Фейерверк

Наконец мы спускаемся к реке. Позади ещё слышатся весёлые голоса и радостный смех, привычные в такой праздничной обстановке разговоры и шум. Шаги то спокойные и неспешные, то, напротив, торопливые и быстрые, а то и вовсе почти бег, скорее всего, детский. Фестиваль в самом разгаре, хотя уже совсем скоро склонится к своему обычному завершению. Но я мало обращаю внимание на то, что происходит позади, за спиной. Я смотрю тебе в спину, когда ты обгоняешь меня на каких-то пару шагов. Разумеется, специально. И чуть усмехаюсь этому – вечно хочешь быть первым. Ты опускаешься на уже слегка примятую траву – наверное, кто-то был – притягиваешь одну ногу к груди и закидываешь на колено руку. Привычно чуть хмуришься, впрочем, вполне возможно, что мне это только кажется, а на самом деле твоё лицо спокойно. Редко же такое бывает. Уверенно подхожу и сажусь почти рядом, в полуметре от тебя. Вроде бы трава ещё немного влажная из-за дождя, что был сегодня днём. Слегка сгибаю ноги в коленях, чуть расставив, кладу локти сверху, руки расслабленно свешиваю между ног. Спокойно смотрю на водную гладь. От реки веет прохладой, и то и дело дует лёгкий свежий ветерок. Небо уже давно потемнело. Странно, что-то не слышно сегодня твоих обычных насмешек и подколов. Это даже немного настораживает. Перевожу на тебя взгляд и невольно ухмыляюсь: то и дело поправляешь рукав юкаты. Тебе явно в такой одежде очень неуютно. Хотя, по идее, мне должно быть неуютно вдвойне, ведь я жил на другом конце света и совсем к такому не привык. Ты раздражённо выдыхаешь, хмуришься и оставляешь, наконец, надоевший рукав в покое. Откидываешься чуть назад, опираясь руками о влажную траву, и запрокидываешь голову. Невольно скольжу взглядом по отрытой шее, от скул, по кадыку, до ямочки над ключицей… Отвожу глаза обратно к реке – вода спокойная и тихая. И молчание совсем не напрягает, но я неосознанно хмурюсь и чуть поджимаю губы, будто вспоминая что-то неприятное и раздражающее. Только это не так. Ничего такого нет. – Эй, Аомине, – я прерываю тишину, и почему-то мне это кажется каким-то неправильным, ненужным и непонятным. – Чего тебе? – в своей привычной манере отзываешься ты, почти не поворачивая ко мне головы, лишь переводя на меня взгляд тёмно-синих глаз, которые в вечерних сумерках кажутся почти чёрными. Слова отчего-то застревают в горле, почему-то пересохшем и саднящем, так что хочется откашляться и прочистить его. Но я сдерживаю этот порыв и только тихо выдыхаю через рот, не отводя взгляда от воды. Мысленно удивляюсь, как ты ещё не начал возмущаться, почему от тебя не исходит аура раздражения и нетерпения. Я просто чувствую на себе твой выжидающий взгляд. – Меня пригласили играть в NBA, – говорю спокойно, лишь перехватываю запястье левой руки правой ладонью, чуть сжимаю. Странное волнение. – Алекс замолвила словечко и показала тренеру все мои игры. – Вот как? – усмехаешься довольно громко, отводя от меня глаза и чуть опуская подбородок, поднимаешься с травы и снова поправляешь этот надоевший, почему-то постоянно сползающий рукав юкаты. А я вижу всё это лишь краем глаза и заставляю себя не повернуться к тебе, не скользнуть взглядом по едва обнажившемуся плечу, крепким мускулам, обтянутым загорелой кожей, от линии ключиц по груди… Чуть мотаю головой и хмурюсь, отгоняя наваждение. Ты, видимо, даже не замечаешь этого, только стоишь и смотришь в небо. А я смотрю на его отражение в воде. Пока твой голос вновь не нарушает тишину. На этот раз весьма гнетущую, сковывающую в тиски, тяжёлую, какую-то вязкую и липкую, которую хочется смыть с себя, стряхнуть и неприятно поёжиться. – Так значит даже твоя мечта исполнится гораздо быстрее моей, – вновь усмехаешься громко и слегка взъерошиваешь волосы на затылке, чуть опуская голову. – Вот ты… Слышу, как