Мир в четырёх стенах

Интриги Сеймея сыграли злую шутку с ним самим. Он знал, что ни один план не может быть идеален. Даже в самом продуманном могут оказаться маленькие щели. Но носитель имени Beloved не думал, что этих щёлочек хватит его врагам. Сеймей «умер», отправив перед этим Соби к Рицке. Его смерть ознаменовала запуск плана. Время шло, он отсиживался у Накахиры, пока не настал час для встречи с временным чистым бойцом. Аояги вновь готов был выйти на сцену. Но не дошёл до неё. Из всех возможных вариантов заключения для Аояги выбрали психиатрическую больницу. «Как просто», — думала сильнейшая жертва. Это действительно было не трудно. Учитывая диагноз Мисаки Аояги, приплести неполадки в психике её сына для врагов Сеймея не стало проблемой. Подлое нападение вне системы, хороший удар по голове, смирительная рубашка и белые стены. Мир Сеймея свёлся к этим четырём стенам. «Для начала, нужно отвести внимание персонала от себя», — в первые дни думал Аояги. Но быстро понял, что толку от подобной тактики не будет. В пределах своей «клетки», как сам прозвал палату Сеймей, он мог спокойно передвигаться, но стоило переступить порог, как тут же тело сковывала смирительная рубашка. Его водили по определенному маршруту из кабинета к кабинету, и после подобных «прогулок» Аояги не мог сосредоточить внимания ни на чём, что уж говорить о том, чтобы усыплять чужую бдительность. «Почему я не могу воздействовать на них своей силой?», — не раз задавался по вечерам этим вопросом Сеймей. В это время суток его сознание было уже почти полностью ясным, чего нельзя было сказать о теле: каждая его часть чувствовала себя ужасно вымотанной. «Не удивлюсь, если тут замешаны Луны. Может, и больница принадлежит им. Но меня точно пичкают не только таблетками для умалишённых». Персонал считал его больным. Но Сеймей знал, что уж он-то точно здоров. Это его мать нужно было запрятать сюда. А он вполне мог жить на свободе. Хотя, Сеймей где-то читал, что один из признаков сумасшествия — отрицать, что ты сумасшедший. Когда Аояги вспоминал эту фразу, она его смешила. Но через некоторое время, испытывая отвращение к самому себе, он ощущал, как незначительные когда-то слова с каждым днём пугали его всё больше. Вид палаты выматывал Аояги, а во сне он видел лишь кошмары, которые забирали крохи энергии. Сеймей был сильно вымотан. Даже если он и был здоров, ему казалось, что это место рано или поздно сведёт его с ума, и диагноз станет реальностью. Сеймей понял, что буянить в его положении — не самая лучшая идея. Однако было маловероятно, что если он будет вести себя «хорошо» его выпустят. Аояги мог бы выжидать лучшего момента… Если бы у него был план и тот, кто смог бы помочь его осуществить. Но кто станет помогать ему? Теперь, когда сильнейшая жертва была заперта в белых стенах дурдома, это давало огромное преимущество как врагам, так некогда и союзникам Аояги. Всё что он мог — оставаться в этих четырёх стенах. Бездействие давило на Сеймея, погружая его всё больше в отчаяние. Аояги не был оптимистом и понимал, что с нынешним положением дел, он может остаться тут навсегда. «Я должен что-то сделать! Но у меня совсем нет сил. Неужели мне суждено провести здесь остаток жизни? Но мне всего девятнадцать. Черт, от этого ещё обидней! Мне ещё столько осталось! — думал Сеймей, и его мысли были довольно эмоциональными и резвыми. Если бы кто-то услышал их, легко представил бы, как Аояги вскакивает с места и выламывает дверь своей палаты, но на деле Сеймей лежал на кровати, не в силах пошевелиться. — Я не понимаю, зачем они оставили меня в живых? Или тот, кто посодействовал моему заточению, хотел, чтобы я страдал? Или же я скоро умру?». Сеймей уснул, и в ту ночь ему приснилось, как кто-то взмахнул острым лезвием, и голова Аояги покатилась по тёмному полу. Но Возлюбленный не умер. Он взирал своими глазами на стоящее без головы тело. Боли не было, однако когда Сеймей проснулся, то первое, что увидел — наполовину переваренный ужин. «Уборщица опять будет на меня орать», — только и подумал Сеймей, переворачиваясь к стене и стараясь не обращать внимания на запах собственной рвоты. Бессмысленные дни повторяли друг друга, слегка меняясь только благодаря визитам Рицки и Агатсумы. Однако старший Аояги не хотел видеть никого, включая любимого родного брата. Но кого волновало его мнение? Теперь он ничего не решал даже за себя самого. Сеймей падал вниз со своего пьедестала слишком стремительно, что нарушало его и без того шаткое состояние. Однажды он решился на рискованный шаг. Без плана и стратегии он накинулся на уборщицу, совсем как дикий зверь, желавший только свободы. Сеймей ударил её по голове так быстро, что та не успела даже вскрикнуть от неожиданности. Он подошел к двери и постучал в неё точно так же, как стучала женщина. Стоило ей немного отвориться, как Аояги со всей силы толкнул железную дверь, сбив с ног того, кто стоял за ней. Он бежал вперёд, и ветер свистел в ушах, как в обычных, так и в кошачьих. Но что мог один человек против всего персонала больницы? Его быстро поймали, не скупясь во время захвата на кулаки и пинки. Теперь смирительная рубашка сопровождала Аояги и в палате, а сам Сеймей был напичкан кучей препаратов. Он спал больше суток. И, наконец, Сеймея посетил прекрасный сон. «Как же это красиво! Никогда прежде я не смотрел на столь обычные вещи так!». Аояги находился посреди ярких холмов, все растительные богатства которого медленно колыхались на ветру. Вокруг была безграничная природа и яркий небосвод. Всё, что видел Сеймей, олицетворяло свободу. Он ощущал запах цветов и прикосновение травы. Сеймей до этого не знал, что во сне можно осязать предметы. Аояги даже подумал, что умер, и эта мысль не вызвала у него никакого страха. «Если я действительно покинул мир живых и проведу вечность здесь, то это совсем неплохо», — подумал Сеймей, устроившись в тени одинокого дерева. Закрыв глаза, он слушал тихий шелест листвы и думал о мелких и незначительных вещах, обо всём, что первым приходило на ум. Впервые за долгое время Сеймей отдыхал морально. Но его умиротворённое настроение нарушил чужой взгляд, который Аояги ощутил каждой клеточкой тела. Он тут же открыл глаза и увидел справа от себя совершенно незнакомого парня. — Котяра, ты чего такой злой? Словно в подтверждение чужим словам, Сеймей недовольно махнул хвостом. Ему совершенно не нравилось то, что его долгожданный покой нарушили. — Подумать только, плод моей фантазии грубит мне же. Неужели самооценка падает? — вздохнул Аояги. — Плод фантазии? В зелёных глазах незнакомца отразилось искреннее удивление. Он задумался, но Сеймей так и не смог понять о чём. Это вызвало у Аояги лёгкий интерес. Он хотел спросить у незнакомца имя или представиться самому, но стоило ему открыть рот, как чудный мир начал темнеть и покрываться чёрными пятнами, словно от пролитых чернил. Сеймей моргнул от удивления и в следующий миг оказался в своей палате. Его настойчиво разбудили для процедур и, увидев приевшиеся лица врачей, Аояги ощутил стремительное душевное падение. После увиденного им Рая реальность казалась ещё более омерзительной, чем прежде. Никакой радости в Сеймее не осталось, но чем больше он сравнивал сон и больницу, тем сильнее становилась его воля. Он жаждал во чтобы то ни стало придумать план побега. Его, набивший оскомину, режим дня разбавился визитом Рицки. Сеймея подобное уже не удивляло и начинало надоедать так же, как и избитые процедуры, но в этот раз старший Аояги не ожидал отсутствия Соби. Это его обрадовало. Но был ли Рицка с парой или без неё, на ход разговора это не влияло. И Сеймей в который раз, но только в разной формулировке, объяснял брату одно и то же: — Я слишком много знаю. Слишком многое пытался изменить. Меня опасно оставлять в живых, но и убивать — большая потеря. Скорее всего, Луны, или кто меня тут запер, ждут, когда я в приступах психоза буду выбалтывать информацию. — Тебе стоит пойти на компромисс, — советовал Рицка. — Ни для них, ни для меня компромисса не