///
Папа Чанёля продаёт рыбу. Однажды дедушки его дедушки поняли, что в этой деревне дождь никогда не закончится. Каждый выращивал всевозможные культуры, которые потом пытались продавать на рынке. Поэтому люди выкапывали огромные квадраты земли и застилали ямы полиэтиленом. Трубопровод, несколько взрослых рыб, немного удачи — и семья Паков уже продавала карпов кои для будущих поколений. Чанёль? Чанёль не был уверен. Его сестра начала работать, чтобы уехать из деревни и учиться в городе. Чанёль не знал, чего он хочет: уехать отсюда или унаследовать ферму. Кто тогда оплатит ремонт дыр в дороге? Уроки закончились, Чанёль идёт домой всё с тем же огромным зонтом над головой, так что его форма не промокнет. Ботинки шлёпали по сырому асфальту, а мальчик ловко обходил лужи, не боясь, что озеро снова переполнится и вода принесёт с собой бедных, неудачливых рыб. До дома оставалось всего несколько метров, Чанёль по привычке посмотрел вверх, на высокий холм с господствующим на нём вишнёвым деревом. Он был там — тот вчерашний маленький мальчик. Всё так же без чего-либо, что могло хоть как-то спасти от дождя сгорбившееся над землёй тело. Чанёль некоторое время неотрывно смотрел на него, а затем наклонился и снял обувь. Он взобрался на холм в одних носках, пачкая их в мокрой грязи и держа обувь в одной руке, а зонт — в другой. Фигура мальчика была всё больше и больше, пока Чанёль не увидел его целиком. Тёмные глаза мальчика мерцали, когда он внимательно рассматривал клеверы. Чанёль накрыл его голову зонтом, и мальчик только через некоторое время заметил, что дождь перестал мочить его тело. Мальчик с ненавистью посмотрел на Чанёля, а затем снова вернулся к разглядыванию клеверов. — А, — бубнил он, — опять ты. Чанёль наблюдал за тем, как его пальцы зарылись с густую зелень, после два из них осторожно обхватили стебелёк клевера, и мальчик быстро вытащил его и приблизил к своему лицу, чтобы внимательно изучить росточек. Тёмные глаза были очень, очень близко к маленькому зелёному растению, а затем с неким разочарованием мальчик опустил его в корзину, повторяя этот процесс снова и снова. — Почему ты это делаешь? — Делаю что? — Так смотришь на него. Мальчик раздражённо посмотрел на него. — Чтобы понять, есть ли у него четыре лепестка. — Зачем— — Заткнись. Чанёль закрыл рот. Мальчик явно не хотел, чтобы его беспокоили, хотя и не был против зонта над своей головой. Тем временем Чанёль постепенно намокал с головы до пальцев ног, но был слишком увлечён, наблюдая за мальчиком, собирающим клеверы и вглядывающимся в каждый из них. Однако мальчик не мог насовсем закрыться от Чанёля. В какой-то момент он повернулся на одной ноге, опершись локтём на колено и, почесав грязными пальцами бледную щёку, неодобрительно посмотрел на его школьную форму. — Школа? — Да. — Ха! — воскликнул он и встряхнул головой. — Школа бесполезна. Чанёль смущённо почесал затылок. — Мама и папа говорят, если ты не ходишь в школу, то будешь глупым. — Если ты ходишь в школу, то будешь глупым, — безразлично ответил мальчик. — Твои мама и папа ходили в школу? — Да. — Тогда они тоже глупые, — он встряхнул головой и отвернулся, вновь собирая клеверы. Чанёль был озадачен. — Почему? — Потому что, — раздражаясь начал мальчик, — школа учит тебя только фактам. Тебя учат запоминать факты. Они говорят «Почему же дождик испаряется?», а ты должен помнить, «потому что солнышко вышло». И ты обязан знать много-много фактов, а они бесполезны, тебе они даже не нужны. А потом тебе дают тесты, чтобы проверить, запомнил ли ты эти факты. И если ты не можешь их запомнить, то тебе скажут, что ты глупый. Ты глупый, потому что не можешь запомнить факты, ву-ху. Мальчик отложил корзину и посмотрел на Чанёля, сжимающего губы в тонкую линию, и продолжил свою речь: — Может, вместо того чтобы спрашивать, как испаряется дождь, лучше было бы спрашивать, зачем он испаряется. И вот тогда бы тебе пришлось задуматься. Может, так удобно прохожим? Если мимо будет проезжать мотоцикл, то тебя не обрызгает водой. Или это из-за большого грозного дядьки в небе, который приказал дождевой воде испариться? Мальчик снова продолжил собирать клеверы. Чанёль подошёл к нему ближе и открыл рот, чтобы сказать: — Просто им нужно увидеть, что озеро переполняется и рыбы из него выплывают на дорогу, попадая в дыры, а когда вода испарится, они увидят кучу мёртвой рыбы, и правительство задумается над тем, чтобы направить налоги на починку дорог, и тогда рыбы не будут застревать в дырах во время переполнения озера. Мальчик остановился и очень близко посмотрел на Чанёля, щурясь из-за дождя. — Как тебя зовут? — спросил Бэкхён. — Чанёль. Мальчик ещё некоторое время смотрел на него, а потом медленно кивнул. Он повернул голову и сорвал клевер. — Меня зовут Бэкхён, — сказал он теперь уже более мягким тоном и зачесал волосы назад. — Я никогда не ходил в школу.///
