О чем томится королева-мать

Дело близилось к ночи, когда его католическое величество внезапно оказался в мрачных покоях своей матери. - Что вам угодно, сын мой? Я уже собиралась спать, - королева-мать с плохо прикрытым неудовольствием посмотрела на сына. Она резко захлопнула молитвенник и еле-еле поднялась с кресла. Вечная боль в пояснице как наказание за слишком частые роды от не слишком успешного государя... Порой, глядя на своих детей, Екатерина думала о том, что не стала бы рожать и одного, знай наперед, что из них получится. - Я тоже было собирался, матушка, да сон никак не идет, - Генрих жадно следил за тем, как она накидывает на плечи теплую шерстяную шаль. Кровь давно не грела, что было не удивительно... в такие-то годы. - Столько забот в голове, - пожаловался сын, переминаясь с ноги на ногу. Он явно искал повод остаться. - Забот... - Екатерина колюче усмехнулась, от чего королю стало не по себе. - Знаем мы, что у вас за заботы. Оргии до утра с вашими... - она поджала тонкие губы, боясь выплюнуть ими недостойное ее величества оскорбление. - А потом две недели фальшивых покаяний - стегаешь себя плеткой, словно еретик... Хотя, пожалуй, ты еще хуже, Генрих, - не глядя на него, королева-мать чуть прихрамывая отошла к затухающему камину. В этом году зима выдалась на редкость теплой и дождливой, поэтому дрова предусмотрительно экономили все, включая королевскую семью. - Почему вы так несправедливы ко мне? - с горькой обидой в голосе спросил очередной король Франции. - Разве я был плохим сыном? - он приблизился к ней в нерешительности. - Дело не в том, каким ты был сыном, - скрывая настоящие эмоции, ответила Екатерина. - Дело в том, какой ты король. Ты не стал отцом своего народа... - А кто стал? Покажите мне его! - уже с раздражением воскликнул король. - Франциск? Ваш несчастный Карл? Генрих II, может быть? У вас нет хороших примеров, государыня! - она опустила голову, что не означало согласие, но ее сын был доволен собой. - Плохой пример - тоже пример, - без интонации начала итальянка. - Ты должен был стать успешнее. Я... так надеялась на тебя, - слова застряли у нее в горле. Она не могла смириться с тем, насколько он не оправдал ее ожиданий. Изо дня в день наблюдать, как он разрушает страну - было пыткой, но она больше не брала дела в свои руки. Признавать собственное поражение было слишком больно. Он обнял ее за плечи. Екатерина вздрогнула всем телом, узнавая это прикосновение. Это была не ласка, это было нечто совершенно другое. - Прекрати, - еле слышно прошептала она, опять не находя в себе достаточно сил оттолкнуть его. Всего один раз они были вместе. Прошло уже почти десять лет, а она все не могла забыть той страшной и пьяной ночи. Она провожала его в Польшу, вытирая слезы с его глаз и с трудом сдерживая свои собственные. Он целовал ее лицо, руки, плечи. Еще слишком красивая женщина ударила ему в голову не хуже выпитого на собственных проводах вина. Она и понять не успела, когда его поцелуи перестали быть по-сыновьи невинными, становясь все более требовательными и опасными. А когда наконец поняла, то было уже слишком поздно. Его страсть будила в ней чувства, от которых она пыталась спастись многие годы... Всегда существовало нечто запретное между ними, нечто, что предавало их отношениям болезненную, трагическую остроту. Зная об этом, Екатерина старалась держаться подальше от сына и переполнявших ее рядом с ним эмоций. Она была то нарочито холодной, то слишком заботливой и даже навязчивой в своих проявлениях, что во многом стало причиной неуравновешенности характера нынешнего короля. Генрих Валуа рос крепким и красивым мужчиной, точно повторяя черты своего отца. Видя эту схожесть с когда-то горячо любимым мужем, Екатерина испытывала радость и печаль одновременно, так как помимо сына видела в нем ещё и мужчину, которого хотела и душой... и телом. Любуясь им, она томилась сердцем. Все это было до крайности неправильно, поэтому выводило ее из состояния равновесия, причиняя огромный душевный и физический дискомфорт. В ту ночь она наконец уступила себе, будучи полностью уверенной в том, что видит Генриха в последний раз. Она шептала ему успокаивающие слова, но собственное