существует. — Сеймей, тебя устраивает то, что ты действительно слетишь с катушек? Луны в любом случае узнают то, что хотят. Не лучше ли тогда тебе сохранить разум? — Так значит я тут по вине Лун, — сделал вывод Сеймей, и Рицка недовольно цокнул, поняв, что сболтнул лишнего. — Я предлагаю тебе выход из этой ситуации с минимальными потерями. — То есть, ты считаешь, что я тут всё же сойду с ума? Рицка утвердительно кивнул и получил усмешку старшего брата в ответ. Сеймей наклонился вперёд и довольно произнёс: — Рицка, в этом мире нет более пустой и бесполезной траты времени и сил, чем пытаться узнать что-то у меня. — Твоё самолюбие работает круглосуточно или его хоть иногда замыкает? — приподняв одну бровь, едко спросил Рицка. — Вау, да это же сарказм! Братик гордится тобой! Ты так вырос. — Пока, Сеймей, — не выдержал Рицка и встал из-за стола. — Когда не видишься с кем-то долго, то особенно хорошо замечаешь, как он растёт. В следующий раз приди ещё как можно позже, чтобы я смог увидеть больше изменений в тебе. — Отличный посыл, Сеймей. — Прекрати, тебе самому не нравится быть здесь. Лучше проводи время со своим обожаемым Соби. Последние слова Сеймея заставили Рицку сесть обратно. — Твоё отношение к подобному до сих пор не изменилось? Знаешь, тёплые чувства и поддержка по отношению к другому могут помочь тебе самому. — Раз на раз не приходится, — пожал плечами Сеймей. — Такие чувства — не обуза. Любовь — не обуза, — серьёзно сказал Рицка. — О да, есть же любовь! Обычно она строится на красоте. Иногда на взаимовыгоде. В мире системы на имени. Я в паре слов изложил смысл того, чему придают такое возвышенное значение и чему воспевают тысячу стихов и слов. — Ты всё ещё не веришь, что два человека могут быть вместе и любить друг друга просто так? — Я могу верить в кровную любовь. Но даже тут собственный опыт подпортил мне впечатление об этом светлом чувстве. Ты понимаешь, о чём я. Рицка ушёл, так ничего и не добившись. Но Сеймей знал, что брат ещё не оставил попыток. В этот вечер Аояги нездоровилось. Он с трудом уснул, но его ждал чудесный мир. Тот самый, в котором он оказался прошлой ночью. Сеймей был счастлив. Свежий ветер колыхал его волосы и забирался под футболку. Совсем обычную футболку, а не в больничную одежду. Аояги резво спустился вниз по склону, ощущая росу на высокой траве и с наслаждением проводя по ней руками. Он оглядывался по сторонам, не в состоянии решить, в какую сторону ему пойти: каждая виделась Сеймею прекрасной и чудесной. Аояги решил закрыть глаза, покрутиться вокруг своей оси и пойти туда, куда укажет его взгляд, когда он вновь откроет глаза. Перед взором Сеймея открылись белые горы вдалеке. Он тут же бодро зашагал к ним, предвкушая интересное путешествие. Конечно, путь Сеймея не был захватывающим, но его кровь будоражили каждая травинка или камушек. Аояги был счастлив идти туда, куда ему хотелось. Очень быстро Сеймей добрался до ледяных гор. Он не знал, чем заняться дальше, пока не увидел пещеру на высоте нескольких метров. Тогда Аояги решил попробовать добраться до неё. Поначалу восхождение не давалось в тягость, хоть склон горы был крутым, а ноги то и дело скользили, но после Сеймей понял, что дальше ему придётся взбираться вверх подобно скалолазу. Конечно, у него не было снаряжения или чего-то хоть отдалённо напоминающее его, но Аояги, словно вновь вернулся в детство: придумал себе приключение и намеревался пройти его до конца, веря, что в пещере находится нечто невообразимое. Не счесть, сколько раз Сеймей соскальзывал и падал вниз, но упрямство заставляло его подниматься вновь и вновь. Он был на полпути к пещере, уже приноровившись взбираться по ледяной горе, когда острый осколок кольнул его. Инстинктивно отдёрнув руку, Сеймей не удержался и скатился вниз. Он потряс ладонью, отгоняя неприятное ощущение, и уже хотел вновь возобновить своё восхождение, но боль от маленькой ранки лишь нарастала. Сеймей недовольно взглянул на свою ладонь и заметил, что рука бледнеет. Холодный иней начал покрывать её, и Аояги в ужасе попытался стряхнуть его, но это было бесполезно. Забыв о пещере, Сеймей спустился вниз, надеясь, что уйдя от холодных гор подальше, ему удастся растопить иней под лучами солнца. Но и тут его постигло разочарование. «Как мне с этим бороться?!», — чувствуя нарастающую панику, сам себя спрашивал Сеймей. Холод распространялся дальше по руке, поднимаясь выше и выше. Сеймей сел на землю, понимая, что теряет силы. Некогда казавшийся Раем сон стал превращаться в Ад, и преображение было бы необратимо, если бы перед Аояги не появился тот самый парень, которого он встретил в прошлый раз. — Это же ты! — воскликнул незнакомец. Сеймей не смог ничего ответить: его лицо скривилось от боли, и он прижал руку к себе. Незнакомец заметил оледеневшую руку и спросил: — У тебя есть любовь? — Что? — не понял Сеймей. — Ну, знаешь, есть песня: «Кто любовь потерял — превращается в лёд. Кто её отыскал — никогда не умрёт». — Перед тем, как превратиться, мне хватил сил хорошенько врезать тебе, — зло заверил Сеймей, раздражённый неуместной шуткой. — Не стоит. Ведь у меня есть то, что может тебе помочь. Я так думаю. После этих слов Сеймей заметил в руках незнакомца камень, казавшийся накалённым до предела. Он светился тёплым светом, и, смотря на него, Аояги чувствовал ещё больший холод в своей руке. Незнакомец легко отломил от камня кусочек и тот тут же воспылал ярким, но совершенно не обжигающим пламенем. Сеймей принял пламя из чужих рук и почувствовал расходящееся по телу тепло. — Забавно, правда? Я нашёл огненные скалы, что не обжигали, а лишь дарили тепло. — Кто ты? — спросил Сеймей. — Нисей. — Я не знаю никого с таким именем и ни разу не слышал его. — Не удивительно. Мы ведь видимся лишь второй раз. — Но это сон. Снится всегда то, что есть в сознании, пусть даже и в самых потаённых его уголках. Как плод моей фантазии может зваться совершенно незнакомым мне именем? — Так может я не фантазия? Ты об этом не думал? Как тебя зовут? — Сеймей. Аояги проснулся, тут же осознавая, что хотел бы уснуть вновь. С этого момента каждую ночь он оказывался в полюбившемся ему мире, где были зелёные поля, свежий воздух, опасные ледяные горы и не обжигающие огненные скалы. А ещё там был Нисей, который совсем не раздражал нелюдимого Сеймея и являлся интересным собеседником. Нисей был бодрым, болтливым и чувственным. Если Сеймей выражал впечатление от дивного мира лишь улыбкой и лучистым взглядом, то его новый знакомый готов был кричать от переполнявших его чувств. Каждая мелочь вызывала в нём бурный восторг. Сеймей замечал, что экспрессия Нисея отнюдь не нервировала его. Она скорее дополняла молчаливость Аояги, обличая его духовное состояние в слова. — Ты такой сдержанный. Ты можешь испытывать хоть какие-то бурные чувства? — спросил Нисей. — У меня хорошо получается гневаться и ненавидеть всё, что только можно: прикосновение, неподчинение, людей и так далее. — За всё то время, что мы общаемся, ты ни разу не проявил такие эмоции. — Какой смысл раздражаться на плод собственной фантазии? — хмыкнул Сеймей. — Ты уже не в первый раз так меня называешь. Считаешь меня собственной выдумкой? — Но ведь так и есть. — Да? — Нисей улыбнулся. — А я вот думаю наоборот. Что это ты результат моего воображения. — Что? Невероятно! Похоже, я действительно схожу с ума, — Сеймей тихо и искренне засмеялся. В очередной скучный и унылый день Аояги в его голову пришла мысль: что если спать не только ночью? Тогда он пытался уснуть при любой возможности, чтобы встретиться с Нисеем. Сеймей закрывал глаза во время обеда, на процедурах, если была такая возможность, но даже если Аояги и удавалось вздремнуть, разум просто поглощала пустота. Поэтому Сеймей довольно быстро откинул эту задумку, не особо расстроившись, ведь ночи уже вполне хватало, чтобы вернуть ему силы. Прекрасный сон и разговоры с Нисеем восполняли не только физический баланс, но и способности жертвы. Сеймей чувствовал, как не торопясь былые силы возвращались к нему. Дивный мир влёк