***
Умеренно жарким днем в конце лета на Таникветили было довольно оживленно. С помпой организованные всеобщие празднества урожая, когда-то учрежденные Манвэ, давно остались в прошлом, но привычка в определенную дату собираться всей валарской компанией сохранялась. Оставив дам с их пастилой, крюшоном и прочими женскими финтифлюшками на террасе, суровая мужская компания удалилась на лужайку. Валар было шестеро — Ульмо очень редко появлялся в Валиноре и еще реже участвовал в таких мероприятиях. Но компания, тем не менее, состояла из семи персон — седьмым набился Эонвэ. Кто-то ведь должен был приносить пиво и следить за остальными приятностями, а Эонвэ во всякое время держался поближе к начальству и в этом видел залог своего успеха. До сих пор чутье его не обманывало. Большой, громогласный и буйный Тулкас, как обычно, шумел больше всех и больше всех пил. Он перелил в себя содержимое первой кружки во мгновение ока, после чего прокомментировал отсутствие Ульмо: — На этого водяного пиво переводить без толку — разбавляется же! И громко захохотал над собственной немудрящей шуткой. Его юмор остался неоцененным тоже как обычно, но Тулкаса это мало трогало. Осушив вторую кружку, он смахнул пену с усов, издал некультурный звук, заморским простонародьем определяемый как рыгание, и оглядел окружающих: — Скучные вы! Пойду погуляю. И с этими словами Тулкас отправился куда-то напрямик, начисто игнорируя газоны, цветники и проложенные тропинки. — Скатертью дорога, — пробормотал Оромэ. — И вот так всегда, — сказал Манвэ. — После каждой пробежки Тулкаса около Таникветиль цветники приходится заново сажать. Сколько раз говорили ему, и как об стенку горох. От Мелькора было меньше разрушений, чем от него. — За одним столом сидеть противно. Ест руками, вилкой в зубах ковыряет. Перед Воплощенными стыдно. Оромэ преувеличивал. Ел Тулкас, как правило, все же вилкой, а в зубах не ковырял вообще по причине завидной крепости и ровности оных, но Оромэ страшно бесил тот факт, что Тулкас на своих двоих с легкостью обгонял любого из его коней, собак и вообще всех, кто бегает по тверди земной. Животный мир дикой природы наживал себе комплекс неполноценности. Этот вечно ржущий балбес умудрялся доводить до нервного срыва даже гепардов. — Пошел искать, с кем бы подраться, — сказал Аулэ и был совершенно прав. Каких-либо постоянных обязанностей у Тулкаса не было отродясь, а временные, которые заключались в битье Мелькора, закончились вместе с высылкой оного за Двери Ночи. Теперь Тулкас изнывал от безделья и приставал ко всем встречным и поперечным, как айнур, так и Воплощенным, с предложением побегать наперегонки, побиться на кулачках и прочей малоосмысленной физической активностью. Желающих он находил редко, поскольку был по определению самым сильным и самым быстрым, и это было всем давно известно. — И к Йаванне он клинья подбивал! — Вот это да! — удивился Оромэ. — А она что? — «Что»! — зло передразнил Аулэ и потер лоб, отчего-то начинавший зудеть всякий раз, когда речь заходила о Тулкасе. — Чтоб ему провалиться, вот что. Пребывая в обличии Детей Эру, Йаванна питала слабость к бородатым мужчинам крепкого телосложения. Аулэ соответствовал ее стандартам, но Тулкас был заметно более могуч и гораздо более бородат, а главное, ничем не занят, в то время как Аулэ день-деньской пропадал в своей кузнице. Неизвестно еще, кто к кому на самом деле подбивал клинья и насколько в этом преуспел, но Аулэ предпочитал верить в добродетельность своей супруги и во всем винил