чтобы оттолкнуть этого идиота от себя, чтобы закончить это безумие, погасить эту вспышку эмоций, но это было большой ошибкой. Потому что их затуманенные взгляды встретились, и он окончательно потерял контроль. У Славы-то его изначально не было. Они целовались как будто в последний раз. Гнойный проникал горячим языком в его рот, очерчивал зубы, со стоном покусывал нижнюю губу, вместе с тем выгибаясь навстречу, и Мирону ничего не оставалось, кроме как удерживать его задницу, шлепать по ней, сходить с ума от того, какой этот поцелуй грязный, но хотеть большего. — Я имею все основания, чтобы думать, что я хорош, — с усмешкой заметил Слава. — Я бы не был так уверен, — Мирон хотел, чтобы ответ получился едким, но он сумел только мягко выдохнуть его, потому что Слава был везде, заполнял все пространство прикосновениями и ответами. — Уедем отсюда, — Слава не предлагал, а требовал. Он потянул Оксимирона за руку, через толпу людей, наступая им на ноги и не извиняясь. Они держали себя в руках в такси, или это была только видимость, потому что рука Мирона собственнически сжимала колено Славы, когда тот начал лепетать таксисту адрес и ещё несмешно пошутил. Гнойный любил играть. А это отличное театральное представление: два пьяных друга едут домой, чтобы лечь спать после долгого дня. Только Славе не спать хотелось. — Я помогу тебе забыть твои пять-ноль, — прошептал он, когда таксист увеличил громкость музыки и они быстрее понеслись по ночному Петербургу. Мирон почти перестал дышать, услышав такое заявление и осознав, что оно за собой скрывает. — Не будь таким самоуверенным, — усмехнулся Мирон, — мы не на баттле. Слава пьяно засмеялся, подмигивая ему. Первый раз Мирон пришел к концу, как только они переступили порог Славиной квартиры, потому что до этого высокомерный долговязый придурок прижал его к стене лифта, пока они ехали на двадцать третий этаж, стянул с Мирона ремень и начал ему грубо дрочить, оттягивая зубами кожу на шее и целуя плечи. Если бы дверь лифта открылась и там бы стояла соседка, то они бы не отделались простым: «Добрый вечер». Они бы вряд ли вообще тогда отделались. Слава задницей включил свет в коридоре, когда они поменялись местами, и теперь Мирон прижимал его к стене. При таком освещении было легче рассмотреть красные следы помады на шее Гнойного. — Уже трахнул кого-то сегодня? — почти прорычал Мирон, расправляясь с ремнем на джинсах Славы, стягивая их до колен вместе с боксерами. Слава прикрыл глаза, прикусывая губы, не в силах ответить. Мирон спустился на колени, проводя рукой по твердому и толстому члену, но не взяв в рот. — Ответишь мне? — Я же не волную тебя, — усмехнулся Слава, закатывая глаза. — Абсолютно не волнуешь, — согласился Мирон на рваном выдохе. — Я хочу трахнуть твой рот, — простонал Слава, когда Окси облизал головку своим гребаным соблазнительным языком, и он, теряя контроль и самообладание, пытаясь затерять обиду в пьяному рассудке, положил ладони на его голову, чтобы помочь. Слава хотел быстрее, хотел, чтобы человек-которого-он-ненавидел (нет), делал то, что он блять хочет. — Сука, — протянул Гнойный, когда Мирон поднял на него взгляд, полный похоти. — Я кончу тебе на плечи, — и когда Окси довёл его до конца, прикусив низ живота, не отрывая глаз от его лица, Слава чуть не сошёл с ума. Они снова целовались. Слава стягивал с него рубашку, попутно снимая свою, впивался пальцами в грудь, в шею, плечи. — Трахни меня на столе, — с полу-просьбой, с полуприказом выдавил Мирон, когда они оказались на кухне. Он хотел, чтобы Слава был сзади, чтобы прижимался к нему и вдавливал в стол, втрахивал, сильно и быстро. — Блять, — только и прошептал Слава, нагибая Мирона через стол, пропуская сначала один палец, чтобы растянуть, затем несколько. — Блять, гребаный ты хип-хоп-бог. Такой узкий. Кто бы только знал? Мирон пробормотал в ответ что-то невразумительное, самостоятельно насаживаясь на пальцы. Слава укусил его за плечо и слегка шлепнул по заднице. — Иди нахуй, — беззлобно ответил Мирон, закусывая губу до боли, чтобы не простонать, когда Слава коснулся простаты, продолжая трахать его пальцами. Вместе с похотью его наконец-таки охватывала и злость, но сил сопротивляться не было. — Сегодня ты, солнышко, — усмехнулся