Дождь непрерывно шёл три дня. Чанёль думал об этом. Как дождь мог лить так долго? Словно кто-то набрал гигантское ведро воды, а потом вылил её, и, чтобы всё вылить, понадобилось три дня. Но Чанёль не смог провернуть это даже с маленьким ведром. Даже если он делал это очень аккуратно и медленно, то это не длилось и минуты. Видимо, это невозможно сделать. Чанёль пялился на пол. Мама сидела на диване, высушивая его влажные волосы полотенцем. — Мам, зачем смотреть, есть ли у клевера четыре лепестка? Его мама остановилась на секунду перед тем, как ответить. — У клеверов обычно три лепестка, — сказала она, — и это большая редкость — увидеть с четырьмя. Говорят, если нашёл четырёхлистный клевер, то это принесёт тебе удачу и ты можешь загадать желание. Затем она вздохнула. — Это забавно, потому что четырёхлистники по сути несчастливые — у них четыре лепестка вместо трёх. Это всё равно что человек, рождённый с тремя руками. Это неудача. — Тогда что лучше, если четырёхлистные клеверы несчастливые, а трёхлистные счастливые, потому что у них три лепестка? Собирать четырёхлистники или трилистники? Его мать вздохнула, теперь уже раздражённо. — Лучше, — говорит она, — не тратить время на собирание клеверов, потому что нет никакой удачи. Есть только труд. Например, наша рыбная ферма — это результат упорного труда. — Но размножение койских рыб зависит от удачи, — Чанёль посасывал большой палец. — Иногда они спариваются, но не могут отложить яйца — это неудача, поэтому, может быть, вся ферма зависит от удачи, потому что только благодаря ей рыбы могут отложить яйца, и тогда— — Чанёль, достаточно, — строго сказала мама, слишком сильно тряхнув его голову, после снова вздохнув.///
Чанёль опять идёт домой под дождём, льющим над его головой, и стучит ботинками по мокрому асфальту, перепрыгивая через дыры в дороге. Ладно. Не домой. Только увидев маленькую точку и бесплодное дерево вишни на холме, он снимает обувь и в одних носках устало тащится наверх, прямо к мальчику, собирающему клеверы. И снова он становится рядом с ним, поднимает зонт и чувствует, как капли дождя начинают стекать по шее. Бэкхён смотрит на Чанёля своими тёмными глазами так, будто он его и ожидал увидеть, и просто кивнул в подтверждение его присутствия. Он продолжил своё занятие: рассматривание сорванных клеверов в полной тишине. А Чанёль шёл за ним, когда тот перемещался. — Ты когда-нибудь находил четырёхлистный клевер? Бэкхён с тревогой закусил губу. — Нет. Говорят, можно найти один четырёхлистный среди десяти тысяч трёхлистных, но… — бормотал он, довольно близко глядя на сорванный клевер. — Пока нет. — Насколько это важно для тебя? Бэкхён опустил росточек в корзину, размышляя над вопросом, прежде чем коротко ответить: — Это вопрос жизни и смерти. — Да? — Угу. Бэкхён сорвал последний клевер и поднялся, слегка ударяясь головой о руку Чанёля, что держала зонт. Бэкхён разогнул конечности и потянулся как кошка, он широко зевнул и потёр глаза, шаркая в сторону дерева. — Я передохну, — сообщил он. Бэкхён сел под ветвями цветущего дерева, откидываясь на ствол. А Чанёль просто пошёл следом, садясь рядом с мальчиком, скрещивая ноги и накрывая обе головы зонтом. Чанёль посмотрел на корзину с клеверами, стоящую между ними. — Зачем ты собираешь их? Проще выкидывать. — Если я буду их выкидывать, то они могут снова прорасти, а это удлинит мои поиски, — Бэкхён вздохнул, а Чанёль посмотрел на него, подняв бровь. — Похоже, ты знаешь очень много сложных слов. — Я много читаю. — Сколько тебе лет? Бэкхён очень усердно думал, будто бы он забыл свой возраст. — Десять, — ответил он, следом считая на пальцах. — Почти одиннадцать. — Практически все люди знают свой возраст наизусть, а ты — будто нет. — Я не люблю засорять свою голову ненужными фактами, — отрывисто произнёс Бэкхён. — Люди спрашивают «Эй, сколько тебе лет?». Мне десять, и что это меняет? Это значит только то, что я не могу пить определённые вещи, делать определённые вещи, ходить в определённые места и быть заинтересованным в любой из этих вещей, так что мне не нужно запоминать свой возраст — мне всё равно; это значит лишь то, что я прожил десять лет. И что вообще должно означать «десять лет», если мне это не нужно? — А как же дни рождения? — Чанёль повернулся на своём месте. — Тебе нужно помнить свой возраст для дней рождения? — Дни рождения! — фыркнул мальчик. — Все эти тупые и никому не нужные дни, когда тебе исполнилось сколько-то там лет, а всего год назад тебе было на один год меньше, чем сейчас! Зачем отмечать такие бессмысленные даты? Бэкхён выдохся, отвечая на вопрос. Чанёль опустил взгляд на свои колени, рисуя кружочки на грязи. — Ты не ходишь в школу, — промямлил Чанёль. — А что об этом думают твои родители? Бэкхён засмеялся. — А зачем им это нужно? Они работают в городе. Они не будут переживать, если Бён Бэкхён не ходит в школу. Их заботит только то, как заработать достаточно денег, чтобы они могли оплатить счета и налоги, и все эти бесполезные «взрослые» места, которые им нужно посетить. И они думают, что всё это важнее, чем я. Все эти фразы про «накопить на большой дом». Или на «лучшее будущее». Нет ничего хорошего в надежде на лучшее будущее, если позади нас нет хорошего прошлого. Или хоть какого-то прошлого. Последний раз, когда я их видел, был, когда мне было пять, и я с трудом могу вспомнить их лица. Ты можешь назвать это хорошим прошлым? Чанёль растёр кружочек и с сочувствием посмотрел на Бэкхёна. — Может, ты ненавидишь помнить свой возраст, — осторожно начал он, — потому что родителей никогда нет на твои дни рождения. Бэкхён вышел из себя. Чанёль видит его свирепое лицо, которое через секунду оттаяло и стало мягче, по-детски грустным, с тоской в глазах. Все взрослые слова погасли на губах, а зрелая фигура уменьшилась и сжалась до размеров тела маленького десятилетнего мальчика, который внезапно спрятал лицо в коленях и посмотрел на дождевые капли. — Я хочу помнить свой возраст, как и все, — прошептал Бэкхён. — И ходить в школу. И задавать глупые вопросы. И любить дни рождения. И быть глупым, и чтобы мне говорили запоминать факты, как и всем вокруг. Его тёмные глаза внезапно наполнились слезами. — Но я не могу, потому что для моих родителей оплата счетов и налогов гораздо важнее. Они думают, что их ребёнок уже вырос, потому что ведёт себя, как взрослый. А-а я не хочу быть взрослым. Чанёль поник, смотря на друга, и протянул руку, чтобы погладить плачущего в колени мальчика по спине. Чанёлю было неудобно, — его мама и папа никогда не плакали, а рыбам в бассейне вряд ли нужна какая-либо эмоциональная поддержка, но он знал, — что нельзя уходить. Поэтому и остался.///