чертыхаешься себе под нос, явно неловко поджимаешь губы и хмуришься. Вот всегда ты так. Чёрта с два покажешь своё смущение или неловкость: всё скроешь за ухмылкой. Я сейчас и не представляю, что раньше она меня так бесила и выводила из себя. – Тут-то точно меня обставил, Бакагами, – поднимаешь на меня пристальный взгляд тёмных глаз. Я снова вижу усмешку, но какую-то слабую, больше напоминающую лёгкую улыбку. Почему-то грустную. Я тоже поднимаюсь со своего места, отряхиваю слегка помятую юкату и подхожу к тебе. Останавливаюсь на расстоянии вытянутой руки и серьёзно смотрю в глаза. Наверное, я слишком жесток, когда прожигаю тебя таким пристальным взглядом. Впрочем, ты легко его выдерживаешь. Только выдыхаешь наконец, убирая руку из жёстких тёмных волос с синим отливом, и отводишь глаза. – Когда уезжаешь? – спрашиваешь после нескольких секунд раздумий. Пытаешься казаться равнодушным. Стараешься придать голосу оттенок лени и даже, наверное, лёгкого пренебрежения. Даётся с трудом. Ещё несколько месяцев тому назад я бы непременно поверил этому твоему тону, нахмурился бы, сжал руки в кулаки, огрызнулся бы… Но не сейчас. Сейчас я уже этому не верю. Касаюсь рукой твоей щеки, веду пальцами чуть ниже, очерчивая скулу, настойчиво и почти грубо разворачиваю твоё лицо к себе. О, никому больше не показывай такое выражение лица. Такое искренне удивлённое, будто на тебя разом вылили ведро ледяной воды. Только кожа у тебя горячая – я уже убрал руку, но кончики пальцев будто бы ещё сохраняют тепло. На твоих щеках залегли явные розоватые пятна смущения, а губы приоткрылись. – Я отказался, – произношу ровно и уверенно, смотря прямо тебе в глаза. Ты ведь знаешь этот тон, верно? Именно так я говорю каждый раз, что «в следующий раз тебе не проиграю», и с той же твёрдой уверенностью смотрю тебе в глаза. Твои всё еще сведённые к переносице брови вмиг влетают вверх. Ты явно хочешь что-то сказать, возразить. Только я не дам такой возможности. Подаюсь вперёд, быстро и решительно, заключаю тебя в объятия, одной рукой обхватывая за плечи, а другой – за талию на уровне пояса юкаты. Крепко зажмуриваюсь. Открываю глаза через несколько секунд, даже толком не отстраняюсь, только передвигаю руку тебе на плечо с этим вечно сползающим рукавом. Сердце стучит так громко, бьётся о грудную клетку, как запертая птица, глухо застревает в горле, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть. Стучит в висках, гулко разносится в голове, ударяясь эхом о черепную коробку. Утыкаюсь носом в изгиб твоей шеи, с усилием вдыхая полной грудью запах: терпковатый, немного резкий, горький и острый. Такой, как ты сам. Он заполняет меня всего, каждую клеточку моего тела, и тает в крови благодатным теплом. Я прикрываю глаза, уже не вижу, но чувствую, даже, наверное, слышу, как ты сглатываешь вязкую слюну, стараясь хоть немного увлажнить пересохшее горло. Так хочется самыми кончиками пальцев стянуть с твоего плеча тонкую ткань, коснуться губами ключицы, провести языком по пульсирующей венке на шее и только что нервно дёрнувшемуся кадыку. Впрочем, я бы укусил. Возле ямочки над адамовым яблоком и эту венку, в который, мне кажется, я даже слышу твой пульс. И выступающую ключицу, сейчас полускрытую за чёртовой тканью. Зачем спускать её мягко, едва касаясь кончиками пальцев? Я бы сорвал её с тебя, как ненужную тряпку, запечатал бы на твоем плече поцелуй, укус, оставил бы свою метку. И не одну. Но этого нельзя делать. Только не сейчас. Я всё ещё стою с закрытыми глазами и тихо выдыхаю в изгиб твоей шеи, чувствуя, как по твоей смуглой коже пробегают мурашки вверх к кончикам волос. Твои тёмные пряди с синим отливом немного отросли. Тебе идёт. Я невольно улыбаюсь. Не вижу, но чувствую, как в едва слышном вздохе приоткрываются твои губы. Ты хочешь что-то