Соболиные брови

Середина мая. Ласково светит солнце, дует легкий ветерок. Солнечные блики пляшут по небольшим волнам на темной воде. Возле озера, под деревом на расстеленных мантиях сидят двое детей. Мальчик и девочка. Девочка сердито вытирает текущие из глаз слезы. Её золотисто-рыжие волосы слегка шевелятся под слабыми порывами ветра. — Ну почему? Что плохого в том, что мне нравится носить зеленое? Что плохого в том, что я дружу с тобой, Том? — Ровным счетом ничего, — отвечает темноволосый мальчик лет двенадцати, сочувственно глядя на подругу. — Они тебе просто завидуют! — Ну, да! Было бы чему! — девочка пытается подавить горькие всхлипы, но получается плохо. Том почти доброжелательно смотрит на гомонящих неподалеку гриффиндорцев. Какие же они все-таки непробиваемые! Это даже тупостью не назвать, хотя очень хочется. Эта решимость, эта абсолютная уверенность в том, что все, что ты делаешь — правильно, всегда удивляла Тома. Как же можно не сомневаться в своих действиях? Как можно решать все сразу, не тратясь на переживания и рефлексию? Как можно жить, основываясь только на голых идеалах, и быть при этом счастливым?.. А что такое храбрость? Умение отстаивать свое видение мира, даже будучи неправым? Способность остаться одному, когда все уже ушли, и спасти чьи-то жизни ценой своей? Прямо говорить все, что думаешь? Вот последний пункт можно было бы исключить из этого списка достоинств! Воистину, змея кусает с целью убить; а лев — пообедать! Эх, гриффиндорцы, гриффиндорцы, поотрывать бы вам длинные языки и цены б вам не было! Если и сам основатель их факультета был таким же, то Том вполне понимал великого Салазара, иногда уйти все же проще, чем потом, чертыхаясь, потихоньку закапывать где-нибудь под кустиком бездыханный труп. — Что они тебе наговорили, Минерва? — Неважно! — упрямо дергает та головой, встряхивая своими золотисто-рыжими кудрями. — Нет, важно! — с нажимом говорит Том, пристально глядя на нее. — Скажи, не бойся, я не буду им мстить. — Они, они… назвали меня змеиным отродьем и зеленой кикиморой… — она не любит жаловаться, но с Томом невозможно спорить. — Аластор залепил мне волосы чем-то липким и вонючим и им же измазал мне лицо. Все так смеялись... Лицо Тома каменеет, и от него отчетливо начинает веять нешуточной угрозой. — Том, пожалуйста, не мсти им! — девочка мгновенно улавливает его перемену настроения. — Они поймут за что. Я не хочу, чтобы они думали, что я слабая! — Хорошо, не буду. Я ведь уже пообещал, — соглашается он. В конце концов, когда сводишь счеты, необязательно во все горло орать, за что именно. — Знаю я твои обещания, — угрюмо отзывается та. — Ты даешь слово, а на следующее утро полшколы остается в недвижимом состоянии! Том смущенно хмыкает: в тот раз он действительно что-то не рассчитал с зельем, по его расчетам, у ее обидчиков должны были вырасти большие рога и чешуйчатые хвосты, с домовиками договориться было проще простого, чтобы они подбавили одно безобидное снадобье парочке заносчивых гриффиндорцев. Но то ли домовики что-то напутали, то ли Том. В любом случае у них получилось оружие массового поражения с непредсказуемыми последствиями. Неделю в школе творился бедлам, несказанно развлекавший Тома, до тех пор, пока в больничное крыло не попала сама Минерва. Тут уж юному Борджиа стало совсем не до шуток. Белокурая красавица в алом шарфе звонко хохочет неподалеку, Минерва затравленно съеживается, оглядываясь. — Эй, ты чего? — Том осторожно трогает её за плечо. — Я знаю, что я уродина, — вновь начинает всхлипывать она. — Но совсем необязательно мне об этом напоминать каждую свободную секунду, как это любит Августа. Она очень редко плачет. Даже, когда ей больно, она старается быть сильной. Но сейчас… Том растерянно смотрит на нее, не понимая как ей помочь, его-то никто никогда не утешал, он даже не знает, как это делается. — Наоборот, ты очень красивая! — возражает он. — Неправда! К тому же разве бывает так, чтобы брови были черные, а волосы рыжие? — Знаешь, когда мне было лет семь, у нас в приюте появилась новая воспитательница, — произносит он, поддавшись какому-то странному наитию. — Она недолго проработала, месяца три, не больше. Но она