Партия за партией

— Сыграем? — Курт слегка повернулся в сторону помощника, не ожидая получить положительного ответа. В этот раз настаивать он не станет и начинающий уже питать неприязнь к шахматам Хоффмайер наверняка это тут же подметит и откажется. Сам Гессе тоже играть долго не собирался, это было бессмысленно, да и думать сегодня было уже не о чем, дело раскрыто, зло преданно праведному огню, оставалось дожидаться ответа и следующего направления от начальства… — Нет. Наигрался, — отрезает Бруно, с тяжелым вздохом, опускаясь на кровать и доставая потрёпанную книжку из их переносной библиотеки, которая меняется лишь когда удается заехать в академию. Где-то вдалеке, за пределами их сегодняшнего жилища, завыли протяжно скрипучие ставни... Вот интересно, а они будут так же лет через десять выть после каждого завершенного дела? — Ну как хочешь. Хотя с их-то работенкой проживут ли они эти лет десять? И почему во множественном числе? Сляжет великий Молот Ведьм с болтом в спине в какой-нибудь канаве, пока будет откапывать очередные магические косточки в грязи дней непогожих… И станет Бруно Хоффмайер действительно монахом. Монахом-отшельником. Забьется в какой-нибудь лесок, будет мимо проходящих уму-разуму учить и наставлениями, да молитвами провожать… Но это все шутки. А действительно что бы делал этот святоша, если бы его, Курта, таки сжили недруги со свету? — Ты чего в стенку пялишься? Совсем свихнулся… Иди поспи, если отключаешься, ты, в конце концов, всю прошлую ночь пробегал… Курт! — Бруно, оторвавшийся от чтения, теперь пилил взглядом широкую спину, как-то слишком неестественно напряженно застывшую. Привычка «всегда быть готовым ко всему» этого инквизитора за почти уже шесть лет службы в активе только лишь укрепилась, даже теперь, когда дело завершено, сидит полностью одетый с оружием на поясе. Сам Бруно тоже конечно рисковать не хотел, ремень с мечом висел совсем рядом, буквально рукой дотянуться, но спать в кожаной куртке круглые сутки пока совсем не хотелось. — Отзовись paranoid. — Что будешь делать, когда меня таки отправят на тот свет? — Гессе повернулся с заинтересованностью во взгляде. Шахматы так и не были разложены. Желание играть пропало вовсе. — Когда «однажды»? — процитировал Бруно с усмешкой. — А как же смерть от старости, последние денечки в окружении внуков и правнуков в своем уютном родовом гнёздышке, а, фон Вайденхорст? — Курт закатил глаза давая понять, как относится к таким остротам. — Ладно-ладно, не смешно, знаю, просто не говори так убежденно, я начинаю опасаться, а не вычислил ли ты эту славную дату с точностью и не хочешь ли высказать мне своих пожеланий насчет надписи на надгробии… — на самом деле в последние годы только друг с другом они и острили. Ни деревенские, ни городские жители, а уж тем более будучи подозреваемыми или обвиняемыми, шуток из уст инквизиторов почему-то не воспринимали, или воспринимали достаточно неправильно, выискивая выгоду себе и возможность поскорее прекратить всякий диалог. — Будь это так, я был бы куда мрачнее и шутку про надгробие воспринял вовсе в штыки. Но к счастью нет, меня просто мучает любопытство… Так что? Что будет делать? Следом отправится. И по возможности прихватит с собой тех, кто жизнь Молота Ведьм сумел прервать. Он давно уже заметил, что они связаны, практически буквально. Только вот Гессе эту связь разорвет очень быстро, даже своей рукой, если понадобится и если будет переживать после, то так, что на расследованиях это отразится едва ли. А вот он не сможет, не сможет Бруно Хоффмайер — новую жизнь которому без особо его личного желания сложил этот самый инквизитор Гессе, отвязаться от него без особой цели и смысла… а ни того, ни другого в обозримом будущем появится не обещало. Хотя «Конгрегации всякие нужны», может и переломанные жизнью, «привязанные» к мертвецу подойдут… — Пойду бумажки заполнять или в храм какой-нибудь служить… Куда направят, не моего ума дело. — махнул рукой Бруно. Курт промолчал и в ответ лишь как-то странно, нераспознаваемо улыбнулся, отворачиваясь.

***

Через три-четыре года отец Бенедикт на смертном одре скажет, что «он единственный кто понимает тебя вот так, Гессе, с полувзгляда», через пару месяцев сам Курт с этим утверждением согласится. А Бруно все также тяжело вздохнет, задумавшись что все-таки значила та нераспознаваемая улыбка…