сказать? А может быть, хочешь ударить? Я и сам не знаю этого. Только сильнее сжимаю одной рукой твою талию, чувствуя под тонкой тканью юкаты крепкие мышцы. Другую держу у тебя на плече, будто застыв, не позволяя себе больше, чем касаться едва открывшегося участка твоего тела из-под чуть заметно съехавшего рукава. И почему у всех всё в порядке, а у тебя он сегодня весь вечер норовит соскользнуть с плеча? Впрочем, это меня бесит из-за собственной несдержанности. Совсем чуть-чуть сполз, на несколько сантиметров, но я лишь сильнее сжимаю пальцами твоё плечо. Давно ли всё это началось? Давно ли я начал сходить с ума? Мне хочется усмехнуться, и губы сами собой расползаются в мягкой ухмылке. Всего каких-то несколько месяцев назад, которые изменили всю мою жизнь. Каждый день, каждый час и каждая минута, когда я встречался с тобой прохладными вечерами на баскетбольной площадке во дворе. Каждая секунда, когда я наконец смирившись со своими чувствами, но не с очередным поражением, мог восхищаться тобой. Несколько месяцев, которые показались мне годами или даже веками. Как беспощадно время: бежит, не жалея секунд и минут, когда так хочешь его остановить, и тянется неумолимо медленно, когда так желаешь ускорить его бег… Уже не знаю, сколько мы так стоим. На этот раз время замерло? Остановилось? Или это я выпал из реальности? Но вот я наконец слышу первый всплеск разорвавшегося в небе фейерверка. Ты вздрагиваешь. Кажется, хмуришься. Я ведь только-только приоткрыл глаза, но так и не поднял голову, всё ещё тихо, будто украдкой, втягивая носом аромат твоего тела. Между нами совсем небольшое расстояние, какие-то жалкие несколько сантиметров, а я ведь уже об этом и забыл. Мне показалось, что с первого взрыва фейерверка прошло уже минут пять, а на самом деле несколько долгих секунд. Ещё один всплеск в небе взрывается и в моём сердце, сорвавшемся на бешеный ритм, когда твои руки с секундной заминкой, медленно, но крепко прижимают меня к твоему телу. И я тоже ощущаю твоё дыхание на своей шее, отрывистое, хотя и тихое, будто что-то сдавило тебе грудь и не даёт сделать ни вздоха. Чувствую, как твои пальцы напряжённо и сильно стискивают ткань моей юкаты, безжалостно сминая белого журавля на чёрной ткани, как кончики твоих чуть отросших волос щекочут шею. Я едва заметно вздрагиваю, будто бы чуть пожимаю плечами, а по коже безудержно бегут толпы мурашек. Дуновение прохладного ветерка, игриво забирающегося под тонкую ткань нашей одежды, заставляет поёжиться обоих. Но только моё лицо горит, пылает, хотя я ведь вру: горят и кончики ушей, шея – всё тело пылает. Вечерняя прохлада совсем меня не остужает. Я только сильнее стискиваю пальцами твоё плечо и крепче обнимаю другой рукой за талию. Чёртова ткань: порвать бы её нахрен и коснуться, наконец, тебя… Ты хмуришься. Даже не видя, явно ощущаю это, почти впитываю. Только ты не злишься. Вовсе нет. Тебе неловко. Я уже научился отличать самые, казалось бы, незначительные перемены в твоём лице. Раньше я боялся этого. Так боялся своих чувств к тебе. Впадал в панику, ясно видя, что навскидку могу перечислить двадцать разных выражений твоего лица и ещё столько же взглядов, правда, не всегда обращённых ко мне. Теперь уже я сам свожу брови к переносице. Как это, чтобы твои глаза и смотрели не на меня? Цепляюсь взглядом за надломленную веточку дерева в траве и думаю, что во мне бы тоже что-то сломалось, хрустнуло, как та хворостинка в зелёных спутанных травинках, если бы я не принял то решение полторы недели назад. И если бы не решился сейчас на этот шаг. Шаг к тебе, такому далёкому, как мне казалось всё это время… Из размышлений меня выдёргивает твой голос, на этот раз тихий, но, как и всегда, глубокий, полный решимости и уверенности: – Ты бы всё равно никуда от меня не делся, Бакагами…