исключительно Тулкаса. На всякий случай сейчас он еще раз кинул взгляд окрест, обнаружил Йаванну загорающей в дамской компании и немного успокоился. Бледнокожему повелителю Мандоса прямые солнечные лучи были противопоказаны. От них Намо моментально делался красным, как вареный рак. Поэтому сейчас он расположился в густой тени под навесом и не имел никакого желания оттуда высовываться. Ему и там было хорошо. — Лично мне Тулкас не мешает, — сказал он. Это была чистая правда — после такого количества покойников очень мало что могло напрячь Намо всерьез. — Вайрэ тоже. Но Ниенна жалуется, что этот дикий хохот не дает ей рыдать. Сбивает все настроение. Очень трудно сострадать бедам всего мира, когда рядом бегает такой остолоп и ржет как конь. Под навес завернула проходившая мимо Вана. — О чем вы тут беседуете? — О Тулкасе, дорогая. Тебе это будет неинтересно. Вана состроила очаровательную гримаску: — Это точно. Редкостная дубина. Всегда удивлялась, что Несса в нем нашла. Хотя какой еще дурак взял бы ее замуж? И, одарив собрание толикой женского злословия, Вана удалилась. Оромэ проводил жену взглядом. — Два сапога пара, — заметил Намо, и непонятно было, кого он имеет в виду, Тулкаса и Нессу или Оромэ и его супругу. Всегда державший нос по ветру Эонвэ подлил масла в огонь всеобщей неприязни. — И эта его возмутительная манера не надевать нижнего белья под свои короткие хламиды! С каждым порывом ветра жди неприятностей, и хорошо еще, если он стоит к тебе задом, а не передом. Манвэ вспомнил несколько таких казусов и страдальчески вздохнул. Его целомудренная натура восставала против подобного бесстыдства. Сделалось совершенно очевидно, что Тулкас пришелся в Валиноре не ко двору. Подавляющему большинству Стихий само его наличие было решительно поперек. Впрочем, возможно, после изгнания Мелькора наконец-то заявила о себе потребность дружить против кого-нибудь. — Ирмо, а ты ничего не можешь с ним сделать? В отличие от брата, Ирмо солнца не бегал, сейчас возлежал в шезлонге на самом припеке и, похоже, дремал. — Медицина тут бессильна, — откликнулся он наконец. Пиво делало его вдвое ленивее, чем обычно на сборищах. — Тулкас таков, каков он есть. Хозяевам Лориэна Астальдо тоже не особо портил жизнь. Лечение синяков и вывихов у пострадавших от дружеских спаррингов не стоило того, чтобы об этом говорить. — Но, может быть, какое-нибудь успокоительное или… — А это негуманно. Я все-таки целитель. Клятва Гиппократа и все такое… Наступила тишина. Клятвы были темой нон грата, и любое упоминание о них вгоняло присутствующих в нервное состояние. Вот и теперь на лужайке повеяло чем-то неприятным. — А почему мы вообще его терпим?! — вдруг сказал Аулэ, особенно свирепо стукнув кружкой по столу. — Понаехали тут! Арда не резиновая! Эонвэ! Эонвэ правильно истолковал этот заключительный рык и метнулся к леднику за новой партией пива. — Мы тут трудились, — продолжил Аулэ чуть более спокойно, глядя на свежую шапку пены. — Создавали, строили, налаживали, обустраивали! — А Мелькор нам мешал, — вставил Манвэ. — Мелькор мешал, мы его гоняли, восстанавливали то, что он испортил. Сколько труда вложили! А Тулкас явился незваный на все готовое, ржет, цветы топчет и задницу всем показывает! — В самом деле, — подхватил Оромэ. — А не пошел бы, откуда прибыл? Не хочет жить как положено — вон чемодан, Двери Ночи, Чертоги Илуватара. Манвэ? — Да неудобно как-то… — с сомнением протянул тот. — Все-таки Мелькора победил… — Другие трудились не меньше его. Манвэ узнал