Сегодняшний дождь отличался от предыдущих. Капли дождя тёплые. Солнце выглядывало среди облаков, но дождь всё равно продолжал идти. Чанёль балансирует на краю бассейна, держа ведро с кормом для рыб, бросая его в воду, горсть за горстью. Он смотрел, как кои окружили ту чать бассейна, где было больше всего корма, и смеялся над тем, как они раскрывали свои рты и поглощали гранулы. Несколько весёлая суббота — такая же весёлая, как и дождь в деревне. Закончив с утренней кормёжкой, Чанёль вернулся в спальню и выглянул в окно, смотря на холм и надеясь увидеть там конкретного человека. Вот он. Мальчик-клевер. Чанёль крикнул матери, что идёт гулять, выуживая зонтик из-за двери, перед тем как выбежать из дома, и снимая сандалии, перед тем как взобраться на холм. Бэкхён был там, изучал клевер, но он впервые обернулся прежде, чем Чанёль накрыл его голову зонтом. Бэкхён поприветствовал его простым «привет» и вернулся к своему занятию, срывая клевер за клевером. Как и всегда, Чанёль всюду тихо следовал за мальчиком. Весь следующий час они провели в тишине и с дождём, барабанящим вокруг них, пока Чанёль не нарушил молчание: — А есть взрослые, которые никогда не становились взрослыми? — Конечно, — усмехнулся Бэкхён. — Художники и писатели. — Да ну? — Творческие люди — это выжившие дети, — легко ответил мальчик. — Они также думают о налогах и счетах, но меньше, чем любой другой взрослый. Ты становишься взрослым, только когда начинаешь писать на салфетках и кусочках бумаги в поезде по пути на работу и считать количество отработанного тобой за неделю времени и количество денег, которые ты получишь в конце этой недели. И так пятьдесят два раза. Хватит ли этого на газовые счета, и счета на воду, и на электричество, и на еду, и на аренду дома, и на возможность иметь детей, и, — если они всё же есть, — на обувь, которую они как-то увидели в H&M. — Пятьдесят два? — Количество недель в году, — фыркнул Бэкхён. — Я думал, вам в школе уже говорили о таком бесполезном факте. — А если год високосный? — спросил Чанёль. — Что тогда? Бэкхён погрузился в мысли. — Хороший вопрос. Как это вычислить? Чанёль пожал плечами. Бэкхён обошёл половину холма и встал, чтобы сказать, что хочет отдохнуть. Они оба сидели под цветущим деревом вишни, наблюдая, как дождь заливал деревню, и Чанёль посмотрел вверх на ствол. — Это дерево было здесь с моего рождения, — Чанёль потянулся рукой вверх, а Бэкхён поднял голову. — Мой дедушка сказал, что дерево было здесь с его рождения, — мальчик сжал колени вместе, обнимая их руками и смотря вверх. — И вишнёвое дерево нуждается во всех приготовлениях, иначе весной оно не расцветёт. — Если расцветёт, то это удача? — Ну, вишнёвые деревья имеют другую коннотацию, в отличие от четырёхлистных клеверов. Они касаются привязанности, но не удачи, — Бэкхён вздохнул. — Но я полагаю, что это тоже удача, потому что дерево вишни не может просто пойти и взять всё, что ему нужно. Оно полагается на окружающую среду. Но если у неё нет того, что нужно дереву, тогда я не могу сказать, что это неудача, потому что вишнёвое дерево попросту не сможет существовать. Чанёль водил пальцами по линиям на стволе дерева. — Ты веришь в удачу, Бэкхён? — спросил он. Бэкхён улыбнулся. — Это единственное, во что я верю, — ответил он, и, прежде чем Чанёль успел спросить, что он имел в виду, снова вернулся к клеверам.///
Теперь для Чанёля это было привычкой — подниматься на холм в любое свободное время. Покормив рыб, он пошёл к холмам. Впервые за несколько недель вышло чудесное солнце без каких-либо видимых облаков, но Чанёль взял зонт на всякий случай, разулся, перед тем как забираться на холм, и нашёл Бэкхёна сидящим около дерева. Бэкхён в солнечном свете сильно отличался от Бэкхёна под дождём. Его глаза не были просто тёмными, они и так были тёмными, но круги вокруг глаз и торчащие скулы делали их гораздо темнее. Он был не просто маленьким, он был хрупким, его одежда висела на плечах, делая его худее, чем он был на самом деле. Он кашлял, и его тело сотрясалось с каждым приступом; Чанёль подбежал к нему и сел рядом. — Ты в порядке? — Только не снова этот тупой вопрос, — прорычал Бэкхён, снова заходясь в сильном кашле. Приступ закончился через несколько секунд, мальчик откинулся на ствол дерева и, закрыв глаза, тяжело вздохнул. — Ты же целыми днями под дождём. Ты заболел! — Я не заболел. Это обычное дело. — Ты заболел, — запротестовал Чанёль. Бэкхён проворчал: — Всё равно. Бэкхён встал, и Чанёль впервые увидел, как блестят на солнце его чёрные волосы. Маленький мальчик поднял корзину и начал срывать клеверы, и Чанёль, поняв, что зонт бесполезен, не знал куда себя деть, ничего не делая. — Мне помочь? — склонил он голову. Бэкхён помотал головой: — Нет, — сказал он, а через несколько секунд добавил: — Останься со мной. Чанёль следовал за ним по всему холму, пока мальчик исследовал клевер за клевером. Солнце держалось весь день, так что Чанёль наслаждался пока мог, чувствуя тёплый ветерок треплющий его волосы. Бэкхён всё так же не отрывался от своего занятия, но время от времени вставал, чтобы потянуться и насладиться столь редким солнышком, а затем продолжал собирать клеверы и искать четырёхлистный. — Сегодня действительно удачный день, — вздохнул Чанёль, глядя в чистое небо. — Я хочу лечь. — А? Ничего не ответив, Чанёль ложится среди травы, вытягивая конечности, игнорируя бёновские возгласы по поводу смятых клеверов. В конце концов Бэк сдаётся и ложится рядом, вздыхая и купаясь в солнечных лучах. — Ну и ладно. Всё равно они все, наверное, трёхлистные, — вздыхает