Аояги так же, как и вызывал в нём любознательность и несдерживаемый интерес. Поэтому при очередной встрече с Нисеем в его голову пришла идея, способная прийти только в голову такого человека, как Сеймей. — Давай сыграем в игру. На желание, — предложил он. — Желание? — переспросил Нисей. — Да, абсолютно любое желание. — Интересно, — протянул Нисей, а в его зелёных глазах начало зарождаться любопытство. — Ну, давай. Во что играем? — Дай подумать… У нас нет ни карт, ни чего-то другого. — Я мог бы создать это. Такое заявление ошеломило Сеймея. — В каком смысле? — спросил он. — Чего ты хочешь? — улыбнувшись, спросил Нисей. — Корону, — не задумываясь, ответил Сеймей. Нисей покрутил пальцем в воздухе, и на землю тут же упала корона. Сеймей повертел её в руках, убеждаясь в реальности предмета, и отложил в сторону. — Она достанется победителю. Вместе с желанием, — заключил Аояги. — Так во что играем? — Предлагаю ассоциации. — В этой игре ты просто говоришь то, с чем ассоциируется у тебя предыдущее слово. Как в ней можно выиграть? — Мы изменим правила. Каждый из нас загадает слово и напишет его на листочке. Далее мы начнём играть в ассоциации, но целью будет не просто называть слова, а привести мысли другого к тому слову, что написано на листе. — Тогда это будет уже не ассоциация. Ведь я должен буду направить твои мысли к определённому слову. Естественно мне придётся правильно подбирать слова, а не говорить первое, что придёт на ум. — Нет, это по-прежнему будет ассоциация. Ведь если я скажу, например: «Корабль», ты будешь выбирать слово, связанное со строением корабля, морем, приключением или путешествием. Ты не скажешь: врач или вампир. Нисей задумался, а после согласно кивнул головой. Он создал два листа и карандаши, и каждый написал на своей бумаге по слову. — Раз я придумал игру, то предлагаю тебе быть первым, — сказал Сеймей. — Даёшь мне преимущество? Я не поскромничаю им воспользоваться. — И с какого слова начнём? — Сапоги, — произнёс Нисей. — Тепло, — тут же ответил Сеймей. — Дом. — Запертые двери. — Одиночество. — Независимость. — Ловушка. — Опасность. — Спасатель. — Какой ты оптимистичный, — улыбнувшись, заметил Сеймей. — Храбрость. — Герой. — Антагонист. — Разрушения. — Раненные. — Врач. — Стоматолог. — Зуб. — Кариес. — Боль. — Я выиграл, — Сеймей показал свой листок. — Похоже, ты увлёкся ассоциациями. — Это сложно: навести кого-то на определённую мысль. К тому же я не ожидал, что ты напишешь нечто подобное. — А что у тебя? Нисей протянул свой листок, на котором виднелось слово «пара». — И ты решил, что сапоги наведут меня на это слово? — приподняв одну бровь, спросил Сеймей. — Ну, их же два, — пожал плечами Нисей. — Как у тебя всё просто. — По-моему выиграть в этой игре — просто удача. Всё же ассоциации берут своё. Нельзя просто выбрать любое слово, которое приведёт к загаданному. — Именно из-за ассоциаций всё становиться куда проще, — хитро прищурившись, произнёс Сеймей. — Это ещё почему? — Ведь их можно использовать ещё до начала игры. — Врач… — понял Нисей. — Ты с самого начала всё это продумал?! — он поддался вперёд, не веря собственным словам. — Я же не зря сказал, что раз придумал игру, то и тебе должен дать преимущество. Сеймей надел корону и, оставив Нисея недоумевать, стал размышлять вслух: — Чтобы мне пожелать? Выбор велик, — Аояги скрестил руки на груди и прикрыл глаза в мнимой задумчивости. Ведь он давно всё решил. — Хорошо, я определился. Вырежи на руке моё имя. — Ты в своём уме?! — крикнул на него Нисей, не скрывая зарождающейся злобы. — Что не так? Мы же сразу обговорили, что желание может быть любым. Я был готов выполнить любое твоё пожелание. Неужели ты не можешь сказать того же? Цепкий взгляд Сеймея и его интонации заставили Нисея остыть. — Я думал, желание будет шуточным, вроде скатиться голышом вниз по склону. — Мне подобное не интересно. Да и какой в этом смысл? Кроме нас здесь никого нет. Не так весело заставлять кого-то творить подобное. — А заставлять меня резать себя — это весело значит?! — вновь повышая тон, заметил Нисей. — Мне просто интересно, каковы пределы этой реальности, — Сеймей произнёс слова так, словно просил от Нисея нечто совершенно безобидное и даже с какими-то благими намерениями. — Тогда почему бы не проверить это на себе? — Но проиграл то ты. Нисей не знал, что не позволило ему отказаться: осознание того, что всё это лишь сон, в котором ему в любом случае не грозит серьёзная опасность, или синие глаза Сеймея, что пристально смотрели на него. Нисей создал нож так же легко, как когда-то корону. И иероглиф за иероглифом начал вырезать на своей руке чужое имя. — Кровь как настоящая, — заметил внимательно наблюдавший Сеймей. — Поверь, мне по-настоящему больно! — Создай ещё один нож. Нисей не стал спрашивать зачем, просто создал нож. Его бесила сложившаяся ситуация, смысл которой он решительно не понимал. Но в ещё большее замешательство Нисея ввело то, что Сеймей резким движением порезал свою ладонь недавно появившимся ножом. — Поразительно! — воскликнул Аояги. — Это больно и кровь течёт. И я не проснулся! Понимаешь, что это значит? — обратился он к раскрывшему рот Нисею. — Есть вероятность, что мы и умереть тут можем. — Ты псих, — только и смог прошептать Нисей. — Предпочитаю называть это любознательностью. Когда Сеймей проснулся, на его ладони не было ни намёка на рану. Он улыбнулся. Сеймей находился в психбольнице и если бы рассказал кому-то из простых людей о своих путешествиях, они точно сочли бы его сумасшедшим. Будь он обычным человеком, сам бы так считал. Однако Аояги являлся жертвой и наличие некой другой реальности ничуть его не смущало. Вскоре Аояги стал забавляться тем, что задавал кому-либо из врачей поблизости бессмысленные вопросы. Кто-то отвечал, кто-то нет. — А вы спите по ночам? — спросил он в час, когда многие пациенты, и Сеймей в том числе, находились в комнате отдыха. — Если не моя смена, то да, — ответил врач. — А есть ли у вас уверенность, что вы действительно спите? Что всё — сон? Из-за подобных вопросов другие пациенты прозвали Сеймея философом. «Глядишь, и тут поднимусь», — веселился Аояги. Его мирное времяпровождение нарушил визит Рицки. Младший брат вновь пришёл без Соби, и Сеймей подумал, что слишком часто ему везло в последнее время. Рицка долго молчал, сидя напротив. Сеймей заметил синяки под глазами брата и его общий разбитый вид наталкивали Аояги на мысли, что хорошему пришёл конец. — Что случилось? — после долгого молчания спросил Сеймей. — Мама умерла. Сеймей откинулся на спинку стула, запрокинул голову и медленно зачитал стих:

Во тьме безутешной — блистающий праздник, Огнями волшебный театр озарен; Сидят серафимы, в покровах, и плачут, И каждый печалью глубокой смущен. Трепещут крылами и смотрят на сцену, Надежда и ужас проходят, как сон; И звуки оркестра в тревоге вздыхают, Заоблачной музыки слышится стон. Имея подобие Господа Бога, Снуют скоморохи туда и сюда; Ничтожные куклы, приходят, уходят, О чем-то бормочут, ворчат иногда. Над ними нависли огромные тени, Со сцены они не уйдут никуда, И крыльями Кондора веют бесшумно, С тех крыльев незримо слетает — Беда! Мишурные лица! — Но знаешь, ты знаешь, Причудливой пьесе забвения нет. Безумцы за Призраком гонятся жадно, Но Призрак скользит, как блуждающий свет. Бежит он по кругу, чтоб снова вернуться В исходную точку, в святилище бед; И много Безумия в драме ужасной, И Грех в ней завязка, и Счастья в ней нет. Но что это там? Между гаеров пестрых Какая-то красная форма ползет, Оттуда, где сцена окутана мраком! То червь, — скоморохам он гибель несет. Он корчится! — корчится! — гнусною пастью Испуганных гаеров алчно грызет, И ангелы стонут, и червь искаженный Багряную кровь ненасытно сосет. Потухли огни, догорело сиянье! Над каждой фигурой, дрожащей, немой, Как саван зловещий, крутится завеса, И падает вниз, как порыв грозовой — И ангелы, с мест поднимаясь, бледнеют, Они утверждают, объятые тьмой, Что эта трагедия Жизнью зовется, Что Червь-Победитель — той драмы герой!