собственную древнюю аргументацию, но для порядка возразил: — Сейчас все красиво и симметрично, семь валар, семь валиэр. А выгони одного — это что же такое будет? И вообще тринадцать — число несчастливое. — Всегда можно кого-нибудь повысить, — сказал Эонвэ, предупредительно пополняя запас сухариков на тарелочке Короля Арды. — Например, меня. Кстати, если что, я тоже воевал с Мелькором. Оромэ презрительно хмыкнул: — Молчал бы уж, вояка! Полконтинента утопил. — Победителей не судят, — не моргнув глазом, парировал Эонвэ. — И сильмариллы про… шляпил, — Аулэ выразился бы другим словом, но вовремя вспомнил, что находится не в своей кузнице. Тут Эонвэ полагалось бы утухнуть, но бывалого царедворца смутить было крайне трудно. — Кто бы говорил! Вы вчетырнадцатером их прошляпили. — Прекратите ругаться! — сказал Манвэ как мог решительно и обратился к Намо: — Может быть, вынесешь решение об экстрадиции… нет… репатриации… тоже нет! Ну как это называется-то, слово из головы вон… а! депортации! — А на каком основании? — Да на простом, — заявил Манвэ так уверенно, что Намо поморщился от его представления о судопроизводстве. — Труды закончены, в услугах больше не нуждаемся, спасибо, до свидания. Его действительно никто не приглашал, сам притащился без разрешения. У моих орлов больше прав на проживание, чем у Тулкаса. Со второй половиной этого заявления спорить было невозможно. Зато первая вызывала у Намо множество возражений по части реализации: — Так-то оно так, но он успел жениться на местной. — И что, ему это дает какие-то права гражданства? — Юридически вникая, выдали же Эарендилу это право исключительно из-за жены. — Это было один раз! — Но у нас прецедентное право. — Объявить брак недействительным… — задумчиво протянул Манвэ. — В ночь после его свадьбы весь Альмарен ходуном ходил. Вряд ли тебе удастся убедить всех, что это они так в лапту играли. Оромэ добавил: — И Тулкас потом неделю такой довольной рожей сиял, что смотреть противно было. — Намо, ты Судия, неужели нет способа… Повелитель Мандоса не дал Манвэ договорить. — Вот именно, что я Судия. Найди закон или издай новый, и я немедленно вынесу постановление. — А ты сам не… — Судия, подтасовывающий законы — это Искажение, — отрезал Намо. Манвэ приуныл. Он только что вспомнил личное распоряжение Эру Илуватара, выданное им еще на самой заре мироздания: сошедшие в Арду айнур пребывают навсегда связанными с ней. В отличие от других распоряжений Самого, это было простым и незамысловатым, зацепиться в нем было не за что, а отменять такие вещи Манвэ полномочий не имел. Пренебрегать бы и подавно не осмелился. И Манвэ окончательно повесил печальные уши.***
За Дверью Ночи была Пустота, как и полагалось. В какой стороне находятся Чертоги Илуватара, Тулкас даже представления не имел и вообще боялся далеко отходить от Двери, чтобы не заблудиться. Он приложил к ней ухо в надежде услышать, что делается с той стороны, но Дверь была непроницаема. На всякий случай он пнул ее ногой, но Дверь пребыла недвижима, ибо отворялась в другую сторону. Тулкас вздохнул, прислонился к проклятой Двери и вручил себя воле предпетой ему судьбы. — Кого я вижу! — вдруг воскликнула темнота до боли знакомым голосом. Тулкас повертел головой. Кругом по-прежнему было черно. — А я вот никого не вижу, — сказал он и на всякий случай встал в боевую стойку. — Ты где? — Да здесь! И тьма, загадочным образом продолжая оставаться однообразно-черной, неожиданно засветила Тулкасу в глаз. Лежа неизвестно на чем, Астальдо некоторое