он, ощущая клеверы, щекочущие его щёки. Чанёль кладёт руки под голову, смотря в чисто-голубое небо, не испорченное ни одним облаком. Он улыбается от приятного тепла и редкого ветра, который делал температуру идеальной, и поворачивается, чтобы посмотреть на Бэкхёна, глаза которого наполнились безмятежностью неба. — Если бы ветер был чуть сильнее, мы бы запустили воздушного змея, — выдохнул Чанёль. Бэкхён хихикнул: — Мы должны сказать «спасибо», что солнце вообще вышло, — сказал он, а на его губах заиграла улыбка. — Между прочим, это большая удача. Чанёль кивнул. Он провёл руками по траве, выловил клевер и аккуратно взял его за стебелёк, подняв к небу. — Тебе не кажется, что, — прошептал он, — может, наша удача уже израсходована? — В смысле? — Смотри, — Чанёль сделал глубокий вдох, — сегодня солнечно. Но до следующего солнечного дня пройдёт много времени, потому что лимит удачи на сегодня закончился. Бэкхён посмотрел в небо, а его глаза на секунду засверкали. — Возможно, — наконец произнёс он после нескольких секунд раздумий. Он переплёл пальцы и поместил их на свой живот, закрывая глаза и вздыхая. — Я был несчастлив всю свою жизнь, — с сожалением прошептал он губами. — Я жду, когда придёт моя удача. Открыв глаза, он увидел пальцы Чанёля, опускающие клевер на его лоб. Бэкхён, нахмурившись, поднял его, чтобы увидеть три лепестка, а Чанёль лёг рядом, опершись на локти. — Клевер, который ты держишь, — мягко сказал он, — очень особенный. Бэкхён нахмурил брови, вертя росточек между пальцами и смотря на Чанёля озадаченным взглядом. — Почему? — произнёс он, замешательство пронизывало его голос. — Он не четырёхлистный. — Да. Но он особенный, — улыбнулся Ёль. — Особенный, потому что я сорвал его в солнечный день и положил на твой лоб, чтобы сказать, что он особенный. На этом холме полно клеверов, и среди них есть тот, который уже является или только будет частью чьей-то жизни, и не важно, насколько маленькую роль этот клевер играет. — Этот клевер — счастливчик, — шепчет Бэк. А Чанёль ярко улыбается. — Именно. Чанёль окончательно сел, складывая ноги вместе. — Может, тебе не нужна удача, — мечтательно сказал он. — Может, тебе нужен тот, кто сорвёт* тебя и скажет, что ты не просто маленький клевер на холме, а часть чего-то большего в этой жизни, независимо от количества твоих лепестков. Бэкхён улыбнулся. Чанёль тоже. Следующий момент остался в жизни обоих, когда Бэкхён переплёл их пальцы и прижался робким, невинным поцелуем к щеке Чанёля, и их лица расцвели, словно вишня. Они так и застыли, держась за руки и смотря в чисто-голубое небо своими детскими глазами, после продолжив поиски крохотного клевера с четырьмя лепестками где-то на холме, ожидающего того, чтобы стать небольшой частью их жизни. И не важно, насколько недолговечным будет этот момент. ___________________________________________ *Здесь двусмысленно сказано. to pick up — срывать (цветы), собирать (ягоды/грибы/фрукты), … а также подбадривать, поднимать настроение, … Так что Чанёль здесь не только использует метафору, но ещё и каламбурит.///
Дождь вернулся на следующий день и лил как всегда. Чанёль возвращался из школы, держа зонт над головой. Теперь уже по привычке он снял ботинки и поднялся на покрытый клеверами холм возле своего дома. Его глаза с большого расстояния заметили мальчика в хлопчатобумажных штанах, который искал четырёхлистный клевер, держа в руках корзину. В этот раз Чанёль подготовился. Из-за маминого ворчания по поводу огромной горы мокрой одежды, он надел куртку. Теперь он должен оставаться сухим, в то время, как будет накрывать зонтом Бэкхёна, который заметил, как мальчик взбирался на холм. — Здравствуй, — Бэкхён прокашлялся. Чанёль ответил на приветствие. Ёль уже привык к тишине, которую обычно сам прерывал, чтобы поболтать. Перед тем как придумать тему для разговора, он думал о том, как начать, и чесал затылок. — Моя сестра приедет в следующем месяце. — Ага, — беспечно промычал Бён, вытягивая руку, чтобы достать самый отдалённый от него клевер. — Какая она? — Она уехала учиться в город. — Тогда её ждёт очень разочаровывающее будущее, — буркнул Бэкхён. — Она станет настоящей взрослой. — Но ты вынужден платить счета и налоги, чтобы жить и стать счастливым, — нахмурился Чанёль. Бэкхён недоверчиво на него посмотрел. — Да, ты счастлив какое-то время, но потом тебе придётся повторять это снова и снова. И к моменту, когда ты уйдёшь на пенсию и будешь иметь кучу времени, которое сможешь потратить на что угодно, ты уже будешь слишком стар. Ты когда-нибудь слышал о восьмидесятилетнем, который пошёл на американские горки, или стал жокеем, или съедал гору сладкого, или не спал всю ночь? — фыркнул Бэкхён. — Но в то же время, если ты не оплачиваешь счета и налоги, то тебя посадят в тюрьму. В конечном итоге мы все будем несчастны. — Цель не в том, чтобы просто быть счастливым, — осторожно произнёс Чанёль, чтобы не обидеть чужое мнение, — а в том, чтобы быть счастливым настолько, насколько ты можешь. Бэкхён набрал в лёгкие воздух и тяжело вздохнул. — Может, ты и прав, — он отбросил волосы назад. — Я всегда смотрел на вещи с плохой стороны. Он снова закашлялся. А потом, словно внезапно потеряв свою цель, прекратил поиски и сел на землю, отставляя корзину; его голова опустилась. — Я так устал, — прошептал Бэкхён, а дождевая капля повисла на его носу. Чанёль подумал, что ещё разок может испачкать свою форму, поэтому сел рядом. И как только он это сделал, Бэкхён перегнулся через него; он клевал носом, словно терял остатки своих сил. — Ты можешь передохнуть. Ложись. — Нет. Я имел в виду, я очень устал, — слабо выговорил Бэкхён. Он положил голову на колени Чанёля, а внутри