Приглашаю вас на отработку

— Я приглашаю вас на отработку! И нет, это был не сон. Не ночной кошмар гриффиндорской заучки. Это как у сов — дневные кошмары. Она не понимала, за что?! Зелье было красным, густым, как томатный сок. Степень зрелости соответствовала описанию в книге. Она практически никак не помогала друзьям. И Невилл благополучно испортил свой экземпляр до такой степени, что котел не подлежал реставрации. То есть, если она и дала повод злиться, то не такой могучий. Но и перечить Гермиона не взялась бы. Не теперь. После посиделок в Ордене, где ею были подсмотрены совершенно человеческие качества профессора Снейпа, он внезапно стал фигурой номер один в ее сознании. А подсознание услужливо лепило и вовсе ерунду. В которой профессор был нежен и заботлив, и не зелья он преподавал вовсе, а переводил ее по скользкому бревну через ручей в лесу. Сочная картинка сопровождалась галлюцинациями звукового и ароматического содержания. В этом бреду можно было опереться на его сильную руку и идти рядом, ничего не боясь в жизни. Немного поработав над целомудренным содержанием, подсознание наделило морок еще и бравой долей сексуального подтекста. Действо сопровождалось поцелуями. А заканчивалось от жуткого смущения и подозрительной сырости трусиков. Что же, собственно, породило сие буйство фантазии, если не ссылаться на одни лишь гормоны? Перво-наперво, она однажды услышала бормотание Молли Уизли: — Ох, Боже ж мой, ему всего-то тридцать шесть... Тридцать шесть, и это выглядело как оправдательный приговор всему тому, что подспудно казалось Гермионе. Так это, оказывается, должность и напускное скотство заставляло усомниться в том, что видели очи. Это же и впрямь не возраст для мага! Домыслилось мгновенно, что прическа у него романтичная, бледность инфернальная, но такая колоритная. А нос во все времена являлся относительным мерилом того, что в штанах прячется. По этому критерию профессор Снейп явно выигрывал и давал фору многим. Носатое чудище подземелий прочно зацепилось и запуталось в бесчисленном количестве извилин Грейнджер. Она открыла слежку, в ходе которой приобрела страшное знание: кумир страдал. Муки он испытывал не только духовные, но и физические. Этим тузом бьется любое превосходство. Позиция профессора Снейпа в девичьей головке стала непоколебима. Особенно после того раза, когда она стоически отпаивала мучимого страшнейшим проклятием мага утром на кухне дома на площади Гриммо, 12. Гермиона дрожащими руками подносила стакан к длиннющему носу, свешенному почти до груди, мысленно ужасаясь что и чем сейчас лечится. — О Всемилостивый Боже… Грейнджер, дайте мне яду! Приготовьте его сами. А лучше метнитесь резво к холодильнику и принесите мне пива. — Но зачем, сэр? — выдавила она, комкая слова. — Затем, что правильное сочетание солода и хмеля вступят в куда более эффективное взаимодействие с ядом в моем организме. Но, если честно, то она, конечно же, в силу природной любопытности, становилась свидетельницей, как профессор Снейп, бледнее полотна, истекает кровью. Как кровь, словно это злосчастное, красное зелье выплескивается изо рта, а его тело сводят мощные судороги. А все неподдельно суетятся вокруг, предотвращая гибель. Участвуя в словесных перепалках, профессор выдавал такую долю сарказма, что свет мерк в электрических люстрах на Гриммо. Она поклялась, что жизнь положит на разгадку этого феномена — привлекательности профессора Снейпа. Ведь он и правда был на диво харизматичен, влиятелен, сексуален для тех, кому охота была еще и это яблочко познания надкусить. Профессор Снейп был непонятым, печальным демоном. А сейчас он, по всей видимости, собирался еще и растоптать все то хорошее, что могло заколоситься в юном девичьем разуме и теле. — Вы не ошиблись, профессор? — Я приглашаю вас на отработку, мисс Грейнджер-р, — оттянул он нарочито финал. — В таком случае... — она задохнулась. — В таком случае, когда мне явиться? Он глянул на часы на стене и печально изрек: — Просто не уходите. Сегодня без ужина. Ах, как это просто было воспринимать садистским выкрутасом! Но внутри нее сжалась болезненная пружина. Показалось, что она снова слышит тот нафантазированный ручей, что все тек и тек назойливо поперек многих мыслей. Как только толпа сокурсников схлынула, гомоня, она получила следующие инструкции: — Подождите в классе, я позову вас. Гермиона повертела в руках учебник, обмахнулась общественным пером, бросила косой взгляд на заспиртованных тварей и услышала голос. Глас, что звал ее преступить порог общественного и зайти в комнату за дверями, а там… Оказалась прекрасно оборудованная лаборатория. На столе котел на выключенной горелке. Рядом — бесконечная вереница всякой всячины. А надо всем этим — долговязый кумир девичьего сердца. На профессоре Снейпе красовалась маггловская майка с растянутым воротом, из которого красноречиво торчали острые ключицы, тощая, жилистая шея и угловатый кадык. На бедрах, судя по слишком низкой мотне, болтались шорты, переделанные из старых джинсов. Из-под их потрепанного края выглядывали рельефные колени, и бурная растительность покрывала длинные, сухощавые голени. Кроме того, он был бос. Ну, а руки звучали солирующей скрипкой во всем этом многообразии откровений. У него были такие сильные на вид жилистые руки, тоже волосатые, оплетенные венами, а пальцы в сочетании со всей рукой в целом выглядели еще великолепней, чем