Под кожей

Она просыпается посреди ночи от жгучей боли, разливающейся по всему телу, которое сотрясает крупная дрожь. Часы показывают полвторого ночи, смеясь красным огнем над очередной выходкой ее родственной души. В комнате царит кромешная темнота в дуэте со звенящей тишиной. Быстро включенный ночник тускло озаряет спальню, молча подтверждая, что рядом никого нет. Горло раздирает вдох холодного воздуха, переполняя легкие и вырываясь со свистом наружу. На белоснежной наволочке подушки красуется маленькое пятно крови. Она проводит пальцем над верхней губой, а после аккуратно ощупывает нос: он цел и не разбит. Крупицы надежды зарождаются в глухо бьющемся сердце, но после взгляда в зеркало (всегда лежавшее на прикроватной тумбочке уже как два года), она устало потирает переносицу и закрывает глаза. Правую щеку украшает длинная ровная полоса, от уголка губы до самого глаза, будто резали самым острым ножом, быстро и аккуратно. Она не удивляется, когда костяшки ее пальцев медленно орошаются маленькими капельками крови, а после кожа сдирается до самых костей. Этот ублюдок снова ввязался в драку. Из легких выбивает весь воздух, и она сгибается в три погибели, лишь бы облегчить накатившуюся волну боли. Как ей это надоело. Вечные синяки, блистающие на привлекательном личике, шрамы, исполосывающие спину и грудь, сломанные кости, сращивающиеся и ломающиеся по новой. Ей неловко находится рядом с подругами, кожа которых так и дышит красотой и свежестью, стыдно отвечать на комплименты сокурсников, подразумевающие продолжение в их постелях. Конечно же, она хотела почувствовать рядом с собой чужое тепло, удовлетворить свои потребности в виде мужского тела. Но откуда она знает, что избранник не потеряет всякий интерес, увидев безобразные шрамы на девичьей груди или бугорки рваных ран на пояснице, которые давно зажили, но так и не исчезли. Люси Хартфилия недотрога и одиночка. Если бы она хотела, у нее был бы самый лучший парень и верные подруги, она была бы популярной девушкой университета. А ведь она об этом мечтала, сдавая экзамены и подавая документы на факультет журналистики, когда ей только-только стукнуло восемнадцать, и ее жизнь кардинально изменилась. Душа сплелась с чужой душой, объединяя ощущения и моментально отражая каждую травму чужого тела на ее коже. На второй день после празднования совершеннолетия, на скуле вспыхнул багряный синяк. Она тогда испугалась и убежала в туалет, с изумлением смотря на синеющую щеку и хватаясь за края раковины. С одной стороны она радовалась, что ее родственная душа жива, что сможет познать истинное счастье, а с другой — этот человек агрессивный псих. Иначе, как объяснить красные следы на шее, словно его душили, и резкую боль в районе живота, от которой в глазах темнело, а в ушах звенело. Люси потеряла сознание сразу же, как только на пороге появился ее бывший одноклассник, готовящейся предложить им встречаться, похоже, она закричала. Сейчас же она с отвращением смотрит на свое отражение, стоя босиком на холодном кафеле ванной комнаты. По щеке бегут алые ручейки, окрашивая волосы в розовый цвет. Это было уже слишком. Она послушно терпела все новые и новые увечья на своем теле, но шрамы на лице не потерпит. Не хочет тратить кучу денег на тональные крема, лишь бы не пугать прохожих. Глаза маниакально блестят, и Люси хватает с полки лезвие бритвы, уже давно лежавшее здесь. Минутное помешательство, и на запястье появляется аккуратная надпись: Иди нахуй. Она