Рицка молча выслушал брата, чтобы затем продолжить: — Она сама убила себя. Думала, что ты мёртв, а меня не воспринимала как сына. Мы бросили её, и мама ослабла, не выдержала и ушла. — Люди совершают самоубийство не только из-за слабости. Некоторые убивают себя по той причине, что просто не видят смысла жить. Рицка ушёл быстро и Сеймей был этому рад. Он не смог бы утешить брата, хотя в данной ситуации это была их общая боль, и старший Аояги как нельзя лучше подходил Рицке для поддержки. Но Сеймей сам не знал, чувствует ли он боль. Ему было неприятно. Просто неприятно, как бывает от любых плохих новостей. Сеймей уснул быстро. Закрыл глаза и тут же очутился в дивном мире, где его ждал улыбающийся Нисей. Несмотря на жуткое желание Аояги после победы в игре, его новый знакомый не стал испытывать к Сеймею злобы или ненависти. В нём по-прежнему оставался интерес и лёгкое влечение, которое бывает, когда встречаешь крайне необычного человека. К тому же шрамов на руке Нисея не осталось, и он сам начинал задумываться об изучении необычного сна. Сеймей поздоровался и присел на траву. — Что-то случилось? — спросил Нисей, садясь рядом. Они укрылись в тени единственного дерева среди холмов. Того самого дерева, у которого встретились впервые. — Как ты понял? — без особого интереса спросил Сеймей. В его палате не было зеркала, и он не знал, поменялось ли что-то в его лице после новости Рицки. Если да, то вопрос Нисея был естественен. — Не знаю. Просто почувствовал, — честно признался он. — Ко мне пришёл младший брат и сказал, что мама умерла. — Сочувствую, — только и сказал Нисей, через некоторое время продолжив: — Он грустил? Ты поддержал его? — Похоже, он плакал всю ночь. Нет. Из меня плохая опора, — поочерёдно ответил Сеймей. — Когда-то давно он бежал ко мне при любой беде, и я помогал, но наши отношения сильно изменились. — Тогда, может вам поможет отец? — Не думаю, что я нуждаюсь в чей-либо помощи. И он давно ушёл от нас. Нисей больше ничего не сказал, лишь молча наблюдал за уставившимся вдаль Сеймеем. Ему хотелось ободряюще похлопать того по плечу или приобнять, но интуиция подсказывала, что к Аояги нужен иной подход. За неимением других идей, Нисей спросил: — Создать тебе что-нибудь? — Я даже не знаю что, — впервые посмотрев в зелёные глаза, признался Сеймей. — Посмотрим, что есть весёлого, — Нисей уже в привычном жесте покрутил пальцем. — Кубик Рубика? Сеймей кинул появившуюся игрушку за спину со словами: — Старо как мир. — Лизун? — Мерзко. — Мороженое? — Другое дело. Сеймей принял подарок и незамедлительно начал есть рожок мороженого. — А у тебя есть семья? — спросил он у Нисея. — При такой постановке вопроса я даже не знаю, что ответить. — Что ты хочешь этим сказать? — Семья — это когда есть мужчина, женщина и их ребёнок. Все живут вместе, засыпают и просыпаются в одном доме. Вот что для меня значит это слово. — У тебя не так? — Мои родители в разводе. — Случилось что-то неприемлемое? — задал новый вопрос Сеймей, почти доев мороженое. — Нет. Они просто перестали любить друг друга. — Наверное, это ещё хуже. — Да. Такое просто не укладывается в голове. Мы не дети и должны понимать, что не всегда люди могут вечно любить друг друга. Кругом парочки расстаются, страдают и вновь находят новую любовь. Но посмотреть через эту же призму на родителей невозможно. Для ребёнка их союз всегда что-то незыблемое. Они априори любят друг друга. И когда тебе говорят: «Мы просто перестали испытывать чувства друг к другу, но это не значит, что мы не любим тебя…», ты просто стоишь и думаешь, что всё это сон. Нисей замолк, погрузившись в свои мысли. Сеймей с интересом смотрел на него, а через некоторое время спросил: — С кем ты решил остаться? — Ни с кем. Они развелись чуть больше года назад, к этому времени я уже должен был уехать учиться. Мне очень тоскливо. Живя с семьей, даже если я просто лежал в своей комнате и смотрел в потолок, я чувствовал себя на своём месте, ведь это был мой дом, и где-то в нём была моя семья. Но после случившегося я уже не ощущаю себя так уверенно. Когда возвращаюсь в пустой дом после учёбы, непроизвольно задумываюсь: зачем я вообще живу? У меня никого нет, и меня тоже ни у кого нет. Мне не нравится чувство одиночества и пустоты внутри. — Почему ты не можешь жить ради своих интересов? Неужели у тебя нет целей или амбиций? — Конечно, есть. Но правильно ли будет тратить все силы на их достижение? В итоге можно остаться одному. А мне не хотелось бы умирать в одиночестве. «Он как боец, — подумал Сеймей. — Те тоже не могут жить без хозяина. Хотят чувствовать себя нужным и полезным ему любой ценой. Смысл их жизни — подчинение. Без сожалений наплевать на собственные интересы, если это будет в угоду господину. Это, пожалуй, главная причина, по которой цепные псы меня всегда бесили». — Жить нужно ради себя. Умрёшь ты один или на глазах у кого-то — не имеет значения. Земля продолжит вертеться. — Неужели ты совсем никого никогда не любил? — Я любил своего младшего брата. — В каком смысле? — Сложный вопрос. Во всяком случае, я думал, что любил его. — Педофил-братолюб? — приподняв одну бровь, с большим удивлением произнёс Нисей. — Ты не перестаёшь меня удивлять. — Что ты несёшь?! — Сеймей пнул Нисея ногой по макушке. Несильно, но ощутимо. — Разве я создаю впечатление подобного человека? — Ты нет, но твои слова вполне, — потирая ушибленное место, честно ответил Нисей. — Невероятно, — только и смог сказать Сеймей, недовольно насупившись и уставившись вдаль. Нисей не стал ничего говорить. Он просто ждал, пока Аояги остынет, и наблюдал за плывущими по небу облаками. — Нисей, кажется, я знаю, как проверить — фантазия ты или нет, — после долгого молчания подал голос Сеймей. — Опять ты за своё, — вздохнул Нисей. — Надеюсь, у тебя хорошая память. Тебе придётся запомнить номер телефона и имя человека. Нисей раз за разом повторял продиктованный ему номер, пока Сеймей не убедился, что он действительно хорошо запомнил цифры. — А теперь выучим имя, — сказал Аояги, и Нисей подавил вздох облегчения. Когда в голове несчастного знакомого Сеймея не осталось ничего, кроме номера телефона и чужого имени, Аояги был доволен и перешёл к главному: — Спроси у него, знает ли он о ситуации Аояги, и если да, то передай ему, что требуется помощь с оформлением завещания на дом. Скажи, что Аояги Сеймей просит вернуть должок. — Так значит твоя фамилия Аояги. Буду знать, — улыбнулся Нисей. По его реакции Сеймей понял, что Нисею совершенно незнакома фамилия Аояги. А это означало, что к миру системы он не имел абсолютно никакого отношения. — Какая у тебя фамилия? — Акаме. Сеймей тоже впервые слышал подобную фамилию, и это ещё больше убедило его в своём выводе. Сеймей решил, что если Нисей реален, он выполнит просьбу, а, следовательно, дом семьи Аояги перейдёт к старшему сыну. На тот момент сильнейшую и хладнокровную жертву не волновало то, что младший брат ничего не получит, да и уход матери из жизни уже не такой настойчивой мыслью проскальзывала в голове. Лишь проснувшись, Сеймей понял, что до этого просто не верил в случившееся. Теперь же осознание этого накатило громадной, сшибающей волной. Он зажал рот руками, чтобы подавить всхлипы. Закрыв полные слёз глаза, Сеймей сквозь стиснутые зубы тихо произнёс: — Мама…

***

— Давай снова сыграем, — предложил Сеймей при следующей встрече во сне. — Ну уж нет! — тут же воспротивился Нисей. — Не хочу, чтобы ты снова решил меня порезать. — Прости, прости, больше я не буду просить подобного, — с улыбкой сказал Сеймей и на миг остановился, понимая, что впервые просил прощения так легко и, действительно осознавая, что виноват. При этом Аояги не чувствовал, будто его гордость задета. — Тогда в этот раз игру придумываю я, — непоколебимо высказал свои условия Нисей. — Не думай, что это поможет тебе выиграть. Парни уселись на траву в тени дерева. Сеймей заинтересованно ждал, какую игру выберет Нисей. — Ты играл в «я никогда не…»? — наконец спросил он. — Нет. — Мы поднимаем одну руку и по очереди начинаем говорить, чего никогда не делали. Например: я никогда не прыгал с парашюта. Если ты совершал то, что я сказал, то должен загнуть один палец. Проиграл тот, кто раньше загнул все пальцы. — Звучит просто. Кто первый? — спросил Сеймей. — Раз я придумал, то ты начинай. — Это уже становится негласным правилом, — Аояги улыбнулся. — Хорошо. Я… — Сеймей серьёзно задумался. Было не так мало вещей, которые он не делал, но мастерами которых при этом являлись другие люди, однако Аояги не хотелось выбирать что-то из этого списка. Его пушистый хвост легко стучал по траве, выдавая замешательство хозяина. — В школе я никогда не проигрывал в беге на скорость, — наконец сказал Сеймей. Но к его разочарованию Нисей оставил все пальцы разогнутыми. — Хоть в чём-то мы похожи, — Нисей искренне улыбнулся. — Я тоже быстро бегаю. Но с твоими длинными ногами это неудивительно. Теперь я, — в отличие от Сеймея, он не стал долго думать. — Я никогда не заставлял людей резать себя. Сеймей недовольно загнул палец. — Вот уж не думал, что это обернётся против меня. — За такое тебя и отделать могли, между прочим. — Точно! Меня никогда не били в драке, — довольно сообщил Сеймей, и Нисей впервые загнул палец. Глядя на его ладонь Сеймей заметил, что