Voice in the silence

Когда Рэн открыл глаза, в его ушах все еще отдавались отголоски незнакомого ему звонкого голоса, в котором звучало неприкрытое насмешливое веселье. «Найди меня!» —Звал его голос, и парень отчетливо помнил каким тоном он говорил. И каждый раз, снова и снова, точно кружась по замкнутому кругу, Рэн просыпался, все еще не понимая, где должен искать. Во сне он точно видел лицо этого человека, но при пробуждении оно, подобно утреннему туману, рассеивалось и забывалось. Юноша тяжело вздохнул, усаживаясь в вертикальное положение на кровати. В последнее время он стал больше следить за собой, увеличил порции потребляемой им пищи и продлил время, которое должен спать. Рэн и сам толком не понимал, что его к этому подтолкнуло, а когда он чего-то не понимает, он нервничает. Вильфор свесил ноги, как всегда встал, как всегда одел не домашние тапочки, а сразу ботинки. Точно так же, как и обычно застелил кровать за считанные секунды, одновременно чистил зубы и расчесывался, мысленно составляя список планов на день, и как он уже привык, делал все, лишь бы проигнорировать странную опустошенность, лишь бы прекратить чувствовать себя так одиноко и неестественно, как будто он в одно мгновение все потерял, ничего почти не имея. И он знал причину этого чувства, догадывался, хотя и не хотел мириться с этим. Рука Рэна предательски дрогнула, бледные длинные пальцы на мгновение разомкнулись, и зубная щетка с характерным звуком упала в раковину. Конечно ее пришлось доставать. Больше всего Рэн боялся признаться самому себе, что стал ждать ночи, лишь бы провалиться в объятия прежде таких ненавистных сновидений, где ему снова выпадет возможность ненадолго приблизиться к тому незнакомцу. Наверное, если бы Вильфор хотел, он бы давно нашел его — «Я не хочу знать, я не должен этого знать» кричало при этом все его существо, и только одна крохотная частичка этого существа тайно или, вернее сказать, достаточно явно мечтала об этом, ждала новой встречи во снах, занимала мысли разными предположениями, одно другого чуднее и изощреннее. Повседневной жизни Рэна, это, естественно, мешало. Когда он смотрел на людей или разговаривал с ними, он не мог удержаться от того, чтобы не прислушаться к их голосам, в (подумать только!) надежде услышать такую знакомую интонацию. Это сводило с ума, наблюдающееся противоречие желания со страхом узнать, и еще больше — со страхом совершить ошибку. Рэну начинало казаться, что это просто хорошо спланированный розыгрыш, окончательная цель которого — побудить на одно конкретное действие, или даже на целую спланированную цепочку из реакций. И стоит задуматься, на какие, ведь это действительно может сыграть ключевую роль, и… Парень со вздохом захлопнул дверцу шкафа, снял с вешалки рубашку, продолжая при этом витать в своих мыслях, начал быстро переодеваться в чистую одежду. К счастью спустя некоторое время Вильфор сумел все же прийти в себя и как-то абстрагироваться от волнующей его темы, хотя, что греха таить, это было не так и просто. В принципе благодаря «загруженному графику» Рэн легко душил в себе лишние мысли, а еще лучше — если это были лишние чувства. Незнакомый голос и стертое из памяти лицо, как нечто новое и неизведанное, необычное, да еще и так кстати взывающее к самому одноглазому. Естественно оно должно стать причиной научного интереса, объектом, который в дальнейшем может оказаться если не полезным, так опасным. Тогда почему вместо желания «знать и понять», почему другое ощущение изнутри прожигает аристократа, такое будто бы полузабытое чувство странной и неконтролируемой нежности (черт бы ее побрал.), а от резкого учащения сердцебиения (выпью таблетку и пройдет!!!) вгоняет в дрожь? «Симптомы на лицо», — прошипит он сквозь зубы, и найдет такое занятие, а еще лучше занятиЯ, которые сумеют заставить его полностью сосредоточиться. Он не смог продолжать это слишком долго, ведь даже эта маленькая жалкая частичка имеет голос — а даже самые тихие голоса могут быть услышаны, и они могут быть неумолимы или убедительны, могут звучать гораздо красивее тех других, басистых или высоких и визгливых, да и любых других из «тех, что погромче.» И Рэн прислушался к этому голосу, даже если чувствовал чуть ли не физически собственное сопротивление, — «нет, нет, нет.» Но чем громче кричала интуиция о всей паршивости этой затеи, тем больше Вильфор убеждался, что решение оказалось правильным. «Существует предположение, если верить которому, интуиция и внутренний голос это готовый анализ, проделанный подсознанием. Причем проделанный гораздо за меньшее количество времени, что требуется человеку при желании СОЗНАТЕЛЬНО осмыслить что бы то ни было. Но я не буду опираться на бессознательное — это есть потакание инстинктам, это удел животных и прочих неразумных видов. Если моим естественным желанием является желание разобраться в ситуации, я просто разберусь в ней, не так ли?» Не дающие покоя сны так однообразны, и Рэн тщетно пытался повлиять на течение странных образов, которые видел во снах, старался нарисовать полузабытое лицо на листе бумаги. Собирая по осколкам любые зацепки, подбирая малейшие крупинки, иногда мне кажется, что ты сам направляешь меня к себе, и этот манящий голос с каждым днем звучит все настойчивее и громче. Да, я уверен, что уже не смогу прекратить его слышать, даже если закрою уши обоими руками. Я не знаю, сколько времени на это понадобиться, но если я хочу чего-то, я не пожалею ничего для достижения цели, так что, думаю, мне просто надо хорошенько постараться! Ведь мимо меня пролетают драгоценные месяцы, а у меня недостаточно материала, и если бы я выделил этому основное количество времени, пренебрег еще пятью или шестью побочными планами… Тогда дело бы шло быстрее, и когда я думаю об этом, внутри все сходит с ума от бессилия. Но раз я не справляюсь, это значит только, что мне надо стараться лучше. Этот голос, я становлюсь в этом все увереннее с каждым днем — этот голос заманивает меня в ловушку. Это обещает быть веселым и занимательным, только поэтому я следую за ним. Это слишком странно. Я должен узнать почему и как, вот и все, ничего удивительного или выходящего за рамки обыденного. — Доброе утро. Ты сидел на подоконнике, окно было открытым, занавески качались под порывами все усиливающегося ветра. Я не мог тебя знать, но я узнал голос точно так же, как и черты лица, телосложение или какие-то другие неприметные мелочи, которые только мог увидеть перед собой сейчас. Ты смеешься, видимо находишь это смешным, и мои губы тоже расплываются, в широкой, наверное немного отталкивающей улыбке. — Ты достаточно долго искал, — Замечаешь ты, и наклоняешь вбок голову, и моя ухмылка становится все шире и шире, потому что это действительно потешно... И ради этого были все упущения? Ради этого все все многочисленные, зачастую невинные жертвы? Ради этого потрачены три неполных месяца? Не понимаю, как я мог забыть. Ты улыбаешься, и видимо, хочешь дать мне время на осмысление. Что за чушь? Я в нем не нуждаюсь. Как я мог забыть? — Кайто... Это чувство, отдаленно похожее на желание «изучать и понимать», им не является. Это чувство, следствие сложных биохимических процессов в моей голове, досадная помеха. Да, не удивительно, если я хотел забыть. . . . Безграничная любовь.