наблюдает, как кровь скапливается в больших каплях и стекает по побелевшей коже, падает на пол. В мыслях мелькает посыпать буквы солью или залить соком лимона, чтобы Он наконец почувствовал ее и прекратил издевательство. Но с чего она решила, что в этот раз выйдет? — Идиотка. Ледяная вода приятно холодит разгоряченную кожу, а в горле застревает горький ком, когда рукав длинной кофты окрашивается в багряный, неприятно прилипая к коже. Крики больше не раздирают горло. Она просто привыкла. Он превратил ее в куклу, терпящую любые побои, оставаясь в тени и не показывая своего лица, сколько бы Люси не искала его, ведь единственная информация, которой она обладала: они живут в одном городе, — ни к чему не приводила. Родственные души всегда из одного города, кричали на каждом шагу. И Люси задолбалась это слышать, потому что это ничего не давало. Который раз за этот месяц кожу режут невидимые лезвия и кулаки ломают ребра? Кажется, последняя рана на бедре еще не зажила до конца. Знакомый металлический вкус появляется на языке, за ним следует нестерпимая агония, которую Люси переносит лежа на полу, тяжело дыша и проклиная в миллионный раз чертову связь. Как не кстати сестра уехала в командировку, будучи в полной уверенности, что соулмейт младшей сестренки не влезет в неприятности за три дня ее отсутствия. Она ошиблась. Шипя и отплевывая сгустки крови, Люси поднимается на ноги, цепляясь за гладкие стены и пытаясь удержаться, не свалиться в очередной раз. В коридоре она налетает на тумбочку, и что-то со звоном соприкасается с полом, разлетаясь на мелкие кусочки. Кажется, это любимая ваза Мишель. Она с сожалением смотрит на груду осколков, ярким пятном горящих в темноте. Телефон она находит быстро: он лежит прямо при выходе из спальни на высоком комоде. Экран не сразу поддается ледяным пальцам, по которым продолжает струйкой стекать кровь. Люси даже не заботится перевязать рану: в чем смысл? Если через несколько дней все повторится. Оператор скорой помощи быстро обещает, что машина уже получила адрес и вскоре приедет. Они уже запомнили ее номер и хриплый голос, имя и фразу: я без понятия, куда он вляпался. Медики стали ее лучшими друзьями, зашивающими и обрабатывающими раны, постоянно говорящими, что наведут справки о пациентах с похожими ранами, но они тоже ни разу ничего не нашли. В дверь квартиры стучат, когда Люси кряхтя застегивает пуговицу джинс и спешит открыть дверь. При входе уже лежат папка с документами и ключи. Ее встречает знакомый медик, Эрик. Он без слов забирает ее рюкзак и помогает запереть дверь, подхватывая под локоть, чтобы ей было легче идти. На лестнице она теряет координацию: кто-то пинает по коленям, и с испугом Люси хватается свободной рукой за перила, обнажая исполосанное запястье. — Оригинально, — говорит Эрик и подхватывает ее на руки, мало ли вообще потеряет сознание. Он уже не в первый раз приезжает к ней и застает в момент появления все новых и новых увечий. В его взгляде скользит жалость и отвращение к тому ублюдку, который все это допускает. Холодный воздух окутывает ее, и она надеется, что он сможет остудить воспаленный мозг, но замерзают лишь пальцы ног. Передвижная кровать как всегда жесткая и противная на ощупь. Люси жмурится, ей накладывают жгут поверх правого плеча, а правая щека горит огнем, будто рану специально трогают грубые пальцы, чтобы причинить еще больше страданий. В какой-то момент она не выдерживает (или его огревают по голове) и теряет сознание.