указательный и безымянный палец, что должен быть меньше первого, были одинаковыми по длине. Он впервые встречал такую ладонь. — Ты хоть раз дрался? — задал вопрос Нисей. — Почему спрашиваешь? — Ты не похож на того, кто стал бы махать руками. — Я действительно привык решать всё словами. «Дрались за меня обычно другие», — с присущим ему высокомерием подумал Сеймей. Когда ему удалось заставить Нисея загнуть палец, Аояги заметно воодушевился, но радоваться удалось только до следующих слов оппонента: — Я никогда не отвергал чужую любовь. — Неужели ты встречался со всеми, кто предлагал тебе подобное? — загнув второй палец, спросил Аояги. — И почему ты решил сказать именно такое? Разговор о чувствах и любви никогда не приносил Сеймею удовольствия. Ему хватало споров на эту тему с Рицкой. — Потому что ты красивый, — обворожительно улыбнувшись и глядя на Аояги непонятным ему взглядом, сказал Нисей. Сеймей почувствовал неловкость. Он очень надеялся, что его лицо оставалось таким же бледным, как и всегда. Аояги привык к комплиментам и считал признание своей внешности в глазах других людей чем-то самим собой разумеющимся. То как он ставил себя, как говорил, мыслил и жестикулировал, заставляло людей волей-неволей восхищаться им. Он был идолом для одной половины людей, и опасным врагом для другой. И то, и другое, так или иначе, делало его яркой личностью. Человек, подобный Сеймею, привык ловить восторг других, однако такие простые слова Нисея сумели достигнуть его чувств. — Поэтому я считаю, что тебе далеко ни раз и не два кто-то предлагал своё сердце. Но ты не пылкий человек и вряд ли отвечал взаимностью, — продолжил Нисей. — А ты из пылких? — поспешил Сеймей перевести разговор на личность самого Нисея. — На самом деле, когда я говорил, что никогда не отвергал чужую любовь, то подразумевал другое. Когда находился кто-то, кто с искренними чувствами предлагал мне свою компанию, я никогда не отказывал ему. В мире не так много честных в своих чувствах людей, чтобы посылать их куда подальше. — Так ты имел в виду дружбу? — искренне удивился Сеймей. — Любовь бывает разная, — прикрыв глаза, сказал Нисей. Рассуждения нового знакомого Сеймея очень часто заставляли Аояги задумываться. Редко кто давал повод сильнейшей жертве рассуждать над своими словами. Сеймей поглощённым раздумьями взглядом посмотрел на свою правую руку с двумя загнутыми пальцами и впервые за всё время заметил, что имя на ладони отсутствовало. «Так каждый раз, когда я здесь? — подумал он. — Если Нисей не спросил про такой шрам, то его никогда не видно в этом мире». — Твоя очередь, — напомнил Нисей. Сеймею вновь пришлось задуматься. — Я никогда не говорил никому, кроме членов семьи: «Я люблю тебя». То, с каким холодом Сеймей произнёс последние три слова, поразило Нисея. Он увидел эгоистичного, безразличного к чувствам других Аояги, который привык получать со всего выгоду и готов был на всё ради победы. Нисей представил, как безжалостно Сеймей топчет своих врагов и как лишь чувство собственного превосходства дарит ему истинное наслаждение. И в тот же миг в Акаме разгорелось желание быть первым и единственным, кто встанет вровень с Аояги. — Воспользовался моим прошлым откровением. А ты хитёр, — сказал Нисей, довольно улыбнувшись, словно это он только что схитрил. — И очень коварен, — добавил Сеймей, ответив той же улыбкой. Их счёт был равным, но оставалось ещё три пальца. — Я никогда не стремился быть лучшим во всём, — сказал Нисей, и Сеймей загнул мизинец. — Какой же ты зазнайка. — Отстань, — отмахнулся Аояги. — Я никогда никому не одалживал денег. В представлении Сеймея Нисей был добрым парнем и вполне мог одолжить друзьям хоть какую-нибудь сумму денег, но вопреки ожиданиям Аояги, на руке оппонента по-прежнему лишь два пальца оставались загнутыми. — Неловко признаваться, но обычно мне приходиться занимать у кого-нибудь денег, — отведя взгляд, нехотя сказал Нисей. — Да что ж ты за нищеброд такой?! — Да ты просто недоволен, что я не потерял палец! И вообще, моя очередь! Я никогда не жаждал мести. Сеймей загнул безымянный палец. Лицо его стало совсем мрачным. — Страшный ты человек, Сеймей. И почему ты оставил только средний палец? Ты что, показывает мне фак?! — Какой ты внимательный. — Ты сидишь в полметре от меня, и я слежу за количеством твоих пальцев, тут не нужно быть внимательным, невоспитанный мальчишка! — Ты сам в этом виноват, Нисей, не стоило вынуждать меня загибать пальцы. — Как же ты не любишь поражения, — вздохнул Акаме. — Я ещё не проиграл, — тут же заметил Сеймей. — Хорошо, говори уже, — поспешил Нисей отвлечь Аояги. — Я никогда не мешал кофе ни с молоком, ни со сливками. — Зря, это вкусно. Однако так просто, и я загнул палец, — заметил Нисей. — Что ж, теперь моё чистосердечное признание. Губы Нисея растянулись в триумфальной улыбке, от чего Сеймей поёжился, ощущая неладное. Такого Акаме он видел впервые. — Я никогда не выпрямлял волосы. — Как ты узнал?! — тут же воскликнул Сеймей. — Все, у кого вьются волосы, рано или поздно доходят до этого. — Боже, какой стыд! — схватившись за голову, причитал Аояги. Нисей был доволен реакцией Сеймея ничуть не меньше, чем своей победой. — Я знал, что играя в игру «я никогда не…», у меня большой шанс победить, — честно признался Акаме. — Это ещё почему? — В этой игре легко выиграть, если ты не совершал элементарные действия, знакомые всем. Но ты не тот человек, который так просто признает, что не осведомлён в какой-либо области. — Неужели я как открытая книга, раз ты постоянно подмечаешь что-то во мне? — Нет. Совсем наоборот: ты скрытный и сложный. И оттого так интересен мне. Поэтому каждый раз я стараюсь узнать о тебе что-то новое. Подобные слова Нисея заставили Аояги отвести взгляд. Но он быстро взял себя в руки и спросил: — И каково твоё желание? Сеймей очень быстро пожалел о своём вопросе. — Я хочу поцеловать тебя. Хотя нет! — тут же воскликнул Нисей. — Ты поцелуй меня! — Что-о-о?! — не веря в услышанное, протянул Сеймей. — Да ладно тебе, — махнул рукой Нисей. — Но… — всё больше терял дар речи Аояги. — Будь тут девушка, в которую ты был бы влюблен уже годы, я бы сказал тебе поцеловать её, но за неимением таковой, а точнее вообще никакой, придется целовать меня, — довольно выдал свой довод Нисей. — Тебе сколько лет?! — Сеймей подскочил с места, сжав кулаки и сердито виляя хвостом. — Девятнадцать! — тоже поднявшись на ноги, гордо сказал Нисей. — Как и мне! — Но только с ушками тут только ты, поэтому именно тебя целовать заставлять веселее. Хотя, наличие ушек ещё не значит, что ты не целовался, — лукаво произнёс Нисей, хитро глядя зелёными глазами на немного покрасневшего Сеймея. Ему было очень интересно, смущался Аояги или злился. Сеймей неожиданно опустился обратно на траву и строго велел: — Закрой глаза! Нисей тоже присел на своё место, послушно закрыл глаза и стал ждать. Некоторое время он слышал яростное сопение, а затем неожиданно почувствовал, как что-то мягкое и тёплое коснулось его щеки. Он тут же открыл глаза и увидел отстраняющегося от него Сеймея. — В щёку?! Серьёзно?! — тут же захохотал Нисей. — Ты не уточнял, — скрестив руки на груди и отвернувшись, обижено сказал Сеймей. — Но в щёку!.. — не унимался Нисей. — Заткнись! От бессилия Аояги начал вырывать зелёную траву и бросать её в лицо громко смеющегося Нисея. Случись это с другим человеком и в другом месте, Сеймей ни за что бы не согласился выполнять подобное и при одних только словах о поцелуе жестоко обошёлся бы с нахалом. Но в этом нереальном мире он чувствовал себя свободно и непринуждённо. Настолько, что даже смог поцеловать Нисея. Пусть и в щёку. — Тут очень красиво, — сказал Акаме, глядя на первый закат волшебного мира. — Да, — согласился Сеймей, устремив взгляд на окрасившееся яркими цветами небо. Он был поглощён открывшимся видом. В его сердце разливалось тепло, словно солнце на прощание подарило Сеймею один из своих жёлтых лучиков. И от этого Аояги чувствовал себя невероятно счастливым. «Я думал, что мне нужны информация, своеобразная слава, чувство независимости и возвышенность над остальными в чём бы то ни было. Но я сейчас счастлив в таких простых вещах. Неужели, я сам себя не знал?», — подумал он. — Я бы хотел остаться тут навсегда, — прошептал Сеймей. Нисей оторвался от заката и взглянул на Аояги, после чего его зелёные глаза больше не хотели смотреть ни на что другое. Тёплый свет освещал лицо Сеймея, отражался в синих глазах, казавшимися обычно холодными и неприступными, но в этот момент смотрящими на мир с нежностью, словно солнечное тепло наконец растопило их. Лёгкий ветер теребил слегка вьющиеся каштановые волосы и рубашку Аяоги. Трава мерно покачивалась и гладила его ноги. Акаме казалось, что весь мир дарил любовь Сеймею. Нисей придвинулся к Аояги, но тот совсем не заметил этого. Сеймей оторвался от созерцания заката только тогда, когда его неожиданно повалили на землю. Теперь он видел лишь лицо Нисея на фоне оранжево-розового неба. Акаме нависал над ним, опираясь на свои руки по обе стороны от головы Сеймея. Аояги совершенно не понимал, как реагировать, поэтому просто лежал, пытаясь понять по глазам Нисея, что тот задумал. — Ты ни разу до этого не целовался? — спросил Акаме. Сеймей отвел взгляд и строго велел: — Слезь