***
Всё было скучно и не по-настоящему. Год назад всё казалось искренним — радость, печаль, счастье и слезы, слова и обещания. Тогда они все были живыми, даже колдография Фреда в руках Джорджа. Сегодня, похоже, все злились на то, что их оторвали от дел, а Фред откровенно зевал и пинал ногой узкую рамку. Один Кингсли чувствовал себя как черный кит в окружении мелких рыбешек. Рыбешки тоже были мрачными и величественными, недаром Гермиона звала меня вместе с Роном в лавку мадам Малкин. Не помню, чтобы я хоть раз в жизни так отчаянно сопротивлялся. Будто в черном смокинге и новых туфлях я буду каким-то другим Гарри. А им и нужен был другой — «наш символ», «наш герой», «победитель и спаситель». И он уж точно должен вышагивать посреди толпы в чем-то безупречно-блестящем. Джинни чертовски повезло оказаться далеко отсюда, иначе ей пришлось бы облачиться в нечто похожее — узкое, длинное и неудобное, делающее всех девушек в зале на двадцать лет старше. Торжественную часть приема в честь первой годовщины победы спланировали по минутам. Памятная медаль полагалась каждому, и у ног Кингсли стоял целый ящик алых бархатных коробочек. Мне досталось две, моя и Джинни. Хагрид тоже забрал пару — миссис Олимпия Хагрид три дня назад подарила ему прекрасных близнецов. Если верить «Пророку», меня прочили крестным. За медалью Снейпа никто не вышел. Лаванда Браун — Гермиона утверждала, что недалек тот день, когда она сменит фамилию и станет «леди министр» — улыбалась, вытягивала шею и всматривалась со сцены в толпу. Чему они все так удивляются? Был бы я чуть смелее, тоже бы не пришел. Лаванда еще раз печально вздохнула: «Северус Снейп!», и тогда я рванулся вперед за третьим кусочком позолоченной жестянки. Он имел на него право. Большее, чем многие в этом огромном и шумном зале. И если когда-нибудь он изволит меня выслушать, то я не стану искать слова, а просто протяну ему очередную награду. Уж очень хочется посмотреть, что случится дальше. По слухам, из ордена Мерлина он сделал отличную пепельницу. У меня не было возможности проверить: Снейп всегда захлопывал дверь перед моим носом. Последний раз месяц назад, когда я принес ему приглашение на этот прием. Гости расступились, чтобы освободить место накрытым столам. Сбегать следовало именно сейчас — был шанс, что заставят говорить тост. А что я могу сказать? Ну, типа, спасибо всем, мы молодцы, я рад, что все получилось? Нет, Снейп был тысячу раз прав, что не явился на праздник. И вообще, как ни странно, был во многом прав. Я подмигнул Рону и Гермионе, и они мигом заслонили меня, позволив накинуть мантию-невидимку. Я любил их такими, какие они есть. Правда, любил. И именно за этим пошел в Отдел Тайн. Ради них всех, не ради себя. Потому что я никогда не знал, какая она — любовь. Слово, которое значило всё разом и ничего. Никого не значило. И если ответ есть, я должен его получить. Черная, гладкая, без единой царапины дверь. Мертвая, глухая, холодная — я точно знал, что именно она мне нужна. Отчего-то круглая комната стояла на месте. А ведь я был готов. Заранее вспомнил всё, что было несколько лет назад, научился отмечать огненными крестами полировку шкафа, запасся волшебной отмычкой из арсенала Флетчера. По старой дружбе, разумеется, за каких-то восемь галлеонов. А комната не вращалась. Вот какая штука — не вращалась, и всё. Двери распахивались по очереди, и за ними были памятные, но совсем ненужные залы. И теперь осталась последняя. Она. Та самая, за которой любовь. Мама с папой и Сириус — любовь, потому что семья, и это навсегда. Рон и Гермиона — любовь — друзья, которым можно доверить жизнь. Джинни — любовь, а что же еще? Жаркий