***

— У вас повреждены сухожилия правого предплечья, увы, в ближайшие несколько дней вам нельзя напрягать руку, — будничным тоном говорит молодая девушка, заправляя прядь малиновых волос за ухо. — Рану на щеке мы попытались аккуратно зашить, но шрам все равно останется. Так же на спине и животе присутствуют гематомы, — она переворачивает страницу журнала, который держит в руках, и с любопытством смотрит на Люси. — Как вас так угораздило? — С лестницы упала, — язвит девушка, глубоко вдыхая тошнотворный запах больничной палаты. А после пробегает взглядом по врачу. Новенькая, ее лицо незнакомо. Люси щурит глаза и ухмыляется, кто-нибудь обязательно просветит ее про сложную ситуацию постоянной пациентки Л. Хартфилии. — Знаете, хоть это и врачебная тайна, но сегодня к нам поступил молодой человек со схожими повреждениями, — говорит девушка, пытаясь скрыть за милой улыбкой обиду за грубые слова. — У него есть тоже кое-что интересное, совсем как у вас; если вы понимаете, о чем я. Люси не подает вида, что понимает ее намек, и расслабляет напряженные плечи. Взгляд невзначай проходится по белоснежному браслету из бинтов на левом запястье. — Он в 206 палате, — все же решается произнести врач и отворачивается. — Я зайду ближе к вечеру. Девушка неотрывно смотрит на идеально прямую спину врача, пока за ней не закрывается дверь, а после кривит губы, закрывая глаза. Неужели это правда? Она наконец-то нашла этого урода? Решение причинить ему боль приходит моментально, и Люси сильно надавливает на запястья, где пылают алые буквы. Она не отрывает пальцев несколько минут, пока не чувствует горячую кровь, проступающую сквозь бинты. Губы растягиваются в победной улыбке, и она закрывает глаза. Незначительно, но она доставила ему неприятных ощущений и своенравное послание. В голове мелькает осознание глупости поступка, но эти мысли сразу же отправляются куда подальше. Люси не знает, что делать. Она разрывается между долгожданной встречей и спокойным отдыхом под наблюдением специалистов. Все же здоровый сон ее крайне редко посещает. Обычно она проводит бессонные ночи, и на утро физически не может идти на учебу. Несколько раз уже грозили отчислить, но никаких действий до сих пор не предприняли. Внезапно что-то большое и липкое разрастается у нее в груди, больно соприкасаясь с ребрами, даруя нестерпимую агонию. Перед глазами плывет мир, черные пятна заглушают остальные цвета. Она тяжело дышит, в ужасе пытаясь нащупать кнопку вызова медсестер, а приборы громко и быстро пищат, пока звук не переходит в ровный, противный писк. В следующий раз Люси открывает глаза уже вечером, и остается лишь гадать каким: сегодняшним или после потери сознания прошло несколько дней. Грудь тяжело поднимается и опускается, с хрипом легкие принимают воздух. Левое запястье стянуто новым бинтом. Девушка сглатывает, в горле пересохло, и окидывает палату взглядом. Все стоит на прежних местах, кроме кресла около кровати и незнакомки. Она, кажется, смотрит в никуда, сверлит одну точку, кутаясь в плед. Она одета в легкое платье, совсем не по погоде: за окном середина ноября. — Ты очнулась, — выдыхает она, заметив взгляд Люси, ее губы растягиваются в печальной улыбке, — значит, он тоже жив. — Что со мной было? — Люси хмурится. — Остановка сердца. — Это не означает, что он жив. Когда родственная душа умирает, мы чувствуем ее боль до самого конца, мы просыпаемся, а она — нет, — грубо говорит Люси, напрягаясь, грудь стягивают невидимые лапы, — синяки от дефибриллятора дают о себе знать. — После смерти соулмейта мы лежим в коме несколько дней, нашей душе нужно время, чтобы зашить раны и очнуться, — отвечает девушка, в ее голосе скользит холод и печаль. — Ты еще долго не можешь прийти в себя, сердце болит так, что ты готова сама умереть, пока на груди, вот здесь, — она кладет руку на грудь с левой стороны, где должно биться сердце, — не появляется огромный, безобразный шрам, свидетельствующий о том, что ты потеряла свое счастье. Мир меркнет, и ты не можешь найти светлой крупицы среди твоего личного Ада, который никто не может понять, потому что никто не испытывал то, что чувствуешь ты. Люси щурится, неотрывно смотрит в синие глаза незнакомки и застывает, осознавая смысл сказанных слов. — Ты потеряла свою родственную душу, — на выдохе произносит она, поджимая губы. — Грей был лучшим гонщиком за последние несколько лет, — девушка сжимает кулаки, — но умер глупой смертью: на шоссе произошла авария, и он решил помочь пострадавшим, вот только забыл посмотреть по