него словно давным-давно расплавилась и потухла свеча. Он лежит, его ноги под дождём, и Чанёль смотрит на его бледное лицо, поглаживая влажные волосы. — Ты заболел? Мальчик не ответил. Чанёль посмотрел на корзину. Обычно она была наполнена клеверами до краёв. Сейчас же она была заполнена несколько удручающе: грязью, смешанной с травой. И судя по тому, как много времени Бэкхён проводит под дождём без какой-либо защиты, это не было чем-то неожиданным, когда Чанёль увидел его еле приподнимающуюся грудь. — Чанёль, — выдохнул Бэкхён, — ты веришь в судьбу? Чанёль посмотрел на него, качая головой из стороны в сторону, думая над ответом. — Я не знаю, — прошептал он. — Но я знаю, что ты бы сказал, что судьба — это то, во что верить глупо, потому что всё уже предрешено, потому что кто-то или что-то сделал/о нечто, чтобы создать цепочку событий и добиться какого-то результата. Нет никакой судьбы. Есть только шанс и возможность. После такого ответа Бэкхён засмеялся. Уголки его губ приподнялись, создавая такую широкую улыбку, что Чанёль мог видеть слегка спрятавшиеся за губами зубы. Бэкхён скрестил руки и вздохнул, закрывая глаза; улыбка осталась на его губах. — Если ты не веришь в судьбу, почему тогда веришь в удачу? — Чанёль насупился. — Зачем ты ищешь четырёхлистные клеверы? В чём смысл? — Люди впадают в отчаяние, когда все их надежды рушатся, — легко ответил он. — А это последнее, во что я верю. — Чего ты так отчаянно хочешь? Бэкхён посмотрел ему в глаза. А Чанёль ничего не мог прочитать в его — тёмных. — Изменить свою жизнь, — ответил Бэкхён. — Ты хочешь, чтобы твои родители вернулись домой? — спросил Чанёль, пытаясь добиться конкретного ответа. Бэкхён улыбнулся, но ничего не ответил. Видимо, это и был ответ.///
На следующий день Бэкхён не появился. Или на следующий. Или позже. Чанёль искал его, обходя холм снова и снова, надеясь, что мальчик просто на другой стороне. Чанёль всё смотрел и искал, но бесполезно. Чанёль хотел прийти к нему домой, но до него только дошло, что он не знает, где Бён живёт. Он ведь мог жить вообще в другой деревне. Сколько бы времени Ёль ни провёл под дождём, Бэкхён не появился. Не было никакого намёка на сгорбившегося мальчика, держащего в руках корзину, всматривающегося в клеверы или отвечающего на вопросы с язвительными замечаниями, не было той миниатюрной фигуры в рубашке и хлопчатобумажных штанах, без обуви, которая могла бы скрыть его тонувшие в грязи пальцы ног, и не было той пары тёмных глаз, смотрящих сердито и изучающе на всё, что находилось вокруг. Чанёль ждал у подножья холма. Он искал везде, периодически наклоняясь, чтобы рассмотреть дыры в дороге. Иногда он видел проблеск плавника или рябь на воде и тогда набирал в зонт воду и болтыхал в луже руками до тех пор, пока они не обхватили малюсенькую рыбку, перекладывал её в зонт и выпускал в озеро, где ей и место. А Бэкхёна всё не было. Возможно, Чанёль решил, что родители Бёна приехали. И от большого восторга Бэкхён забыл про холм и клеверы, потому что теперь ему они были не нужны. С такими мыслями и лёгким сердцем Чанёль вернулся домой, но он был расстроен тем, что его новоиспечённый друг не посчитал нужным сообщить, о таких замечательных новостях. «Может, он просто ловит момент. Он как-нибудь вернётся», — думал Чанёль. Ёль пришёл домой, поставил зонт за дверь. И не смог спрятать горе от подошедшей матери. — Что случилось? — осторожно спросила она, обнимая сына. Чанёль выдохнул в её блузку: — Мой друг не вышел сегодня играть. — Может, он занят. Он придёт в другой день, — успокаивающе сказала его мама, продолжая готовку. — Кто он? Со школы? — Он не ходит в школу, — пробурчал Чанёль. — Его зовут Бэкхён. Мама приподняла брови. — И сегодня он не пришёл? — Да. Его мать вздохнула. Она всегда вздыхала. Она вытерла руки о фартук присела перед Чанёлем, пытаясь сделать подобие улыбки на своём лице, и кладя руки на плечи сына. — Да, я его знаю. Все в деревне его знают — мальчика в хлопчатобумажных штанах, да? Чанёль кивнул. Его мама наклонила голову. — Он… Он не сказал тебе? — Что? — его глаза расширились. — Его родители приехали? — Нет, Чанёль, — мягко произнесла она. Потом, несколько раз подумав над ответом, она зачесала волосы сына назад и вздохнула, её улыбка пропала. — У него… у него рак лёгких, Чанёль, ты понимаешь, что это значит? Чанёль помотал головой. Ему не понравилось то, что мама сказала дальше.///
На следующий день дедушка Бэкхёна постучал в их дверь, он был с тростью и старым псом-поводырём, что заменял ему глаза. Мама Чанёля открыла дверь, а Чанёль беспомощно наблюдал за их разговором с дивана, пытаясь услышать новости о своём друге. — Вы не видели Бэкхёна? — Нет, мой Чанёлли сказал, что уже давно его не видел. Я было подумала, что он… он ушёл, или ему пришлось уехать в больницу. — Он очень много кашлял и сказал, что чувствует сильную слабость, поэтому решил отлежаться в кровати несколько дней. Но я проверял его кровать с утра, и его там не оказалось. Я не знаю, шутит ли он, ибо знает, что я не вижу, так что я решил, может, кто-то видел его, если он вышел… — Я не видела его. Простите… Затем последовало несколько слов извинения, и пожилой мужчина ушёл. Чанёль видит, как он поднимается в другой дом, чтобы задать тот же самый вопрос, и на его лице появляется отчаяние. Мама вернулась на диван и, увидев наполненные слезами глаза сына, вздохнула и притянула его в объятия. — Он когда-нибудь вернётся, я уверена. Я думаю, Бэкхён просто немного расстроен. — Я не уверен, — прохныкал Чанёль не в состоянии остановить слёзы, что струились по его лицу. Он посмотрел на маму и разразился рыданиями, причитая: — Мама, мне кажется, он умер! — Ох, Чанёль, не глупи, — его