время соображал, где верх, а где низ. Этого он так и не смог определить, но искры из глаз сыпаться перестали. Тулкас осторожно потрогал опухшую скулу. — Ты что, обалдел, что ли?! — Старый должок, — ответил Мелькор. — Теперь в расчете. Тулкас перестал серчать и успокоился. Долги — это дело святое. — Так какими судьбами? — Я… это… — замялся Тулкас. — Понятно. Выставили и даже пинка в дорогу пожалели? Тулкас шмыгнул носом. Вчера во время очередной веселой беготни перед ним возник сияющий как начищенный сапог Эонвэ и зачитал судебное постановление, согласно которому Тулкасу надлежало отправляться вон из Арды. Распоряжение Папы Эру видимым образом относилось только к тем айнур, которые в начале времен сошли в мир и создавали его. Остальных вечная привязанность к Арде не касалась. Тулкас попробовал возмутиться, но проныра-секретарь увернулся и за разъяснениями посоветовал обращаться все к тому же Папе Эру. Не то что пинка, даже Несса не пришла попрощаться. Хотя вины ее в том не было. Манвэ ужасно недолюбливал скандалы, а слезных просьб опасался — один раз слезами даже из Намо умудрились вышибить требуемое, а Манвэ стойкостью Повелителя Мандоса и подавно не обладал. Во избежание возможных неприятностей Оромэ взял Нессу на себя: ее олени вдруг заскакали так, что о Тулкасе ей некогда было вспоминать. Она даже не заметила, что ее супруг куда-то делся и что хохота его тоже давно не слышно. Но Тулкас всего этого не знал и шмыгнул носом еще раз. — Не нужен, значит. Дурак сделал свое дело, дурака можно выгонять. — Сам такой! — попытался отбрехаться Тулкас, но убежденности в его голосе явно недоставало. — И куда теперь думаешь податься? — Никуда не думаю, — пробурчал Тулкас. — А где тут Чертоги Илуватара? — Вон там. Ах, да! Мелькор вывернул из окружающей темноты как будто из-за угла. Тулкас даже оторопел. — А как это у тебя получается? — Свойства Пустоты, — туманно ответил Мелькор и уселся… на что? Тут только Астальдо сообразил, что и сам на чем-то стоит. Он нагнулся и потрогал пол под ногами. Рука его встретила пустоту. — Это как так?! И донельзя озадаченный Тулкас тоже попробовал присесть — и упал. — А почему у меня не получается? — Потому что сел мимо. От этих сложностей у Тулкаса начала болеть голова, и он очень этому удивился. До сих пор он думал, что если ее не ударить, болеть в голове нечему. — Слушай, покажи лучше, где Чертоги, — сказал он. Вместо ответа Мелькор ткнул пальцем в какую-то точку пространства. Тулкас поднялся и отправился в указанном направлении, спросив только: — А я не свалюсь куда-нибудь по дороге? — Все может быть, — напутствовал его Мелькор. Сколько он шел, Тулкас не знал. Времени, по его ощущениям, он потратил уже навалом, а вокруг ничего не менялось. Наконец во тьме замаячила чья-то фигура. — Эру? — неуверенно обратился Тулкас. — Ты мне льстишь, — ответил Мелькор. — А ты как здесь оказался?! — Я никуда и не уходил. Вон Дверь Ночи. Ты заплутался и пришел обратно. Попробуй снова, прицелься поточнее. Хорошо еще, что в Пустоте не хотелось есть и не было усталости. Потому что в ней вообще ничего не было. Но что-то все-таки было — иногда он обо что-то спотыкался, а что-то приходилось огибать, потому что напролом не получалось. — Ты ходишь кругами, — сказал Мелькор, когда Тулкас появился в восьмой раз. — Ты безнадежен. Тулкас сдался. — Может, проводишь, а? — Делать мне больше нечего! — Что же мне, тут торчать, что ли? — А здесь ты мне тоже нужен как зайцу насморк, — сказал Мелькор, имея в виду всю Пустоту