рассказывала нам удивительные сказки. Одна из них мне запомнилась больше всего. Там говорилось про девушку, у которой были длинные медные волосы и малахитовые глаза, она жила в своем подземном царстве, изредка выходя на поверхность. Она ведала всеми камнями и металлами… — нараспев говорит Том, искоса поглядывая на переставшую плакать Минерву. — Она умела обращаться в маленькую зеленую ящерку и часто заманивала к себе охотников за драгоценной рудой… Том так увлекся своим рассказом, что позабыл обо всех своих планах мести. Тем более что Минерва слушает его с широко открытыми глазами, в кои-то веки, не перебивая его на каждом слове, чтоб уточнить какие-нибудь сомнительные на ее взгляд факты или завязать жаркую дискуссию. — Она была редкостной красавицей, — продолжает Том, — с золотисто-рыжими волосами и густыми темными бровями, она всегда появлялась в зеленом платье, украшенном горным хрусталем и изумрудами. Те, кому довелось увидеть её хоть раз, влюблялись на всю жизнь и не могли ее забыть. Она была очень гордой и никогда не показывала никому своей слабости. Однажды она встретила молодого рудокопа и полюбила его. Но он уже был влюблен в другую, свою невесту. Она отпустила его восвояси, но взамен забрала его дочь и сделала своей преемницей, а затем пропала. — Как пропала? — Просто исчезла, и ни один из смертных больше никогда не видел её. Говорят, она превратилась в камень, чтобы больше никогда ни в кого не влюбиться! — А… а как её звали? — Её имя никому неизвестно, но люди прозвали её Хозяйка медной горы. На некоторое время повисает молчание. Затем Минерва неуверенно поднимает голову и осторожно спрашивает: — Том, ты это просто выдумал, чтоб утешить меня, да? — Вовсе нет, глупенькая! — смеется тот. — Это настоящая сказка, известно даже место, где она жила: это Уральские горы, далеко на севере! И у нее были такие же брови как у тебя. Мисс Фэрритэйл называла их соболиными. — Соболиные брови, — медленно повторяет Минерва, как бы вслушиваясь в необычное звучание слов. — Спасибо тебе, Том! — она неожиданно вскакивает, целует его в щеку и, подхватив с земли мантию, опрометью бросается к замку. А он так и остается стоять, растерянно глядя ей вслед, приложив пальцы к горящей щеке. Том редко впадал в такой ступор, и немудрено: в приюте подобная слабость могла дорого обойтись юному волшебнику. Если в детстве он мог защитить себя хотя бы спонтанным выбросом магии, то сейчас его лишили права даже на этот последний способ самообороны. Его способности к гипнозу пока могли сработать разве что на кролике, а физические данные не давали ни малейшей надежды справиться с более старшими и сильными обитателями приюта, повадками и манерами больше напоминавших бандитов. Но Минерве каким-то образом удалось незаметно переменить его представление о мире в лучшую сторону. Эта удивительная девчонка не требовала от него ничего, кроме неукоснительного выполнения правил. С ней он мог быть просто самим собой, не боясь в следующую секунду горько пожалеть об этом. Она не боялась его, не заставляла быть откровенным. Она просто была рядом, помогала ему с трансфигурацией, а он ей с зельями. Просто дружба и ничего больше. Но теперь уже не так страшны три месяца персонального ада в приюте, где он снова не сможет защитить себя, не так страшно оставаться без магии, и самое главное, он больше не один!.. …Когда-нибудь это перестанет быть для него важным, смерть ужаснет его, а душа разлетится на множество осколков. …Когда-нибудь Августа Лонгботтом и Аластор Грюм станут ее лучшими друзьями, а прежний друг Том Риддл станет врагом, не успев преодолеть той тонкой грани между ними, что могла бы изменить их судьбы. Очень скоро их дороги разойдутся навсегда, чтобы встретиться лишь однажды в смертельной схватке на поле битвы. И всю ее долгую жизнь ее соболиные брови будут смыкаться на переносице от одного упоминания его имени, но никто и никогда не сумеет завоевать её любовь. Потому что сердце её окаменеет, и втайне от всех, в том числе и от нее самой, всегда будет принадлежать одному самонадеянному темноволосому бессмертному, который верил лишь в магию и ради нее пожертвовал всем, что когда-либо имел: телом, сердцем, умом и душой...