Слава ему в ухо. Пальцы исчезли, и с губ Мирона все-таки сорвался стон неудовлетворения от незаполненности и их небольшой перепалки. Как будто они друг другу ещё не всё сказали сегодня. Мирон почувствовал член между ягодиц, но Слава медлил. — Так что, — выдохнул Слава, — мне продолжить? — и даже если бы у Мирона были силы ответить «нет», вряд ли бы он сам смог остановиться. — Ты меня бесишь. Слава только засмеялся, наконец, входя в него, наклоняясь вперед и захватывая руки Мирона в свои, начиная наращивать темп. Он любил держать все под контролем, чувствовать себя на вершине. — Быстрее, — Мирон двигал бедрами навстречу, но и этого ему было мало в такой момент, когда вроде бы и жгучая ненависть, и страсть заполняли все его тело. — Я тебе, блять, не девочка. Или ты так не умеешь? — По тебе не скажешь, что я чего-то не умею, — поддразнил Слава, шлепая Мирона по заднице и начиная ещё быстрее вдалбливаться в него. Они могли бы сломать стол от того, как быстро двигались, но, к счастью, этого не случилось. — Извиваешься, как сучка. — Блять, ещё. Слава слегка приподнял Мирона, чтобы скрутить его сосок пальцами, продолжая грубые и быстрые движения. — Назови меня по имени, — усмехнулся Гнойный, замедляясь. — Мудак. — Уверен? — он грязно провел языком по потной шее Мирона. — Меня не так зовут. — Если больше не можешь, так и скажи. — Попроси меня, — Слава продолжал двигаться в нём в умеренном темпе, не набирая оборотов, и этого было недостаточно. Он провел по всей длине члена Мирона, но все ещё дразнил. Ему, придурку, нравилось мучить и задевать, но не отдавать полностью. Как же Мирона это бесило. Слава в бешеном темпе дрочил, но окончательно перестал двигаться в нем, уворачиваясь, когда Мирон хотел насадиться самостоятельно. — Не кончай, пока не назовёшь моё имя, — Мирону бы, конечно, хотелось сделать наоборот, чтобы этот самодовольный идиот не радовался, что имеет над ним такую власть, но властный шёпот проник под кожу, окончательно срывая крышу. — Блять, Слава, — протяжно выдохнул он, кончая. — Хватит усмехаться. Даже спиной… Чувствую. Гнойный специально усмехнулся, заставляя перевернуться на спину, раздвигая ноги и устраиваясь между ними, чтобы трахнуть его снова. Слава провел горячим языком по низу живота Мирона, все ещё сжимая его руки и не давая запутаться в растрепанных волосах. — Хочу, чтобы ты кончил третий раз. — Больше ничего не хочешь? — выговорил Мирон, но понимал, что это может быть не так уж и сложно. Слава, недовольный такими разговорами, оставил укус на шее, недалеко от уха. Завтра им придётся это скрыть или же просто забыть, второй вариант казался попроще. — Выглядишь, как хорошенькая девочка, которую трахали всю ночь, — Гнойный развратно усмехнулся, беря в руку ладонь Мирона и облизывая два пальца, глядя ему прямо в глаза. — Моя девочка, — прошептал он, приставляя член ко входу. — Отъебись, мой мальчик. — Чем я тут и занимаюсь. Оседлаешь меня? Мирон не думал, что у него уже будут силы кончить, когда сел сверху Славы, а тот, удерживая его бедра руками, следил за каждым его движением помутненным взглядом. Не думал, но двигался быстро, чтобы выжать этот день, этот вечер. — Блять, — выдохнул Слава, скручивая его соски. — Ты хорош, — даже тут он не переставал ухмыляться. Они смотрели друг другу в глаза, когда Слава кончил ему на бедра, а потом медленными и липкими движениями довёл его до третьего конца, до звезд перед глазами. Они замерли лежа на несколько минут, восстанавливая дыхание, и только потом Мирон выговорил: — Так что это, блять, за следы поцелуев на шее? — Пиздец ты, конечно, романтичный. Хотел позлить. Тебя волнует? — Пиздец у тебя, конечно, методы. Ты ещё за это ответишь. — Я и не сомневался, — усмехнулся Слава, засасывая кожу на шее Мирона. — Только я могу так. — Знаю, поэтому и сделал. — Умник. Они могли не видеться месяцами, могли встречаться каждый день в течение недели или месяца: всегда по-разному. Мирон знал, что обладает исключительным правом на шею и другие части тела Славы. На самого Славу. Правда, это не озвучивалось. Соня Мармеладова любила игру в недосказанность. А Мирон умел принимать поражения, но проигрывать Славе ему нравилось больше всего. У них были странные отношения.