в целом. — Это единственное место во Вселенной, где нет идиотов, и я хочу, чтобы оно таким и оставалось. Скоро освоишься, начнешь ржать и бегать… И пропал дом! Могу вернуть тебя обратно, — добавил он, подумав. — Не пойду! — надулся Тулкас. — Опять двадцать пять будет: «по газонам не ходи», «ноги на стол не клади», «Йаванне не отказывай»… И вообще, ну их всех, сволочей! Обиды Тулкас забывал еще медленнее, чем учился хорошим манерам. — На этот раз все будет по-другому, — уверенно сказал Мелькор. — У меня есть план. Слушай: мы открываем Дверь Ночи, я вламываюсь внутрь и немножко хулиганю. Все перепугаются до смерти, подумают, что уже настает Дагор Дагорат. — Так не должна же! — Не перебивай. Все перепугаются, а тут вылезешь ты, мы с тобой немножко поборемся, и ты меня запихаешь обратно за Дверь Ночи. И всех спасешь. И тебя опять все любят и уважают, а Несса целует крепче, чем своих оленей. Ну как? С того давно потонувшего в волнах времени дня, когда Папа Эру каким-то хитрым способом произвел из своих мыслей толпу айнур, Тулкасу никто ни разу добровольно не предлагал побороться. Астальдо расцвел предвкушением — не дрался и не хохотал он уже целую вечность. Но ронять цену, соглашаясь сразу, не стоило. Да и обиды продолжали напоминать о себе. — Это после всего я еще буду этих гадов спасать?! — Это будет не настоящая Дагор Дагорат. Это же понарошку. На настоящую можешь не ходить. — И правильно! И не пойду! Даже если все будут упрашивать. — Главное, потом этого не забудь. А теперь повтори, как понял. Тулкас послушно повторил весь план действий, сбившись только один раз, и Мелькор счел этот результат удовлетворительным. Дверь Ночи открывалась наружу, но по какому-то то ли замыслу, то ли недосмотру со стороны Пустоты к ней была привинчена массивная ручка. Прежде чем взяться за нее, Тулкас еще раз недоверчиво покосился на Мелькора: — А ты не обманываешь? — Если бы я обманывал, как бы я ответил на этот вопрос? — Нет. Значит, правду говоришь? — Если бы я врал, как бы я ответил на этот вопрос? — Да. Совсем ты меня запутал! Они оба уцепились за ручку, уперлись ногами в косяк и дернули. Потом еще раз. Потом еще. Дверь шаталась и поскрипывала, поддаваться пока не желала, но оба чувствовали, что это только вопрос времени. — С той стороны услышат! — пропыхтел Тулкас. — Нам того и надо. Кто-то же должен видеть, как ты меня героически побеждаешь. Давай! Раз-два, взяли! Еще взяли! От очередного рывка Дверь Ночи со всеми ее замками и засовами распахнулась, едва не слетев с петель. — Сразу за мной не лезь, дай натворить, — напомнил Мелькор и ринулся в проем. Первым, что встретилось ему с той стороны, был растерянный Эарендил, впервые за несметные годы покинувший свой корабль. Во лбу метиса сиял сильмарилл. Невдалеке мельтешило, приближаясь, спешно собранное войско. — Передай от меня Эонвэ! Мелькор смачно впечатал кулак в физиономию Мореплавателя. Эарендил осел, роняя сильмарилл, Мелькор подхватил камень, подбросил на ладони: — Эх, жаль, не вовремя! — и запулил его куда-то в аманскую даль. Не в силах долее ждать, из открытой Двери Ночи с хохотом вывалился Тулкас. Зрителей уже хватало. Но, радостно сжав арбузного размера кулачище для коронного апперкота, Тулкас вдруг обнаружил, что Мелькор куда-то исчез. Сзади донесся подозрительный звук. Тулкас обернулся и увидел закрывающуюся Дверь Ночи. Он навалился на Дверь изо всех сил — безуспешно. Мелькор подпер ее с той стороны. На Двери Ночи осталась надпись: «Забирайте взад. У меня тут не помойка».