мама вздохнула, поглаживая его по спине. — Смотри. Давай, ты поможешь папе накрыть бассейн? Сегодня будет шторм. Это отвлечёт тебя от плохих мыслей. Чанёль плакал, пока разворачивал плёнку и помогал папе привязывать её к углам бассейна. А потом плакал в подушку, после того как мама уложила его в постель. Он шмыгал носом в покрывала и слушал грохот шторма, о котором предупреждала мама, наблюдал за случайной веткой, ударяющейся о стекла. Вытирая глаза, он встал и выглянул в окно, пристально смотря на холм, будто бы его друг стоял там, без зонта, ища клеверы… Чанёль потёр глаза, думая, что, разумеется, ошибся. Он протёр окна от конденсата и направил свой взгляд вдаль… …и закричал. — Бэкхён! — взвизгнул он, слетая с кровати. Он пробежал мимо мамы, которая встала, чтобы проверить его, игнорируя её крики, когда он открывал дверь и мчался через ливень, взбегая на холм. Он был здесь. Его маленькая фигура, собирающая клеверы на холме, вернувшаяся после недельного отсутствия, но что-то было не так. Порывистый ветер сбил корзину, и она скатилась с холма, а мальчик лежал. Бледный, под бьющим его жалкое тело дождём. Чанёль выкрикнул его имя, но голос исчез в жестоком ветре. Стараясь удержать землю под ногами, мальчик подхватил на руки Бэкхёна, который обессиленно повис. — Бэкхён! — выкрикнул Чанёль вопреки сильному ветру, не обращая внимания на бьющий в лицо ветер и хлещущий дождь, звал по имени того, кто должен был отозваться. — Бэкхён! Бэкхён! Чанёль встряхнул его тело, но бесполезно. Одна из рук Бэкхёна сжимала грязь и вырванные клеверы — последняя отчаянная попытка, которая не увенчалась успехом. Чанёль выкрикивал его имя, всё громче и громче, паникуя всё больше, каждый раз называя его имя. В конце концов глаза Бэкхёна открылись, лишь на половину, — просто чтобы видеть убитое горем лицо Чанёля, — а уголки его рта приподнялись и из него вырвалось слабое хихиканье. — Почему ты смеёшься?! — прокричал Чанёль, встряхивая его тело, пока Бэкхён кашлял. Он кашлял добрую минуту, его тело пыталось совладать в собственными движениями, и улыбка Бэкхёна исчезла, когда он свернулся калачиком в руках Чанёля, слабыми руками цепляясь за его рубашку, всё кашляя и кашляя. — Почему ты вышел в шторм? Почему ты… Почему ты не сказал мне, что ты… ты… — …умираю? — закончил его предложение Бэкхён. Он снова закашлял, а лицо окрасила агония. Бэкхён вжимался в рубашку Чанёля, когда обоих оглушил гром, и старался держаться из последних сил. — В этом не было необходимости, — еле-еле пробормотал он. — Это всего лишь бесполезный факт. В глазах Чанёля начали собираться слёзы, которые чуть позже полились по щекам. Мир Чанёля рушился, когда мальчик смотрел на эту жалкую сцену сквозь капли дождя. Чувства и эмоции переполняли настолько, что он начал трястись, а волосы упали на лицо. Его детское тело больше не могло удерживать в себе такую печаль, и он начал плакать, открыто рыдать; его лицо кривилось каждый раз, как слёзы падали на лицо умирающего мальчика. — Бэкхён… ты… ты мой… мой друг… Гром ударил над их головами, и Чанёль мог слышать свои рыдания сквозь шелест ветвей дерева и яростный ливень, обжигающий кожу своим холодом. Ещё ничто так сильно не ранило Чанёля, как созерцание друга в своих руках. Чанёлю на ум приходило много-много слов: безвольный, слабый, бледный, — и все они были синонимами «не очень хорошим вещам». Он едва мог самостоятельно дышать. — П… — слабо хрипел его друг, — правда? Маленький, насквозь промокший Бён Бэкхён засмеялся. Он смеялся и смеялся до тех пор, пока его лёгкие не выдержали, и он заплакал, держась за мальчика, который всюду ходил за ним, собирающим клеверы; его тело дёргалось от каждого слабого сокращения дыхательных мышц. — Это… это хорошо. А дальше, из-за резкой вспышки гнева, его стало тошнить, а тело сжалось так, будто боль всё нарастала и брала контроль над его разумом. Чанёль закричал, когда Бэкхён откашлялся лёгкими. Нечто жидкое стало капать из его рта, а сам мальчик стал белее листа бумаги. Сила начала уступать место агонии. Дальше всё было размыто: внезапно появились мама и папа Чанёля, оба в насквозь мокрой спальной одежде. Папа выдернул Бэкхёна из рук сына, вопли которого на мгновение заглушили гром. Чанёль хотел догнать отца, но мама схватила его и прижала к себе. Чанёль был слишком слаб, чтобы сопротивляться ей. Дальше были лишь яркие цветные вспышки: папа, который спускал с холма безвольного ребёнка, а затем передавал его мужчинам, вышедшим из смешно раскрашенного фургона, который Чанёль видел только по телевизору. Также Чанёль мог видеть малюсенькую точку дедушки Бэкхёна рядом с фургоном. Бэкхён исчез в машине вместе с теми мужчинами и дедушкой, и фургон скрылся из виду. А вот мрачный шторм — нет. Он просто остался: громыхал над головами, просачивался мокрым холодом через кожу к самому нутру. Но Чанёль не мог винить шторм. Он никого не мог винить за свои страдания.///
