Мамочка

«Ого, неплохо готовишь, мамочка Куро!» — жеманно говорит Харуёши. Аюми нарезает овощи быстро, красиво и виртуозно, словно на свет появился не с барабанными палочками в руках, а с ножом и книгой рецептов. Ухмыляясь, он болтает несуразицу, описывает Кансай, рассказывает странные юмористические истории, в которых правды наплакал даже не кот — котёнок. Все привыкли к подобному, в первую очередь — сам Куро, ведь он, кроме игры на барабанах, готовки и глупых шуток, так ничему и не научился. Будь он мамочкой Харуёши, то, безусловно, каждый день сооружал бы для него бенто, вкладывая всю свою материнскую любовь, рисовал бы кетчупом на омлете смешные рожицы, иногда — милые фразы, помогал бы с выбором аксессуаров («Ну эти ж серёжки лучше!») и, по возможности, подсоблял бы с учёбой. Куро сделал бы всё ради счастья своего любимого сенпа… то есть сына, да, сына. Ещё бы он, конечно, целовал его. В щёчку или макушку. Чисто по-матерински. Хорошие мамы, в конце концов, не целуются с сыновьями в губы, иначе что же это такое. …С другой стороны, мало кто — включая его самого — считал Куросе Аюми нормальным, тем более хорошей мамой. Нормальные люди, как полагается, видели в нём будущего отца, а хорошего или нет — показало бы время. «Бы» — потому что не покажет. Потому что Куросе Аюми нравятся парни. Тот, по которому он грезит второй год, сейчас возникает из ниоткуда и буквально из-под ножа выхватывает кружочек морковки, а за ужином вкрадчиво улыбается: — Благодарю за еду, ма-ама. — На здоровье, сынуля-сенпай, — Аюми позволяет себе дотронуться до осветлённых волос, впечатать в память подушечек пальцев их мягкость. Всё в порядке, они просто дурачатся, но это не отменяет того факта, что Куро слишком долго не убирает руку с чужой головы, ну то есть как чужой, это же его ребёнок, его кровиночка, его… да ни разу, чёрт возьми, не его, опомнись. Будь он мамочкой Харуёши, Куро бы по сто раз на дню повторял: «Я люблю тебя».