с меня. — Стоит ли мне воспринимать это за отрицательный ответ? — Нисей сильней склонился над Сеймеем, заставляя того занервничать. — Ты мне нравишься. Не давая Аояги осмыслить сказанное, Нисей прижался к его губам. Почти сразу после этого Акаме почувствовал сильный удар от кулака в солнечном сплетении. — Ничего себе, ты впервые так разозлился. Это стоит считать прогрессом, — улыбаясь через боль и потирая ушибленное место, прокомментировал Нисей. Сеймей быстро выбрался из-под него и с лёгким испугом глядел расширившимися глазами на Акаме. Через пару секунд Аояги подскочил на ноги и отвернулся от Нисея. — Прости, я не умею любить. «Какого чёрта я извиняюсь?! — мысленно кричал Сеймей. — Он только что самовольно поцеловал меня! Как я мог позволить подобное?! Стоило понять это, как только Нисей повалил меня на землю. Я должен… Должен… — Сеймей хотел сказать про себя „наказать“, но остановился, взглянув в лицо Акаме. — Я должен проснуться». Когда сон Сеймея развеялся, перед его глазами всё ещё стояло лицо Нисея, выражающее бурю откровенных чувств. В привычный час посещений к нему пришёл Рицка. Синяки по-прежнему виднелись под его глазами, и Сеймей заметил, что младший брат похудел ещё сильней. Соби и в это раз не показался, но Аояги было всё равно. Как старшему, так и младшему. — Похороны уже прошли, — безжизненным голосом оповестил Рицка. — Мама завещала дом тебе. От такой новости Сеймей слегка вздрогнул. «Совпадение? Может, мама сама написала такое завещание? Или Нисей действительно реален? Что если так? Тогда как нам может сниться один сон?! Как мы можем общаться во сне?! Я схожу с ума. Я становлюсь сумасшедшим, как мама! Гены есть гены. Но я не хочу, чтобы это было правдой. Что мне делать?», — бешеным роем проносились мысли в голове Аояги. — Оставь меня, — склонив голову и спрятав глаза, сказал Сеймей. — Что? — переспросил Рицка, решивший, что ему послышалось. — Оставь меня одного. Я не хочу говорить. Рицка послушно ушёл. Он слишком устал, чтобы о чём-то спорить. Целый день Сеймей замечал, что невольно касается своих губ. Воспоминания о мимолётном поцелуе сами лезли в голову, и Аояги силился понять, что же он в действительности испытал тогда. И каждый раз его бросало в дрожь от этих мыслей. Ведь Нисей был просто выдумкой, частью сна Сеймея. Как можно было испытывать к его действиям какие-то чувства? Один из пациентов прошёл мимо Аояги, когда тот сидел на диване в комнате отдыха, и громко чихнул прямо в сторону Сеймея. — Тебя не учили прикрывать рот?! Я весь в твоих мерзких слюнях! Простывший пациент вскрикнул и выставил руки в защитном жесте, когда разъярённый Сеймей подскочил со своего места. Аояги тут же почувствовал чужую ладонь на своём плече, которая предупреждающе сжалась. Стоящий позади врач строго смотрел на Сеймея, на что тот лишь повелительно сказал: — Лучше дай мне салфетку и отведи в мою палату! Я не собираюсь подхватывать вирус здешнего сброда. Получив целую упаковку салфеток, Сеймей неустанно тёр себя ими на протяжении всего пути до палаты. В последнее время очень многие пациенты жаловались на простуду, и Аояги совсем не хотелось оказаться в их числе. Сеймей думал, что никогда больше к этому не вернётся, но противные мысли о его адекватности вновь всплыли в голове. Теперь, когда вопрос о реальности Нисея встал ребром, Сеймей понял, что совершенно не мог решить: хотел ли он оставить Акаме лишь фантазией, или страстно желал, чтобы тот обрёл реальность. И его пугал сам факт того, что приходилось думать о таком. «А может, со мной всё в порядке? Скажи обычному человеку о том, что есть система и пары, которые на словах сражаются в ней, он бы каждую жертву и бойца счёл сумасшедшим. Так почему я должен пугаться своего сна? — думал Сеймей, сидя на кровати. Ему почти удалось успокоиться, но он вновь схватился за волосы. — Я пытаюсь найти оправдание собственному безумию! Чёрт, даже если я сумасшедший, мне совсем не прельщает мысль остаться здесь. Если бы Нисей был системным, это бы всё упростило. Но он не слышал мою фамилию, я не знал его, а это только доказывает, что Нисей обычный человек. Если он вообще реален». Сеймей тяжело вздохнул и ненадолго задумался, расстроился ли Рицка, что дом теперь всецело принадлежит старшему Аояги? Но потом Сеймей понял, что, скорее всего, младшего брата такое совсем не волновало. Он лишь тосковал по матери. «Если я действительно сумасшедший, то мне довольно сильно повезло. Я не вижу страшных чудищ по углам и не мню себя Наполеоном. Просто каждую ночь мне даётся возможность посетить прекрасный мир и поговорить с неплохим собеседником. В соседней палате какая-то женщина царапает каждый раз ногтями на стене: „Смерть, приди ко мне“. Я слышал это из разговора врачей. Её настолько пугают собственные галлюцинации, что она хочет поскорее умереть. У неё нет места, куда бы она могла уйти и успокоиться. А у меня есть. Интересно, желала ли мама смерти так же сильно, как эта женщина?». Сеймей лёг на кровать, прислушиваясь: не слышно ли где скрипа ногтей. Но было тихо. «Наверное, её связали и вкололи успокоительное», — предположил Аояги. В тишине палаты его глаза медленно закрылись, и Сеймей погрузился в привычный, но по-прежнему желанный сон. В дивном мире всё было как обычно, за исключением отсутствия Нисея. Сеймей сильно удивился такому стечению обстоятельств. Он обошёл дерево вокруг, вгляделся в его ветви, предполагая, что Акаме вполне мог залезть наверх, побродил среди зелёных холмов и вернулся обратно к дереву, но Нисея по-прежнему не было. Сеймей присел на траву и вспомнил, что где-то здесь его и поцеловали. «И как мне теперь вести себя с ним? — подумал Аояги. — Может, хорошо, что его пока тут нет?». От скуки Сеймей начал рвать травинки и связывать их между собой. Он всегда отличался усидчивостью, поэтому очнулся от своего занятия только тогда, когда травяная верёвка составила уже почти два метра. Сеймей вытянул руку вверх и поднял её, размышляя, как применить собственноручно созданный инструмент. — Её можно повесить как гирлянду. От знакомого голоса совсем рядом Сеймей вздрогнул. Он повернул голову и увидел облокотившегося о дерево Нисея. — Почему ты не окликнул меня раньше? — спросил Аояги. — Ты выглядел поглощённым своим занятием, и я хотел знать, как долго ты можешь заниматься чем-то подобным. Сеймей больше не знал, что сказать. Он смотрел на тёмные длинные пряди Нисея, поскольку в глаза взглянуть не решался. — Я хочу извиниться. Только после этих слов Сеймей наконец посмотрел в лицо Нисея. — Я поступил эгоистично, — Акаме сделал пару шагов, чтобы подойти к Сеймею. — Не могу сказать, что я не хотел этого делать, но мне не следовало. Прости меня. Аояги обернул связанную между собой траву вокруг шеи Нисея и слегка затянул. — Обычно я убиваю тех, кто нарушил моё личное пространство, — серьёзно заявил Сеймей. — И меня убьёшь? — не вздрогнув и пристально глядя в глаза напротив, спросил Нисей. — Нет, если скажешь, почему тебя так долго не было. — Я поздно лёг, — ответил Нисей. — Так ты тоже спишь? — удивился Сеймей, ослабив травяные путы на шее Акаме. — Конечно! Как бы я тогда попадал в этот сон? Аояги выкинул связанную траву в сторону и облокотился о дерево в том месте, где недавно стоял Нисей. — Почему ты так поздно лёг? Девушка? — спросил Сеймей. — У меня её нет, — безучастно отозвался Нисей и лёг на траву. — Накопилось много заданий по учёбе, вот и пришлось пожертвовать сном. — В каком университете ты учишься? Название, которое сказал Нисей, не показалось Сеймею знакомым, поэтому он больше не стал спрашивать Акаме об учёбе. — Ты сказал, что не умеешь любить, — напомнил Нисей. — Я думал, мы больше не будем возвращаться к этому. — Я лишь попросил прощения. Я не говорил, что не хочу обсудить это. — Как ловко ты орудуешь словами. — Привычка, — сказал Нисей, закрывая глаза. — Я всё думал: действительно ли ты не умеешь любить или просто не хочешь? — Ко мне применимо и то, и другое. — В какой-то мере я понимаю тебя. С логической точки зрения. Но со стороны чувств для меня не ясно, как ты умудряешься обходить любовь стороной. Ведь не так просто убежать от неё, даже если не ты первый всё затеял. — Почему? — Сначала влюбляются в тебя. Жаждут каждую секунду быть с тобой и говорят, как тоскуют без тебя. Ты не понимаешь, что за сумасшествие твориться внутри человека. А затем слишком резко и непредсказуемо начинаешь сам испытывать желание быть рядом. Всегда знать и видеть, что делает другой человек. И твои чувства становятся сильнее тех, что испытывает он. Казалось, что именно этот человек страдает и будет страдать от любви к тебе, вот только в дураках остаётся, увы, не тот, кто всё это начал. — И люди всё равно раз за разом идут на эту авантюру. Что за глупцы. — У тебя просто другие приоритеты. Уверен, есть что-то, что так же раз за разом может заставить тебя идти на безумие. «И ни слова о том, что я мыслю неверно», — заметил Сеймей. Всего благодаря паре словам Нисей стал словно чуточку ближе к нему. Аояги позволил себе немного раскрыться перед ним, ведь все прочие, кто слышал от Сеймея подобные слова, считали его просто эгоистом. Лишь Нисей понял, что для Аояги просто другие вещи стоят больше, чем любовь. И для него в этом не было ничего странного. На следующее утро, читая