Чанёль ходил на холм каждый день. Если бы он остался дома, то обязательно бы встретил стучащегося к ним дедушку Бэкхёна и впускающую его маму. И услышал бы, что Бэкхёну поставили диагноз несколько месяцев назад, но лечение не проводилось, потому что у деда не было денег, а родители никогда не снабжали их хоть какими-то деньгами. И что больница не могла связаться хоть с одним из родителей, чтобы сообщить, что их единственный сын умирает. И что врачи годами не были в состоянии хоть как-то дозвониться до родителей, так что те и не знали, что их сын был смертельно болен. Дедушка Бэкхёна обошёл всю деревню, прося совершенно любую сумму денег на операцию, которая может, — а может, и нет, — помочь его бедному внуку, и щедро поблагодарил родителей Чанёля, когда те сказали, что дадут ему денег безвозмездно. Чанёль снял свои сандалии и медленно поднялся на холм. Поле клеверов было погублено разбушевавшимся штормом. Большую часть зелени покрывала почва, Чанёль мог видеть корни цветущего дерева вишни, торчащие из-под земли. Дождя сегодня не было. Чанёль сел посреди этого месива, наплевав на вымазанную в грязи одежду. Он провел рукой по клеверам, которые прошли испытание стихией, обхватил пальцами стебелёк и очень близко посмотрел на росточек. Он медленно выдохнул. Четырёхлистный. Чанёль резко выпрямился, щуря глаза и пытаясь убедиться в том, что увидел. Мальчик проверил, не разорвался ли один из лепестков, и теперь кажется, что их четыре. Он смотрел и смотрел, пока не поплыло зрение и не заболели глаза. Сомнений не осталось. Он закрыл глаза и спрятал клевер в ладонях, делая вдох и выдох. Затем он поднял голову и увидел, как его мама вышла из дома и позвала его по имени.///
Они одолжили грузовик у одного из фермеров, чтобы поехать в городскую больницу. Всё ради Чанёля, чтобы он смог увидеть своего друга. Всю дорогу Чанёль молчал, пристально наблюдая за четырёхлистным клевером с своих руках. — Что у тебя там, Ёлли? — как-то спросил его папа. Чанёль отстранился от отца, будто он сейчас отберёт росточек. Папа вздохнул и стал смотреть на дорогу. Они ехали целых два часа. Но на этом неприятности не закончились — врачи не разрешали Чанёлю увидеть Бэкхёна, бубня что-то про правила, которые разрешают посещение только близким родственникам, и про то, что Бэкхён только после операции. Однако из палаты вышел дедушка Бэкхёна, придерживаемый медсестрой. Он узнал голос Чанёля и попытался переубедить врачей. — Бедный ребёнок умирает, — печально, но твёрдо произнёс пожилой мужчина. — Дайте ему увидеть своего друга, это может быть в последний раз. Чанёлю дали всего несколько секунд. Медсестра провела его по коридорам, которые казались ужасно длинными: мудрёные, с кучей поворотов и залов. Они наконец дошли. Чанёль зашёл в мрачную комнату с пустыми кроватями, — только одна из них была занята, — и услышал пикающие приборы и слабое, хриплое дыхание. Ёль тут же увидел его голову, выглядывающую из-под одеял. А тело было зарыто под толстыми простынями. Бэкхён был едва в сознании, под всяческими обезболивающими и с трубками в носу, но его полуоткрытые глаза засияли, когда он увидел подходящий к нему силуэт Чанёля. Он молчал. Бэкхён тоже ничего не сказал и не двинулся, но его глаза сосредоточились на друге, что стоял перед ним. Некоторое время Чанёль молчал. Он знал, что у него осталась всего пара мгновений, но он не знал, что сказать. Он никогда не думал о том, что будет говорить, и не думал о том, что придётся прощаться. Чанёль глубоко вдохнул. — Ты искал четырёхлистный клевер, потому что болел, — прошептал Чанёль, — потому что единственное, во что ты верил и чего хотел, — это выздоровление. И четырёхлистный клевер был твоей последней надеждой, ты надеялся, что, найдя его, ты бы смог пожелать поскорее выздороветь и продолжить жить. Бэкхён грустно опустил глаза. Его голова двинулась в слабом кивке. Чанёль медленно стянул простыни, накрывающие Бэкхёна. Он осторожно взял его руку, перевернув её, разжал его пальцы и положил клевер в ладошку. Едва слышный шёпот сорвался с его губ. Бэкхён посмотрел на клевер в своей руке, а уголки губ дёрнулись и приподнялись в слабой, но искренней улыбке. Мальчик попытался выговорить слова, но не смог выдавить из себя и звука. Но Чанёль прочитал по губам — спасибо. Ёль сжал его руку в кулачок и снова укрыл друга простынями. На носочках подойдя к Бэкхёну и слегка наклонившись, он нежно прижался губами к щеке мальчика, его волосы щекотали лицо. Бэкхён закрыл глаза, улыбка всё так же оставалась на губах, когда Чанёль погладил его по волосам. А потом, — вот так просто, — вошли люди и увезли Бэкхёна вместе с тем странным пикающим аппаратом. И он исчез. Может, навсегда. А может, чтобы вернуться. Чанёль даже не сказал «прощай» или хотя бы «пока».* Чанёль неотрывно смотрел на пустующее место, где только что стояла кровать. — Бэкхёна отвезли на операцию, Чанёлли, — мама положила ладони на плечи и сжала их, чтобы утешить. — Они попробуют поставить стент, чтобы вывести жидкость из его лёгких и дать ему… немного больше времени. Чанёль попытался сглотнуть, но в горле было сухо, будто он не пил несколько дней. Мальчик разжал мамины пальцы и повернулся к ней, заглядывая в глаза. Его голос дрожал. — Мам, что решает, будет ли он жить? Судьба или удача? — Так, детка, хватит. Постарайся не думать об этом, хорошо? — сказала она. И сказала она это детским голосом, будто это поможет поддержать сына. Чанёль оттолкнул её и вышел из комнаты, из палаты и убежал в никуда. Его около получаса искали по всей больнице, пока не нашли в углу под одной из лестниц, рыдающего в колени, оплакивающего своего дорогого друга. ___________________________________________ *Имелось в виду, что Чанёль не попрощался с ним «навсегда», или хотя бы «на время».///
Они ждали. И ждали. И ждали. И в конце концов ушли домой. Чанёль вертел большими пальцами, когда вышел из грузовика, а родители понимали, почему их сын был таким тихим, поэтому не задавали вопросов. Светило солнце, которое высушило всю воду, что заполняла дыры в дороге. Чанёль практически тащил себя по дороге, пока не заметил рыбу, которую выбросило утекающей водой в одну из ям. Рыбка хлопала плавниками, пытаясь дышать. Чанёль что-то пробурчал и тут же припал к земле, вылавливая существо и пытаясь набрать в ладони как можно больше воды. Приметив озеро в нескольких ярдах отсюда, он вскочил и побежал к нему. Соскальзывая с края и нагибаясь вперёд, чтобы отпустить рыбку. Но Чанёль понял, что уже было слишком поздно. Когда он осторожно опустил сложенные руки в воду, рыбка не поплыла. Она просто осталась на месте и всплыла на поверхность, перевернувшись брюшком кверху, — умерла. И никто не знал, почему, или никто просто не хотел говорить об этом, но Чанёль упал на колени и начал отчаянно выть, кричать и плакать, а когда папа попытался поднять его, Чанёль сопротивлялся ему, отталкивался от земли и рыдал, смотря, как рыбу отбросило от берега, и она исчезла в воде, чтобы потом погибнуть. И он плакал не из-за рыбы.///
