crypton

Рик не герой. Рик вместо плащей и фирменных голубых жилеток носит измятый, пропахший до самой последней изглоданной-будь-она-неладна нитки отупляющим и тормозящим мозговые процессы алкоголем лабораторный халат. Вместо криков и вычурных лозунгов о спасении мира он выплевывает в лицо презрительное «свали нахуй» и ищет пути свалить куда-нибудь самому, чтобы не доставали. Вместо дорогого бабского мартини он хлещет нелегальное межпространственное пойло, выцыганенное у чудищ с шестеренками вместо мозгов/сердца/легких/и прочих прелестей организма. По этому и еще по многим пунктам Рика к героям причислить никак нельзя. Даже за деньги /которые он ни за что за такую безделицу никому отдавать не будет/. Рик размазывает потрепанными временем пальцами-лоскутами четкий баланс между добром и злом, который все так отчаянно защищают — у всех просто должна быть причина, по которой они будут чувствовать себя спокойно. И всем не особо важно то, на какой они стороне — зачастую на темной бывает меньше потрясений. Главное — отыскать то, за что можно держаться и что можно воздвигать в личностные идеалы. Людей, например. Людей-идолов. Все кольцами-окружностями возвращается к истокам мыслей, когда Рик продолжает пялиться в точку на стене — она выедена крысами сточными ли, гвоздем исцарапана ли, — главное глазами пожирать. Нужна опора, чтобы остаться на плаву и не задохнуться от недостатка кислорода, углекислого газа, азота, аргона и гелия. И процент криптона — на удачу. Рик никогда не стыдится того, что делает — ему на самом деле глубоко и по боку, что станет с ними, с миром, со всеми разом и по списку — ему небезразличен только он сам. И, может, чуточку Морти. Будь неладен этот Морти. Рик глубоко вдыхает. По глотке шариком прокатывается один процент, связывающий его невидимой нитью с теми, кто носит плащи и давится стероидами. Если Рик пошлет специализированную машину на границы геосфер, которая очистит вдыхаемый людьми воздух и наполнит его до завязки криптоном, будет ли Морти — ту единственную секунду, пока организм не пресытится инертным газом, — будет ли он думать, что Рик стал еще на процент ближе к становлению тем, кем можно будет восхищаться? «Рик, по телевизору крутят „Человека-паука“, переключи, пожалуйста». «Как будто пацан, нацепивший штаны-яйцедавки, важнее передачи про бои младенцев, Морти, читай по губам — мне насрать». Довольно примитивно, не? Рик продолжает уничтожать взглядом дырку, пропадая в каждом из закоулков своего разума-пространства, и усмехается в пустоту, вытирая рукавом губы. Краем глаза он замечает, как незапертая дверь гаража тихо отворяется, и, преломляя лучи тусклой пыльной лампочки, медленно входит Морти, с незаинтересованным взглядом и тарелкой небольших ровных бутербродов, мол, мама сказала, чтобы ты поел. Мол, на похороны твои еще тратиться. Весь его вид — несоразмерно смятый-сглаженный, ровный и уверенный, доносит до разума Рика то, что он его ненавидит. Сейчас бы причину придумать, одну из, чтобы успокоиться и уснуть, как только голова коснется подушки, но их — столько же, сколько во Вселенной параллельных миров. С учетом существования на каждом из них Морти, который по тысяче и одному поводу терпеть не может своего Рика. Сложный вычислительный процесс. Рик откидывается на спинке стула, приподнимая его на дыбы-на самый край, и опасно раскачивается из стороны в сторону, в уме прекрасно прикинув угол не-падения. Рик говорит: что думаешь об устройстве, заменяющей молекулы кислорода? — и откусывает понравившийся с сыром. Морти не дергает ни мускулом и тихо, без намека на заикание отвечает: иди нахуй. Рик давит усмешку под аккомпанемент несмазанных дверных петель. Вдыхает. Еще один процент.