Neon lights

— Знаешь что, солнышко? — Да? — У тебя о т в р а т и т е л ь н а я рубашка. Это его не удивило. Может, она и в самом деле была отвратительна, эта нелепая цветастая рубаха. Какая разница, если он знал, что уже утратил всякую физическую привлекательность — для всех, кроме Нудл? Кроме единственной, что вообще имела значение. — Можешь снять, если она тебя так бесит, — рассеянно улыбнулся 2D. — Всё решаемо. — Да? — Нудл вздёрнула бровь и пробежалась по пуговицам пальцами. — Только при условии, что ты поможешь мне расстегнуть эту чёртову молнию. Пока он переставал быть «слепым принцем» и «нежноголосым ангелом», Нудл расцветала. Носила неко-мими и разноцветные очки. Охотно копалась в тряпках, выискивая позабавнее. Вспоминала, как это — искренне улыбаться, танцевать, забывая обо всём, напевать, стоя под душем. Она повернулась к нему спиной. 2D ощупью нашёл крохотную собачку замка, почти неразличимую среди узора, и осторожно потянул вниз. Ткань разошлась в стороны, обнажив спину, перечёркнутую тёмной тканью бюстгальтера. Нудл стянула платье, оставшись в белье и чулках — тонких, телесных, с едва заметной полоской кружева поверху. Повернулась к нему, аккуратно вытащила рубашку из брюк и расстегнула пуговицы — одну за другой. 2D наблюдал за движениями её тонких пальцев. Любовь переполняла его. Она была больше него. Больше самого громадного из китов. Больше чего бы то ни было на свете. Нудл стащила с него рубашку, бросила на спинку стула поверх своего платья. Обняла за талию, прижалась щекой к груди. От неё пахло духами и дымом чужих сигарет. 2D наклонился к ней, нашёл губами её губы. Поцеловал — долго и нежно, провёл ладонями по спине, прижимая к себе, вновь удивляясь силе, скрытой в этом худеньком теле. Разве он мог представить годы назад, что когда-нибудь станет так прикасаться к ней? Даже тогда, в их первую ночь, это казалось нереальным. Его девочка, нервная, злая, отчаянная; красная помада на подушке, которую Нудл закусила, чтобы не вскрикнуть от боли; собственные слёзы, паника — и благоговейный трепет. Она жива. Она здесь. Она в его объятиях. 2D мягко увлёк Нудл за собой, на вечно незаправленную постель. Её чёрные волосы разметались по подушке — тонкие штрихи туши на белой ткани. Она улыбалась. Она улыбалась, и он поцеловал эту улыбку, и маленький вздёрнутый носик, и острое плечо, словно выточенное из кости умелым мастером. Он гладил её, и вылизывал, и шептал что-то бессвязное, и она запрокидывала голову, кусая губы от удовольствия — и захлебнулась вдохом, когда он мягко поцеловал её колени, а потом провёл языком — и ладонью — по внутренней стороне бедра, и ещё выше, чтобы она выгибалась навстречу, комкая в руках простыню. Господи. Как же он её любил. Нудл застонала в последний раз, едва сдерживая голос, чтобы не быть услышанной, и длинно выдохнула сквозь зубы. — Иди сюда, — шепнула она. 2D посмотрел на неё, подался вперёд, и — Нудл выскользнула из его объятий, оказавшись сверху. Коснулась губами его губ, шеи, ключицы; перецеловала рёбра, осторожно обходя свежий синяк. Мёрдок бил его куда реже, чем раньше. В конце концов, они все изменились. Нудл целовала его бережно, аккуратно, словно могла повредить любым неосторожным движением. И он растворялся в её нежности, которой искал всю свою жизнь — с той же Паулой, любившей царапаться и кусаться, мешая удовольствие с болью — может быть, поэтому она и изменила ему с Мёрдоком, ведь… — Ещё, — выдохнул он. — Пожа-а-луйста, Нудл… Она подняла голову и посмотрела на него. Облизала припухшие губы. — Я люблю тебя. — И… и я. Больше жизни, больше… Он закрыл глаза, вцепившись в её ладонь, как делал на танцполе, теряя ориентацию от ослепительных вспышек света, мигавших сейчас под его веками в такт движениям её губ. И какая разница, что ему почти сорок, что у него нелепые рубашки, боли и панические атаки по ночам — у него есть музыка, Нудл и неоновые огни, такие яркие, что даже больно, больно, больно… …смотреть.