сторонам, в него влетела машина, — она замолкает, в уголках глаз начинают скапливаться слезы, — я не смогла с ним попрощаться, просидеть последние минуты около него. Когда я очнулась, он был уже кремирован. Горячие слезы текут по бледным щекам, россыпью соприкасаясь с легкой тканью платья. Люси молчит. Не знает, что сказать. Ее никогда не посещали мысли о смерти родственной души, что она будет чувствовать и как жить. Хотя постоянно желала ему скорейшей смерти. Хотелось смеяться, громко и истерически. Но это было бы неприемлемо по отношению к этой девушке, решивший рассказать самое сокровенное. — Гажил мне как брат, он помог мне выкарабкаться, начать жить заново. И я хочу, чтобы он был счастлив, — она смотрит на Люси, сквозь слезы, застилающие яркую радужку глаз. — Пожалуйста, теперь ты помоги ему выкарабкаться из дерьма. — Почему он этим занимается? — Он до последнего считал, что его наказали, лишили счастья, что у него никогда не будет родственной души, — отвечает девушка, вытирая мокрые щеки рукавами, — шесть лет назад у него умерла сестра, передозировка героина. А десять лет назад — родители. Он винит себя в их смертях, и в какой-то момент вбил себе в голову, что жить в одиночестве — это кара за его преступления. Гажил ни разу не чувствовал тебя, и теперь надежда, в которую я заставила его поверить, практически иссякла. — Может быть, мне просто не исполнилось восемнадцать. — Видимо ты мало знаешь о родственной связи, — она качает головой, — у вас с соулмейтом разница в возрасте может быть максимум четыре года. Ему уже двадцать пять. — По твоим словам, мы не можем быть связаны, мне двадцать. Незнакомка долго смотрит на Люси. — У него было позавчера день рождения. — А у меня оно будет послезавтра, — все же произносит она, проскальзывая взглядом по белоснежному браслету, а после выше — на иглу и длинную трубочку, соединяющую капельницу и ее вену. — Что ты делаешь? — девушка кутается теплее в плед. — Тебе еще нельзя вставать. Люси не слушает ее, быстро вытаскивая иглу, вставая ослабевшими ногами на холодный пол. Она шипит от боли, быстро заполняющей пустоту, успевшую образоваться во время разговора. Она натягивает широкую кофту, хмурясь, когда задевает перебинтованное плечо, так и идет босиком по ледяному полу. Но ей все равно. Ей нужно лишь увидеть его. В памяти отчетливо вырисовываются цифры 206. Палата находится совсем рядом: через несколько дверей от ее собственной. Люси мнется, не решается зайти. Но если это не сделать сейчас, то когда? Дверь не издает ни звука, впуская незваную гостью в одноместную палату, в которой горит тусклым огнем ночник. Люси медленно делает несколько шагов, натягивая рукава кофты так, что пальцев совсем не видно. Кажется, молодой человек ее не замечает, он задумчиво смотрит на свое левое запястье, бинт валяется на полу. Девушка, как завороженная, наблюдает за ним. Длинные черные волосы забраны в тугой хвост на затылке, над правой бровью поблескивают камушки — пирсинг. Уши украшают маленькие кольца. У него прямой нос, грубые черты лица и такая же зашитая рана на правой щеке, совсем как у Люси. — Что это? — растягивая звуки, спрашивает он. Наверное, у самого себя. Но девушка решает ответить. — Иди нахуй. Гажил поднимает на нее глаза, оценивающе осматривая. — Ты еще кто? — грубо спрашивает он, и Люси морщится. — Та, которой ты должен новую кожу на спине и груди, — она поджимает губы, и подходит ближе к постели. Она ожидает чего-то. Бабочек в животе, электрического разряда от его взгляда, табуна мурашек на спине. Но ничего нет, лишь пальцы ног сильнее леденеют, а в висках пульсирует кровь. Может, она ошиблась? Как ошиблась та девушка? Люси решает убедиться, что Гажил все же тот, кого она давно проклинала, ненавидела и желала убить собственными руками. Она не придумывает ничего лучше, чем увидеть надпись на коже, идентичную своей. — Что ты себе позволяешь? — спрашивает он, ловко перехватывая ее руку. — Покажи запястье. Он как-то странно смотрит на нее, наверное, считая ненормальной, но все же опрокидывает левую руку запястьем вверх. На загорелой коже корками запекшейся крови горят знакомые слова. Ее разрывает истерический смех, дикий, оглушающий. На глаза наворачиваются слезы, и в ту же секунду, она корчится на холодном полу, стоять нет сил. — Ты идиотка. Она слышит тяжелые шаги, он поднимает ее и усаживает на кровать. Люси жмурится, пряча мокрое лицо в ладонях. Рукав кофты окрашивается в багряный цвет, совсем как ночью. Плечо покалывает. Кажется, рана разошлась. — Сам ты идиот.