выглядывающие из манжета сюртука. В общем, проф был совершенен для тех, кто ценит и понимает подобную красоту. А для Гермионы, явь вдвойне затмила самые смелые мечты и фантазии, принимая во внимание, во что он одевался в повседневной жизни. — Что за маскарад? — она уставилась, словно загипнотизированная, на высокий хвост, пальмочкой собранный на макушке. — Объясняюсь: вы завоевали такое доверие и уважение с моей стороны, что я рискну просить помощи в варке одного весьма сложного зелья. В ходе приготовления у нас не будет и секунды отвлечься. Я должен двигаться свободно. Волосы, одежда — ничто не должно мешать. Ваша задача — поддержание огня. — И только? — немедленно возмутилась зазнайка, готовая вырвать собственный язык. Его действия сейчас были куда красноречивей простого признания в любви. Зельевар рискнул делить с ней единственную и самую настоящую свою любовь и привязанность. Сейчас он показывал ей краешек своего Рая. Каким бывал его ад, она могла только догадываться по косвенным признакам. — А это как раз коронный номер! Я буду говорить, а вы — убавлять и прибавлять пламя. Но нам следует выработать систему сигналов, прежде чем приступить. Вам должны быть известны основные градации силы огня («пламя», «огонь», «три четверти», «две трети», «половина» и «малое»), — повторил он любовно, словно перечисляя любимые позиции в сексе. — Но есть еще три градации, что мне будут нужны. Давайте потренируемся. Таким образом, в ее арсенале оказались «семь восьмых», что не равнялось «огню», но было неуловимо близко, а также «золотой стандарт» и «щекочет». От «щекочет» хотелось вовсе умереть от напряжения. Гермиона поняла, что взмокла уже безбожно. И на спине профессора обозначился темный треугольник. А дальше началась вакханалия. Над столом то и дело звенели темпусы, запускаемые и перезапускаемые невербально. Пламя отпечаталось в девчоночьих глазах, она боялась моргнуть, то и дело получая приказы в ритме морзянки. — «Пламя» — «три четверти» — «щекочет»… Ну почему ни на минуту нельзя было остановиться, а градации огня следовали так беспорядочно? Снейп крошил различные ингредиенты, как автомат. Ножи мелькали, меняясь по необходимости. Бруски, кружочки и пыль падали в котел. Спина несчастной Гермионы затвердела и разболелась от напряжения. Она почти ничего не видела, ужаснувшись огромному измызганному полотенцу у себя под носом. — Сколько еще? — прохрипела она, как загнанная лошадь. — Скоро, милая, скоро… — отозвался он эхом. А потом прозвучала «финита», и гонг последнего темпуса. Гермиона потушила огонь, или это было «две трети»? Она не помнила. А, осев прямо на пол, вдруг ощутила такую истому, что между ног тихо сократилось, топя в волне самого настоящего оргазма. Ей было так стыдно, как никогда прежде. Грейнджер попыталась сделать заумное лицо. — Что мы варили? — и откуда возникла эта стойкая потребность закурить, притулившись к услужливо подставленной спине зельевара? — Любовь, — отвечал он, не поворачиваясь. Очевидно, ему самому было страшно признаваться в этом. Внезапно вместо темпуса возникло назойливое тиканье настенных часов. Их минуты вместе заканчивались. — Что вы сказали? — Гермиона была немного ослеплена, но не глуха. Она задавала бестактный вопрос, но, заведя руки за спину, нащупала его ладони на полу и сплела пальцы. — Думаете, я мог не заметить этого томления на очень медленном огне? В ваших действиях и суждениях прослеживалась толика корысти. Сначала я принял все за банальную слежку параноидально настроенной девицы. Но вы дали мне понять, так тонко, почти невесомо, что это на самом деле. Слава Мерлину, зельеварение полно еле уловимых нюансов и оттенков. — И тогда вы?.. — Я задумался, просто задумался. — Будьте со мной откровенны, пока я не обернулась и не вижу вас. Прошу! — Мне так удивительно было стать чьей-то надеждой на лучшее. Надежда у нас — синоним фамилии Поттер. — Замрите, слушайте, что я скажу. Черт! Мне чертовски надо в душ! — за что она была награждена порцией дьявольского хохота. — Так вот, профессор, Северус… Все мы выживем. Вы сильно постараетесь, ради чего вам там приятнее, выжить. А потом мы подумаем. Так, как мы оба умеем. И… Я люблю тебя, Северус! — Так, все так! Даю слово чести, что я выживу! А подумать я успел сейчас. И никаких Уизли! Гермиона… — Скажи! — она чувствовала, что расчувствовалась и подкатывает очередная волна судорог, спрятать которые будет проблематично. Что поделаешь, когда от одного его голоса можно было кончить! — Я тебя… ну… в общем… Гермиона. — Спасибо! Она встала, оправила подол мантии и направилась к выходу, размышляя, можно ли на прощание попросить обезболивающее и что-нибудь для гашения разбушевавшегося либидо. — Люблю! — сбило тараном в спину. Как и она тараном врезалась в гостеприимные руки, чтобы сорвать единственные настоящие объятия и самый сладкий поцелуй. Проанализировав зелье, состоящее в основном из нейтральных и индифферентных друг к другу компонентов (им ведь суждено было кипеть и вариться в произвольном, бессмысленном порядке немалое количество времени), Снейп пришел к выводу, что создал яд, способный повлиять на бездушную тварь, коей являлся Волдеморт. Война была закончена. Нет, не в тот же день! А ровно через неделю. Что примечательно, испробованное на Поттере, зелье оказалось не столь губительным, скорее наоборот. В будущем целебный состав приобрел страшную популярность в смеси с чаем.