Теперь в дороге не так много дыр. Чанёль думал об этом. Может, он действительно купил достаточно молока, и накопилось нужное количество налогов на молоко, так что это помогло починить дорогу. Быть может, правительство не такое уж и равнодушное. Может, кто-то из него проходил по этой дороге и увидел застрявшую в дыре рыбу, и решил, что это, наверное, должно прекратиться. Эта бессердечность к рыбам. А затем они собрали одно из тех важных совещаний, на котором присутствовало очень много людей, что говорили в эти штуки, типа микрофонов, и объявляли, что они собираются собрать все налоги с молока, чтобы сделать ремонт дороги и спасти рыбу. Чанёль посмотрел вверх. Кто-то на холме. Без зонта. Чанёль снял свои сандалии. Он взобрался по месиву из земли, чувствуя, как пальцы его ног зарывались во влажной и скользкой от дождя почве. Клеверы и трава проросли и вновь завоевали весь холм, поборов непогоду. Чанёль подошёл к сидящему посреди клеверов маленькому мальчику который, несмотря на льющий дождь, был абсолютно сухим и нетронутым водой, его когда-то бледные щёки теперь были румяными. Он выглядел так, будто ожидал увидеть Чанёля, потому что на его губах появилась улыбка, а руки обняли колени. — Здравствуй, Чанёль. — Здравствуй. Чанёль сел рядом с ним. По привычке он протянул руку, чтобы накрыть мальчика зонтом, но тот оттолкнул зонт. — Ты простудишься, — мягко произнёс он, тряся головой. — Тщательно следи за своим здоровьем. Чанёль на секунду посмотрел на него. С лёгким выдохом Чанёль кивнул и притянул зонт, закрывая себя от дождя и наблюдая за тем, как он заливал всю деревню. — Я заметил одну вещь, — сказал маленький мальчик. — Погода, видимо, решает, будешь ли ты сегодня счастлив или будет ли сегодня хороший день. Чанёль пожал плечами: — Наверное. Мальчик вздохнул. — Вот это движение было идиотским, — угрюмо сказал мальчик, — потому что люди всегда ассоциируют плохую погоду с плохими днями. Они говорят: «О, сегодня пойдёт дождь» и тяжело вздыхают, не потому, что они промокнут или не смогут вывесить бельё сушиться, а потому, что если погода плохая, то и их настроение будет таким же. Но почему у тебя не может быть хорошего дня во время плохой погоды? Что погода может сделать плохого, кроме как помешать вывесить бельё или, или, может, протечёт крыша, и тебе придётся поставить ведро туда, откуда подтекает вода? Мальчик задумался: — И, живя в маленькой деревне, где дождь идёт каждый день, ты будешь просто жить в несчастье? А что, если дождь никогда не прекратится? Останешься несчастным навсегда? — Здесь действительно дождь почти никогда не прекращается, — прошептал Чанёль. — Вот именно. И что ты будешь делать? Вечно болтаться как дерьмо в проруби и надеяться на солнце? Чанёль недоверчиво посмотрел на него, зная, что это было типичным смешным замечанием. Чанёль начал смеяться, неконтролируемо хихикая вместе со своим другом, и всё ещё продолжал посмеиваться, тем самым разрушая тишину. — Твои родители… они пришли на похороны, — сказал Чанёль, смотря на мальчика. Последний поник и вздохнул, откидываясь назад и опираясь на руки. — Правда пришли? — задумчиво спросил он. Чанёль кивнул. — Держу пари, они произнесли речь, — мягко выдохнул мальчик. — О том, как они любили меня и как они сожалеют, что их не было рядом, и как, если бы они могли повернуть время вспять, никогда бы не бросили меня одного, и как бы холили и лелеяли меня, как и любые родители своего сына… ну, и всё в этом духе. — Да, было такое. Мальчик прикусил язык. — Взрослые забавные, — он встряхнул головой. — Они говорят «если бы я мог, я бы сделал это» и это тупо. И в то же время, когда они решаются что-то сделать, уже слишком поздно. Некоторое время они в тишине наблюдали за дождём. — Ну и, — Чанёль облизал свои губы. — Что ты теперь будешь делать? В смысле… ты… умер и всё такое. — Хороший вопрос, — ответил маленький мальчик, обхватывая руками свои согнутые ноги. — Что я теперь буду делать? Он встал, засунув руки в карманы хлопчатобумажных штанов, и Чанёль увидел, что на нём не было никакой обуви. Дождь обходил его стороной, даже прядь его волос не была тронута и каплей воды, и, когда он повернулся к Чанёлю, его фигура светилась, будто его тело подсвечивалось солнцем, а не хмурым дождём. — А, точно. Я знаю, что я сделаю, — сказал он. Он посмотрел на Чанёля и встал напротив него, ухмыляясь. — Я желаю тебе удачи, Чанёль, — нежно прошептал он и, взяв руку Чанёля, положил клевер на ладонь, и накрыл росточек его пальцами. Он встал на носочки, чтобы сравняться с Чанёлем и подарил ему последний поцелуй в щёку, прощаясь. Ёль смотрел, как его волосы развевались на ветру; тепло всё ещё напоминало, где только что было его лицо. — Бэкхён… — тихо прошептал Чанёль, но когда он открыл глаза и посмотрел прямо перед собой, маленький мальчик уже исчез, Чанёль не знал — куда. Ёль раскрыл свою ладонь, находя в ней клевер. Мальчик уставился на него так, как это делал его друг, — очень близко рассматривая, обращая внимание на лепесточки, вращая из стороны в сторону, чтобы изучить маленькое растение. Первый лепесток — судьба. Второй лепесток — надежда. Третий лепесток — любовь. И четвёртый — удача.///