книгу в комнате отдыха, Сеймей вспомнил об университете, про который говорил Нисей. На книжных полках не было никакого справочника, способного помочь Аояги, поэтому ему пришлось подойти к одному практиканту не многим старше самого Сеймея. Будущий врач клацал что-то в своём смартфоне, именно поэтому Аояги выбрал его. — Вы не могли бы кое-что посмотреть для меня в интернете? — обаятельно улыбнувшись, попросил Сеймей. — Конечно, без проблем, — легко согласился практикант. Одной лишь улыбкой Аояги мог бы выиграть войну. Парень в белом халате вбил название университета в поисковик, и тут же высветилось несколько сайтов. — Вот он, смотрите. Сеймей посмотрел на экран протянутого телефона и не мог поверить своим глазам: он никогда раньше не слышал о подобном университете и никто из его знакомых в нём не учился, но учебное заведение действительно существовало на территории Японии. — Благодарю, — тихо сказал Сеймей, и, всё ещё поражённый увиденным, присел обратно на диван. «Завещание мамы, университет, о котором я раньше знать не знал… Не могу поверить», — думал Аояги, подперев щёку и уставившись в одну точку. От раздумий его отвлёк собственный чих. — Интересно, каковы пределы этого пространства? — вслух рассуждал Сеймей, в очередной раз встретившись с Нисеем. — Здесь есть множество холмов, ледяные горы и огненные скалы. И это лишь то, что мы видели. — Хочешь отправиться в путешествие? — спросил Нисей, сидя на ветке дерева и поедая вишню. Она впервые за всё время дала плоды. — Может быть. — Если мы ничего не найдём и окажемся вновь в этом сне, будем ли мы там, где остановились или окажемся снова у этого дерева? — Так ты идёшь со мной? — запрокинув голову и глядя вверх, на Нисея, спросил Сеймей, впрочем, уже зная ответ. Выбрав направление наугад, парни долго шли вперёд, то поднимаясь, то спускаясь по холмам. Солнце оставалось на месте, поэтому Сеймей и Нисей не могли точно сказать, сколько времени прошло. Только миновав огненные скалы, они убедились в том, что не ходят кругами. — Трава стала ниже, — через некоторое время заметил Сеймей. Вслед за травой стала меняться и почва, а потом она и вовсе сменилась песком. — Ого! Это море! — радостно воскликнул Нисей. Его глаза светились от восторга. Синева воды простиралась перед парнями. Спокойные волны слегка выходили на берег, чтобы вновь вернуться обратно. Они словно манили к себе. — Давай искупаемся! Акаме начал раздеваться, небрежно кидая одежду в сторону, и кого же было удивление Сеймея, когда он увидел на Нисее плавки. — Ты был готов? — удивился Аояги. — Но у меня-то нет плавок. В Сеймея тут же полетели плавки. — Тут я могу создать в мгновение что угодно. Не забывай, — довольный собой, заметил Нисей. — Надеюсь, ты угадал с размером. — У меня меткий глаз, — Нисей подмигнул и побежал к морю. — Значит ли это, что он периодически пялится на мой зад? — флегматично спросил сам у себя Сеймей. Аояги отправился переодеваться за ближайший булыжник, коих было полно у пляжа. Вернувшись, он заметил уже вовсю плескавшегося Нисея. Положив аккуратно сложенные вещи на песок, Сеймей сорвался с места и ринулся к морю, погрузившись в него с разбегу. Последний раз он так делал в далёком детстве, и приятные воспоминания и непринуждённость разлились теплом в душе. Проплыв немного, Сеймей перевернулся на спину и стал просто дрейфовать на волнах, любуясь ярким небом. Нисей схватил его за руку и притяну к себе. — Мы словно на нашем частном пляже, — с восторгом сказал он. — Если подумать, то тут всё наше, — жмурясь от яркого солнца, произнёс Сеймей. «Наше», — повторил про себя Аояги, не ощущая при этом раздражения. Ему не было в тягость делить с Нисеем этот сон. — Что-то плывёт, — заметил Акаме. Сеймей погрузился в воду и посмотрел туда, куда указывал палец Нисея. На них плыл чёрный плавник. — Может, это дельфин? — с надеждой предположил Акаме. — Мы ничего не знаем об этом мире. Давай лучше поплывём к берегу. Быстро вернувшись на берег, парни некоторое время наблюдали за плавником, но тот уплыл за горизонт, так и не раскрыв своей личности. — Мда, — уперев руки в бока, только и сказал Нисей, недовольным взглядом провожая плавник. Сеймей разделил бы его недовольство, но был слишком сосредоточен на том, чтобы сфокусировать взгляд. Но как он не старался, перед глазами всё только сильней расплывалось, пока и вовсе не завертелось, словно на бешеных каруселях. В поисках опоры, Сеймей схватился за плечо Нисея. Почувствовав чужое прикосновение, Акаме обернулся и в тот же момент подхватил теряющего сознание Аояги. Сквозь шум в ушах Сеймей слышал испуганный голос Нисея, но ничего не мог с собой поделать. Его веки медленно закрылись. Сеймей проснулся, ощущая на лбу испарину. Один из врачей уже совал ему градусник в подмышку. Вскоре ему что-то вкололи, и жар в теле перестал быть таким сильным. Аояги вновь закрыл глаза и погрузился в темноту. Сеймей проклинал пациента, что недавно чихнул на него, и очень надеялся, что тот страдал ничуть не меньше его самого. Аояги то мучился от жара, то трясся от озноба. Кашель докучал и днём, и ночью, и вскоре по окровавленной слюне Сеймей понял, что исцарапал горло. Он подолгу не мог заснуть, а когда, наконец, закрывал глаза, не видел ничего. Аояги тосковал по дивному миру. И смог признать, что скучает и по Нисею. Ночью Сеймею было очень жарко. Когда он открыл глаза, то обнаружил себя в горящей комнате. Это был кабинет его старой школы, в котором он сжёг похожий на себя труп. Вот только на месте мёртвого сидел сам Сеймей. Оковы системы не давали встать со стула и ринуться прочь, а огонь подбирался всё ближе и ближе. Дым резал глаза и заполнял лёгкие. Аояги понял, что он может задохнуться куда раньше, чем сгореть. Однако и такой исход его не радовал. Когда правую руку обожгло, Сеймей безумно забился в цепях, посчитав, что огонь уже охватил его. Но поняв, что кроме среднего пальца боли нигде не было, Аояги взглянул на ладонь: имя слепило своим сиянием. В языках пламени появился силуэт человека с теми же буквами на пальце, что и у Сеймея. Чужая рука схватила правую ладонь Аояги и потянула на себя. Ледяные цепи тут же разлетелись, потушив собой огонь вокруг. — …Котяра, — только и смог услышать Сеймей сквозь потрескивания утихаемого пламени. Аояги резко раскрыл глаза. Чужая рука с именем Beloved всё ещё стояла перед его глазами. Указательный и безымянный палец были одинаковыми по длине. Совсем как у Нисея. «Боже, да он же даже не существует, — закрыв глаза ладонями, Сеймей тихо смеялся, но смех был совсем не весёлым. — Она пришла из нереального мира. Я столько убегал от неё, но она пришла, чтобы смеяться надо мной. Чёртова любовь. Я желаю связи с собственной фантазией». В этот день Сеймей чувствовал себя гораздо лучше. Он лишь иногда кашлял, но горло уже не саднило как прежде. Уснув, его не ждали кошмары или темнота. Дивный мир вновь распахнул двери, а в нём знакомое дерево и Нисей под ним ждали Сеймея. — Сеймей! — Акаме резко поднялся с места, увидев знакомую фигуру. — Где ты был все эти дни? — спросил Нисей, подбежав к Сеймею. — Ты приходил сюда? — Я тут каждый раз, как засыпаю. Но тебя нигде не было. Я скучал, — последние слова Нисей прошептал. Он вплотную подошёл к Аояги, сжав одно его плечо и положив ладонь на бледную щёку. — Сеймей, — произнёс Нисей, заглядывая в синие глаза. — Я тоже скучал, — тихо признался Аояги, прикрывая веки. Первые секунды Нисея охватило волнение, и он лихорадочно думал, правильно ли истолковал действия Сеймея, но решив не терять шанса, вскоре медленно коснулся его губ своими. Пальцы Акаме зарылись во вьющиеся волосы, и каждая его мысль, каждый вдох и выдох были посвящены Аояги. Сеймей интуитивно обвил руками талию Нисея, не желая отпускать его. Губы медленно ласкали друг друга, одни неумело, другие еле сдерживая страстный порыв. — Где ты был? — спросил Нисей, обняв Сеймея за шею. — Я простыл и не мог видеть этот сон. Вскоре они лежали на траве, не выпуская друг друга из объятий. Время шло, а никто так и не проронил ни слова, поскольку не было в них нужды. Сеймей не знал, что ему может быть настолько хорошо. Но было невероятно больно от того, что всё это — лишь сон. Когда Аояги проснулся, он пожалел, что открыл глаза. Тоска обрушилась на него, белые стены вокруг кричали, какова реальность на самом деле, и что счастье существует лишь в его собственной фантазии. Сеймей никогда не любил мир, теперь он возненавидел его. Аояги стиснул зубы настолько, что боль тут же ударила в мозг, но он не мог прекратить. Сеймей надеялся, что так он сможет сдержаться, в душе понимая, насколько тщетна эта попытка. Тёплые слёзы покатились по его щекам. «Я думал, что все эти слова о несдерживаемых слезах — лишь способ развести на сопли тупых баб, смотрящих не менее дегенератские сериалы. Но никогда мне не приходило в голову, что я испытаю подобное на себе, — разум Сеймея понимал, что это глупо и бесполезно. Твердил вновь и вновь, что он выше этого, что раньше же держался, но веки, как назло, дрожали, давая волю новым слезам. — Рано или поздно любой человек поймёт, что он не властен над чувствами». На протяжении всего дня Аояги был апатичен. Он мало ел, взгляд его был безжизненным, а случайно сталкивающиеся с ним пациенты не вызывали в Сеймее приступ ярости. Он