шепот ночью, мягкая улыбка, нежная рука, осторожные ласки. Цепочка следов на карте. Первая, самая первая, как ранний весенний цветок. Чжоу — тоже любовь, наверное. Так казалось. Но и Невилл — постыдное, сладкое, от макушки до паха горящее — гормоны, шестнадцать лет, первый глоток огневиски, повторить не посмели. Не любовь, но что-то похожее, целый месяц. Седрик Диггори — благородство, потрясение, ужас. Тоже любовь. И тогда Фред. Виктор Крам — легкая зависть, сумасшедший полёт и восторг. Тоже. Малыш Тедди, когда агукнул и потянулся к моим очкам — любовь на всю жизнь. Девушка в кожаной юбке — как ее звали? Эмили? Эва? — ночь на продавленном матрасе в мотеле. Не любовь. Страсть, похоть, стыд, но разве я не любил ее целых двадцать минут? Ремус и Тонкс — память, но и любовь, без нее не будешь помнить. Хагрид и Олимпия — наверное, соглашусь быть крестным. Долг, но без любви такой не отдать. Малфой не друг, но как было не протянуть руку среди адского пламени? Жалость, услуга за услугу или тоже? И Луна — странная, нездешняя. Как это назвать? Дамблдор и Волдеморт, и я — любимая игрушка двух великих магов. Вот такая вот любовь: и восхищение, и страх, подчинение, уважение, одержимость, ненависть и смерть — каждому поровну, без сдачи, без молока и без сахара. Спасибо. Снейп… сейчас он просто сказал бы, что я неисправимый идиот и нет ничего бесполезней, чем стучать в закрытую дверь, если тебе не желают отпирать. Но она открылась. Сама, без всяких отмычек. Пропустила внутрь и с тихим щелчком захлопнулась за спиной. Четыре голых стены, пол, потолок, и путь назад отрезан. Вот и всё. Нет никакой спасительной силы. Любовь — ловушка для глупцов вроде меня.***
Кажется, у меня начались галлюцинации, потому что я видел их всех. Тех, о ком вспоминал перед дверью, и многих других. Даже девочку из начальной школы с родинкой на щеке. И Молли с волшебными спицами в руках. И ведущего теленовостей в очках с узкой черной оправой. Последним, как обычно, явился Снейп. Он точно не хотел приходить, потому что выглядел ужасно злым. А еще у него была расстегнута мантия — сверху на две пуговицы и снизу на три. — Что вы учудили на сей раз, Поттер? — прошипел он, опуская палочку. — Да ничего особенного, — мне было даже лень вставать с пола. — Вот, жениться собрался. — Это известно всем, кто не слеп и не глух. Новость месяца, поздравляю. А теперь позвольте откланяться. Снейп направился к глухой черной двери, чего не делала ни одна из предыдущих галлюцинаций. Не такой уж я и болван — он применял те же заклинания. Даже Бомбарду. Наверное, я окончательно потерял рассудок, иначе бы не сказал: — Вот незадачка-то. У вас тоже не открывается. И глупо хихикнул. Галлюцинация прислонилась к двери, знакомо скрестив руки на груди. — Как быстро ваши туго соображающие друзья начнут вас искать, Поттер? Откуда я мог знать? К утру, послезавтра или за час до назначенной церемонии. Галлюцинация кривилась и недовольно морщила лоб. Что ни говори, Волдеморт в моем воображении был куда как менее реалистичен. Снейп молчал, и я молчал, собираясь с духом. Разве я не планировал поговорить с ним любой ценой? Пусть не с ним лично, но хоть так. — Где мы, Поттер? — наконец-то подал голос он. — Вам зачем? Ну, в Отделе Тайн. — Я правильно понимаю, что вас занесло невесть куда с министерского приема? — Почему невесть куда? Я сам сюда пришел. Дамблдор говорил… Его плечи мелко затряслись от смеха. Мне это не казалось смешным. — Да, Дамблдор уверял меня, что в этой комнате спрятана любовь. Но это неправда, вы же сами видите. И вот теперь… — Господи, Поттер, зачем вам понадобилась эта чушь? — Я же говорил — собираюсь