сердце не отвечало им. Она не верила в то, чем ободряла своего сына. Она не видела реального способа когда-нибудь вернуть его в Париж. Все было напрасно. Она прощалась с ним навсегда. Не отрываясь от нее, Генрих практически затащил ее в свои покои. Она навсегда запомнила побелевшие лица стражников, что словно статуи стояли в опустевшем после ночного угара коридоре. Хотя чего уж они не нагляделись в этих чертогах... - Нет, - выдохнула она, потянувшись к дверям, пытаясь на ощупь отыскать витые ручки, но Генрих настойчиво тянул ее в сторону софы, ни на мгновение не переставая покрывать ее лицо и шею горячими поцелуями, от которых у нее подкашивались ноги. - Нельзя... нельзя, - шептала она, неуверенно отворачиваясь от него и снова со стоном возвращаясь к его губам. - Я не хочу, чтобы ты забыла меня, - охрипшим, каким-то не своим голосом говорил Анжуйский, опускаясь перед ней на колени, страстно проводя чуть влажными, жаркими ладонями вверх и вниз по ее талии и боками. Тонкие, изящные, как и у нее, пальцы впивались в ее тело, словно пытаясь запомнить его и эти ощущения навсегда. Он прижимался лицом к ее животу, спускаясь все ниже и заставляя ее вздрагивать снова и снова. Королева смотрела на него сверху вниз, чувствуя, как возбуждение протекает по ней, пульсируя болью в самом низу живота. Она взяла его за подбородок, проводя кончиком большого пальца по его губам. Молодой человек глядел на нее с пьяным восхищением и без всякого намека на сожаления. Для сожалений всегда есть утро, а до него было еще несколько часов. Сейчас ему хотелось только любить ее и быть любимым в ответ. В первый и последний раз. Он никогда не сомневался в ее чувствах, зная точно, что ее сердце принадлежит именно ему, хотя он никогда и не сомневался в том, что она любила и других своих детей. - Я никогда не забуду тебя, мальчик мой, - она посмотрела на него с такой невообразимой нежностью, что у него опять защипало глаза. Он пытался запомнить и сохранить в памяти каждую ее черту, ее запах, ее голос, ее движения, прекрасно понимая, что скорее всего видит ее в последний раз. Екатерина потянула его наверх и ласково обняла за плечи. - Ты даже не представляешь, что значишь для меня, - ее голос сорвался. Пальцы запутались в его черных, шелковых волосах. Когда он мягко уложил ее на софу, она прижалась к нему всем телом, обвив ногами жилистый торс... Ни с одним из мужчин она не испытывала ничего подобного, даже с мужем, что порой доводил ее до исступления. Слишком давнее, терзающее ее желание, которое вдруг воплотилось из сна в реальность, заставляло забыть обо всем, и она уже не сдерживала ни стонов, ни криков, изгибаясь в руках собственного сына... - Этого никогда больше не повторится, - с горечью произнесла королева-мать, снова чувствуя неприятный ей жар во всем теле. Спустя годы они оба не раз пожалели о той ночи, хотя ни один из них так и не признался в этом ни себе, ни друг другу. Они постарались просто забыть... Любовь сменилась разочарованием, крепкая родственная связь - равнодушием. Но забыть так и не получилось. Чувство вины и стыда выстроились вокруг них в непроходимую стену. - Я этого и не жду, - Генрих мягко убрал руки. - Нам пора забыть... необходимо забыть, матушка, - он повернул ее к себе, заглянув в черные, уставшие от чтения глаза. - Я пришел не за этим. Я хочу поговорить насчет Наваррского, - он с поддельным, деловитым вниманием посмотрел на мать, скрывая такое же обжигающее его чувство. - Что о нем говорить, сир? - она печально улыбнулась, слегка похлопав сына по осунувшимся плечам. - Его нужно было убрать... и очень давно. - Вы сами пожалели Марго, - Генрих покачал головой. Мать помешала ему исполнить давнюю мечту, но теперь он не винил ее за это. Одним грехом меньше, сейчас он относился к этому именно так. - Так и есть, - с тяжелым вздохом проговорила Екатерина. - Слишком много моих ошибок, так? И ты тоже так думаешь, Анри? - Не знаю, матушка, - Генрих медленно прошелся по комнате. - Кого и в чем мы можем обвинить?... Всевышний распоряжается нами по своему усмотрению. А тот, кто будет решать за него, будет наказан. Разве наша семья не самый удачный тому пример?.. Спокойной ночи, государыня...