просто не замечал их. Узнав об этом от врачей, Семь Лун с замиранием сердца стали ждать, когда Сеймей расколется. Они не допускали мысли о том, что виной всему не атмосфера психиатрической больницы, а сон Аояги. Только вечером Сеймей стал приходить в себя. Он рано лёг в постель, чтобы поскорее заснуть, но разум упорствовал и не хотел погружаться в сон. Аояги испугался, что возможно теперь он будет мучиться бессонницей, но ближе к полуночи ему всё же удалось заснуть. И только оказавшись в дивном мире, Сеймей почувствовал себя счастливым. — Я заждался тебя, — признался Нисей. — У меня было очень много дел, — важно сказал Сеймей, лукаво прищурив глаза. — Тебе обязательно вести себя настолько высокомерно? — без тени злобы спросил Нисей. — Происхождение обязывает. — Аристократ хренов, — отшутился Акаме, придвинувшись к присевшему под деревом Сеймею. — Я-то знаю, как ты спешил сюда. Зелёные глаза пристально смотрели на Аояги, словно видя все его чувства насквозь. Было ли это действительно так, или Нисей просто обладал нужным опытом, Сеймей не знал, но этого ему хватило, чтобы в смущении отвести взгляд, а затем и следка отвернуться. Чужая ладонь легла на его щёку, заставляя повернуться обратно. Акаме прижался своим лбом ко лбу Сеймей, а затем крепко обнял его и повалил на траву. Аояги погладил Нисея по голове, после так и оставив свою ладонь на тёмной макушке. Если он действительно был сумасшедшим и весь дивный мир — плод его больного мозга, Сеймей был рад, что сошёл с ума. — Я до сих пор не могу поверить, что ты пошёл на это, — сказал Сеймей. Нисей следка поднял голову, чтобы взглянуть на него, и спросил: — На что? — На любовь ко мне. — Ты считаешь это странным? — Конечно! — воскликнул Сеймей, отстраняясь от Нисея и садясь, чтобы тот мог видеть его и внимать последующим словам: — Моя главная рекомендация — моя красота. Ты можешь её можете видеть, все могут, я не так глуп и наивен, чтобы не осознавать её силы. В моей внешности нет обмана, можно быть на сто процентов уверенным, что моя физическая красота вполне естественная. Но это не показатель душевной красоты. Я — эгоистичный, вспыльчивый, мстительный, злопамятный, хладнокровный, максимально бесчувственный, меркантильный человек. И я пропитан, окончательно и бесповоротно, презрением к чужой жизни и неверием в людей. — Я тоже не так глуп и наивен, чтобы не видеть этого в тебе. Но мы не можем испытывать одни и те же чувства ко всем. И так уж вышло, что теплоту ты можешь излучать лишь для узкого круга людей, или и вовсе только для одного человека. И как бы высокомерно это не звучало, но мне повезло им стать. Повторюсь: я не так глуп и наивен, чтобы не видеть этого в тебе. Сеймей был поражён. Он думал, что Нисей мазохист, сумасшедший, безумный глупец, и был невероятно счастлив, что встретил именно его. — Какой же ты идиот, — сказал Сеймей, ложась обратно на траву. — И это всё, что ты можешь сказать после моих слов?! — воскликнул Нисей. — Я же предупредил, каким человеком являюсь. — Ещё и говоришь, что я сам виноват. На что я подписался?! — в притворной панике произнёс Нисей. Сеймей лежал и улыбался его словам, а после стал тихо смеяться, наблюдая за тем, как Акаме гадал на цветке, приговаривая: «Любит. Не любит». Когда последний лепесток улетел, подхватываемый ветром, на словах: «Не любит», Сеймей подсунул Нисею ещё один цветок. Он подавал Акаме цветы до тех пор, пока не услышал нужный вариант. Нисей нежно взгляну на него и Сеймей ответил тем же взглядом, после устремив глаза к небу.

О, ты, благословенный Сон, пока весь мир гремит далекий, я был тобою воскрешен, о, милый свет, тобой согрет был дух мой, вечно одинокий!

Вспомнил Аояги строчки одного стиха, и удивился собственным мыслям: подобное для Сеймея было излишне сентиментальным. Но он должен был признать, что воскресшие в памяти строки как нельзя лучше подходили к его ситуации. — Я не хочу больше ни интриг, ни скандалов. Если бы была возможность — остался бы тут навсегда, — признался Сеймей. — Но это сон. Иллюзия. — Да. Как и ты, — грустно улыбнулся Семей, и через некоторое время его губы задрожали. — Нисей, я не хочу, чтобы ты был просто фантазией. Сеймей сквозь слёзы с мольбой посмотрел на Акаме. Нисей тут же поддался вперёд и обнял Аояги, крепко прижимая к себе. Он зарылся во вьющиеся волосы и впился в губы Сеймея, пытаясь успокоить его поцелуем. Аояги закрыл глаза, отдаваясь моменту. Они жадно втягивали губы друг друга, желая заявить свои права на другого, насытиться перед разлукой и навсегда запечатлеть в памяти это время. Руки Нисея забрались под рубашку Аояги, водя по спине, Сеймей не обладал той же смелостью, поэтому гладил Акаме поверх одежды. — Нисей, если ты существуешь, пожалуйста, спаси меня. Сильнейшая жертва готова была довериться Акаме без сожалений, и даже когда Нисей больно втянул кожу на шее, Сеймей не изменил своего решения. — Я спасу тебя. Обещаю, — твёрдо сказал Нисей, возвращаясь к губам Аояги. Они обнимали друг друга, не видя ничего кроме полюбившегося лица напротив, поэтому никто не заметил сияющего имени Beloved на среднем пальце партнёра. Когда Сеймей проснулся, ему снова вспомнился стих, но на этот раз другие его строки:

В ночи отрадной грезил я, Не помня о разлуке, Но сон дневной настиг меня И пробудил — для муки!

Палата была освещена солнечным светом, проникающим через небольшое окно высоко под потолком. Сеймей поднялся с кровати и взглянул в виднеющееся за стеклом небо. Для Аояги оно было не более чем голубым пятном. Он недовольно вздохнул и опустил голову вниз, глядя на своё отражение в белой плитке пола, и тут же заметил странное пятно на своей шее, которого точно не было, когда Сеймей ложился спать. Аояги опустился на колени и приблизил своё лицо к полу, стараясь рассмотреть пятно. Оно было немного красноватым и похожим на засос. Сеймей отказывался верить в увиденное, но дрожь от ужаса всё же прошила его тело. «Кто-то заходил в мою комнату, пока я спал. И оставил это», — таковы были его мысли. У него не было оружия, он не мог самовольно выйти из комнаты, и даже если бы хотел, не смог бы надеяться на чужую помощь. В этой психиатрической больнице, куда он был сослан, случись что с Сеймеем, все закрыли бы глаза. Неважно, изнасилуют его или убьют, никто не поможет. Аояги в ужасе схватился за голову. Он признавал свою внешнюю красоту, но не мог подумать, что кто-то положит на него глаз. Сеймей старался подмечать всё в поведение попадавшихся ему врачей, лихорадочно оглядывался по сторонам и следил за посторонними взглядами. Врачи заметили это и с опаской наблюдали за Аояги, от чего тому становилось ещё больше не по себе. Его день тянулся гораздо медленнее, чем нарастающая внутри паника. Сеймей принял решения не спать всю ночь, чтобы тем самым выяснить, кто его недоброжелатель. Но вскоре понял, что если недруг не появиться сегодня, он придёт завтра, или возможно даже через пару дней. Сеймей не мог не спать каждую ночь, и от осознания этого паника полностью захватила его мозг. Аояги метался по своей палате, каждый раз резко останавливаясь и не мигая смотря на дверь, как только за ней слышались шаги. Он не допускал мысли, что никто не желает ему подобного зла, что засос был оставлен Нисеем. Как бы Сеймей не любил дивный мир, как бы не влёк его Акаме, он считал всё это лишь собственным сладким бредом. К полуночи Сеймей внезапно успокоился. В нём больше не было ни страха, ни чувства одиночества или безнадёжности. Аояги сидел на кровати в ожидании, словно ему сказали о приближающемся чуде, невероятном событии, но откуда у Сеймея информация о подобном, он сам не мог понять. Появившийся из ниоткуда посреди палаты силуэт ничуть не испугал Аояги. Наоборот, он с каждой новой прорисовывавшейся чертой дарил Сеймею лишь радость. — Заждался, Котяра? — уверено улыбнувшись, спросил Нисей. — Долго думал над приветствием? — хмыкнув, поинтересовался Сеймей, поднимаясь с кровати. — Если честно, то да. Аояги подошёл к Нисею и обнял его, весь дрожа. Ладони Акаме тут же коснулись спины жертвы, прижимая её к себе. — У тебя есть имя на пальце? — Да. Твоё имя. Сеймей немного отстранился, чтобы взглянуть в зелёные глаза. Аояги уже не дрожал, теперь он всецело был поглощён другими мыслями. — Если ты боец, почему тогда никак не отреагировал на мою фамилию?! — искренне недоумевая, спросил Сеймей. — А должен был? — Конечно! Я же Аояги Сеймей! — Твоё высокомерие сыграло с тобой шутку. — Но меня все системные знают! — уверял Сеймей, тряся Акаме за плечи. — Да, да, ты крут, — отмахнулся Нисей. — Я серьёзно! Тебе со мной повезло! — Даже если бы ты не был жертвой, я бы всё равно считал, что мне с тобой повезло. Нисей нежно улыбнулся после своих слов, от чего Сеймей слегка покраснел, смущённый искренностью Акаме. — Давай убираться отсюда, — предложил Нисей. — Подожди. Создай краску, похожую на кровь, — попросил Сеймей. Акаме лишь пожал плечами и выполнил просьбу жертвы. — Ты точно не в себе, — без злобы прокомментировал он сотворённое Аояги. — Должен же я отплатить им за гостеприимство, — обворожительно улыбнувшись, сказал Сеймей. Он подошёл к Нисею и обнял того за талию. Вспышка света озарила палату, и пара вмиг исчезла. На стене красной краской красовалась надпись: «Goodbye, bitches! Встретимся в Аду».