жениться. — И?.. — бровь взмыла вверх. Вот если бы настоящий Снейп так реагировал на мои слова! Но от того вряд ли услышишь что-то, кроме «всего хорошего, Поттер» или «забудьте дорогу к моему дому, Поттер». — Надо же знать, — попытался объяснить я ему, — на самом деле я люблю Джинни или это просто… Вы не поймете. Я всех люблю. Людей, животных, даже пауков. Но не жениться же на всех подряд. И Рон бы точно не одобрил паучиху. — Вы очень странный человек, — со вздохом заключила галлюцинация, опускаясь на пол у стены напротив. Под мантией у нее были обычные черные брюки. С ровными, как по линеечке, стрелками. Почему-то эти стрелки притягивали мой взгляд. Должно быть, чтобы я не вспоминал о своих мятых и застиранных джинсах. Если бы я собирался к Снейпу, то надел бы сверху мантию. — И что полезного вы вынесли из очередной эскапады, Поттер? — Не знаю… Любовь разная? — Не ждите оценки, это не зачет по зельеварению. Ну? — Получается, если любишь всех, то значит, никого. Вообще никого, даже Джинни. Это не любовь, а что-то другое. — Бросьте, Поттер. Миллионы людей женятся по меньшим причинам, чем взаимная симпатия или страсть. Вы слышали, что Малфой помолвлен с Асторией Гринграсс? — Но это же совсем другое… — Разве? По-вашему, почему женится Драко? — Потому, что так нужно. Потому, что она ему подходит. Чистокровность, всё такое. Потому, что настояли родители. Откуда я знаю, может, он с детства с ней помолвлен?! — В таком случае, чем его ситуация отличается от вашей? А ведь она была права, галлюцинация с пятью расстегнутыми пуговицами на мантии. Ничем я от Малфоя не отличался. Наверное, все это можно было прочитать по моему лицу, иначе тонкие губы не кривились бы в насмешке. Мы долго молчали. Снейп спал у стены, свесив длинные руки между коленей, запрокинув голову и закрыв глаза. У меня начало подводить желудок, а левая ягодица занемела — в кармане лежала бархатная коробочка. Странно, что я её не раздавил. Свои две медальки я сразу отдал Рону, а эту оставил. — Снейп, эй, Снейп! Если я принесу вам награду, вы опять меня прогоните? — Естественно. Почему вы так настойчиво пытаетесь влезть в мою жизнь? — Правда, что вы превратили Орден Мерлина в пепельницу? — Нет, Поттер, в банку для флоббер-червей. Но спасибо за подсказку, из следующего я сделаю мусорную корзину. — Почему вы не цените то, что совершили ради победы? Галлюцинация открыла глаза: — А вы? — Но я и не заслужил. Я не мог иначе, а вы… делали такие страшные вещи, ни один живой человек не вынес бы. — А я и не жив, Поттер. Я существую. Это разные понятия. — Неправда! Вы так любили мою маму, да? Я сказал и сам испугался. Если бы не тишина, пустые стены и нереальность всего происходящего, я бы откусил себе язык. Настоящему Снейпу я не смел задать такой вопрос — он убил бы меня на месте. А галлюцинация расстегнула еще одну пуговицу, словно ворот мантии душил ее. Теперь их было шесть — снизу три и три сверху. Симметрично. Правильно. По-снейповски. Иначе быть не могло. — Прошло много лет, Поттер, — сдавленно сказала галлюцинация. — Если ваша невеста… или, скажем, мисс Грейнджер, погибли бы год назад, что было бы с вами? Я пожал плечами. Снейп, даже такой, умел ставить меня в тупик. — Не знаю. Научился бы пить. Уехал черт знает куда, чтобы забыть обо всем. Памятник заказал. Но не забыл бы, клянусь. Я хотел бы жить. Ради того, чтобы… Кажется, галлюцинацию заинтересовали мои слова. Или я сказал что-то не то. Или в пустой комнате вдруг стало слишком жарко. — Жить ради того, чтобы… — повторил Снейп. — Прекрасный ответ. Даже жаль, что я не могу поставить вам оценку. Женитесь, Поттер. Уизли будет очень счастлива с вами. — Сейчас мне кажется, что, если бы я действительно, на самом деле, любил ее, я бы не сомневался. — Тогда определитесь наконец! — рявкнул он. — Я не намерен остаток жизни провести в четырех стенах в компании глупого мальчишки! — По-вашему, я должен отложить свадьбу? — По-моему, вы не должны были сюда соваться! — галлюцинация вскочила и грохнула кулаком по двери. — Что происходит, как вы думаете? — Я считал, что здесь любовь. А здесь нет ничего и никого, кроме вас. Галлюцинация выдохнула сквозь зубы совсем как настоящий Снейп, тихо зарычала и вновь спросила: — А вас не удивляет, что к двери не стояла очередь? Если познать любовь так важно, почему никто не стремится к этому? — Боятся, наверное, — предположил я. — А вы смелый? Найди вы здесь не меня, а Фенрира Сивого, сочли бы это ответом? Помнится, он имел весьма интересные желания в отношении вас. Обратить и повязать. — Фу! — Что вы кривитесь, Поттер. Так он понимает любовь. — Вы это специально говорите. Любовь, она не может… ну, это не во вред… это беречь, жалеть, восхищаться и утром просыпаться рядом, спасать, не требовать ничего взамен и принимать, каким есть. И долг, и память, и… секс еще. И ненависть — тоже любовь. И то, что вы говорили: жить ради того, чтобы… Только все это не бывает с одним человеком. — Поттер, мне надоела ваша подростковая философия. — Если бы я точно знал, кого люблю, меня бы здесь не было. — Если бы вы знали, здесь бы не было меня, Поттер! Вы же не потрудились собрать информацию, прежде чем сунуть шею в эту петлю? Я опять сполз по стене вниз. Ошибся, каюсь. Нужно было раньше спросить Гермиону. Через пару дней она бы точно выяснила, что меня здесь ждет. Галлюцинация почти зевала, но косилась на меня странно, и глаза… ее глаза были совсем как у Снейпа. На бледном равнодушном лице они жили своей жизнью. Я не мог понять. Совершенно не представлял, что значит этот яростный огонь, золотые всполохи в черной глубине. — Ладно, — вдруг сказал он. — Чем быстрее, тем лучше для нас обоих. Почему я выжил, Поттер? По-вашему, почему? — Потому что все хотят. Неважно как. Я понял это… вы не знаете… у меня был выбор — возвращаться или нет. Я выбрал. — И я выбрал. Потому, что вы посмотрели на меня. Если нет, то… воспоминания в любом случае достались бы вам. Но вы посмотрели. Поэтому. — А как я мог иначе?! Вы умирали там, никто не должен так умирать. Я ненавидел вас всей душой, а Гермиона считала, что вы всегда спасали меня. А еще мне было жаль вас. Помните… окклюменция. А потом воспоминания. Я понял, сколько вы сделали, и должен был… чтобы вы жили. Ходил, умолял врачей, доказывал всем, портрет Дамблдора в министерство таскал. И к вам приходил только ради того, чтобы убедиться — вы живой. И, господи, Снейп, заткните уши… Даже галлюцинации я такое едва смогу сказать, это про секс. Я хотел вас. На пятом. Но тогда еще не мог догадаться. Думал, гормоны, думал — у всех бывает. И позже, когда… ну, неважно, но хотел не меньше. Это табу, так неправильно, да? Я только один раз пробовал. С женщинами по-другому. Я не соображал, что несу, а он стоял и слушал этот бред. Есть сотни видов любви — я понял это, стоя перед дверью. Но только одно имя — только он один! — значило всё. Каждое определение, которое я мог дать. Каждое слово — правда. Я хотел, чтобы он это понял. И сам понял: он жил потому, что жил я. — Давайте рискнем, Поттер. Если вы утверждаете, что у вас есть подобный опыт… Его губы были теплыми. И руки на моем лице тоже. И шесть расстегнутых пуговиц на мантии. Джинни — добрая и умная. Я не желаю ей зла, она поймет. Дверь тихо щелкнула и открылась. Мы вышли вдвоем. Я спрошу у Гермионы. Завтра. Не сейчас.