almost midnight

      Юнги ненавидит остывший кофе, водолазки с высоким горлом и ощущение клавиш фортепиано под пальцами. Последнее случается довольно редко и означает, что Юнги уже прошел точку возврата, когда можно натянуть слабую улыбку и утвердительно кивнуть на вопрос «ты в порядке?». Это означает, что еще чуть-чуть, и Юнги сорвется, резнесет к чертям все, что его окружает, выплескивая злость и обиду, сдерживаемые тонкой картонной стенкой разума.       Удивительно, но только музыка дарит Юнги своеобразное чувство успокоения, хоть и совсем непрочного, временного. Словно песочный кулич, который каждую секунду рискует быть разрушенным чьим-то неаккуратным движением. Проигрывая заученную мелодию раз за разом, Юнги таким образом укрепляет свою маленькую шаткую постройку, добавляя камушки вместо песка, увеличивая размеры, строя ограждение, — чтобы его кулич спокойствия не был слишком легкой мишенью для окружающих. Только вот всегда находится кто-то, кто одним взмахом руки сносит его с лица земли, затем любуясь проделанной работой — бесформенной кучкой грязи.       Входная дверь негромко скрипит где-то на другом конце квартиры, напоминая Юнги о том, что он уже давно обещал смазать петли. Юнги не нужно останавливать пальцы, скользящие по гладким клавишам, и оборачиваться, чтобы знать, что вошедший сейчас пытается справиться с вечно заедающей молнией пальто, хмуря брови. Легкая, совсем невесомая улыбка трогает губы Юнги, но тут же исчезает, как только перед глазами пушистым облаком возникают воспоминания увиденного сегодня. Раздражение накатывает с новой силой, и Юнги бросает быстрый взгляд на циферблат настенных часов. Почти полночь.       Почувствовав кожей чужое присутствие и взгляд, прожигающий спину, Юнги замешкался, чуть не потеряв мелодию, но пальцы двигаются машинально, словно если бы Юнги отрубили голову, он все еще продолжал бы игру. Привычные аккорды вдруг теряют свою мелодичность, режа слух, а темп кажется слишком медленным, чтобы дойти до конца до того, как температура внутри Юнги достигнет точки кипения. Наспех сократив каденцию, Юнги делает парочку импровизационных пассажей и, застыв на несколько мгновений на тонике, мягко снимает кисти с клавиатуры. В повисшей тишине слышно лишь тиканье часов и биение собственного сердца, которое отдается легкой вибрацией на кончиках пальцев. Юнги может поклясться, что человек позади сейчас стоит, прислонившись к дверному косяку, и, чуть склонив голову, улыбается.       — Я никогда не слышал, как ты играешь, — слышится голос, и Юнги вздрагивает, но не оборачивается.       Он хотел было ответить что-то колкое о том, что, благодаря кое-чьим стараниям, за последние пол года впервые доходит до такого состояния, чтобы садиться за фортепиано, но слова растворились до того, как их успели произнести, оседая горечью на языке. Юнги ссутулился, руками хватаясь за обивку сидения по обе стороны от себя, и вперил взгляд в клавиши, пытаясь отвлечься. До, ре, ми, фа, соль, ля, си. Си, ля, соль, фа…       — Я думал, у тебя инструмент для красоты стоит, — голос прозвучал прямо за спиной, а следом за ним чужая рука потрепала непослушные пряди на макушке Юнги. — Ты ходил в музыкальную школу?       — Ты опоздал почти на час, Чимин, — раздраженно бросает Юнги, выдыхая.       Чимин медленно обходит стул и, положив руки на плечи Юнги, чуть надавливает, заставляя того выпрямиться.       — Прости, у меня было несколько дел, которые нельзя откладывать на завтра, — говорит он, садясь на колени Юнги и заглядывая ему в глаза. — Ты злишься?       — А та шлюха, с которой ты сегодня обедал, тоже твое неотложное дело? — Юнги выплевывает эти слова, словно может дать ими увесистую пощечину, и, судя по застывшему выражению лица Чимина, ему это удается.       — Что, прости?       — Ты думал, что если у Юнги выходной, то ему не придет в голову идея наведаться к своему горячолюбимому парню на работу, чтобы застать его обедающим с какой-то сукой? — Юнги вскидывает голову, встречаясь с растерянным взглядом. Актерская игра Пак Чимина заслуживает восхищения, и Юнги бы даже поверил, что тот не понимает, о чем речь, если бы в голове не мелькали картинки, словно фотографии, одна за другой — вот Чимин мило беседует с молодой особой в непозволительно короткой юбке, затем, мягко беря ее под руку, ведет в кафе, после чего пара делает заказ и продолжает свою увлекательную беседу, лучезарно улыбаясь друг другу. И все бы ничего, если бы не одна деталь, незаметная для сидящих за соседними столиками, но сразу бросившаяся в глаза Юнги — нога девушки, интимно скользящая вверх к колену Чимина и выше, останавливаясь у внутренней стороны бедра.       — Послушай, я не знаю, что ты там себе… — Чимин замолк, нахмурившись, словно что-то вспоминая, но в следующую секунду черты его лица разгладились, а губы дрогнули в полуулыбке. — Ах, если ты про ту девушку… Не обращай внимания, это всего лишь еще одна разбалованная клиентка.       — Еще одна? И сколько же еще таких клиенток пытаются затащить тебя в постель? — при одной мысли об этом Юнги чувствует боль, заполняющую все его тело до последней клетки. Руки с такой силой сжимают ткань сидения, что, кажется, она сейчас превратится в пыль. — Старания скольких из них увенчались успехом?       — Не преувеличивай, Юнги, — Чимин хотел положить руки на плечи Юнги, но тот отстранился. Так и не дождавшись реакции на свои слова, Чимин продолжил: — Я же не виноват, что иногда попадаются и такие кадры, которые млеют от высокой должности в сумме с красивым личиком. Поверь, я сам далеко не испытывал удовольствие от всего этого.       — Да? — Юнги изогнул губы, придавая своей усмешке как можно больше желчи. — А по тебе и не скажешь. Ты даже ни разу не попытался ее послать!       — Тогда она отказалась бы подписывать с нами контракт, — спокойно говорит Чимин, словно объясняя очевидные вещи пятилетнему ребенку.       — Так вот как ты работаешь… Готов стелиться под каждой шлюховатой малолеткой ради гребанного контракта?       Юнги делает глубокий вдох и задерживает дыхание, надеясь хоть как-то успокоиться, но ураган уже бушует внутри него, сметая все на своем пути. Остатки жалкого куличика, который так тщательно строил Юнги, рассыпались, все еще сохраняя отпечатки подошв Пак Чимина.       — Ты переходишь грань, Мин Юнги, — внезапно посерьезнев, сказал Чимин с долей предупреждения в голосе. — Мне не нужны твои истерики, высосанные из пальца. Если ты хочешь посмотреть, как это — действительно стелиться под малолеткой, — я могу тебе показать.       Если кто-нибудь скажет, что Мин Юнги — конченый собственник и свихнувшийся ревнивец, то окажется бесконечно прав. Именно эти черты его и без того дерьмового характера были ключом большинства их с Чимином ссор, и если раньше Юнги мог хоть немного контролировать себя, то сейчас все те мимолетные улыбочки случайным людям, неизвестные звонки с неизвестных номеров, непонятные задержки Чимина на работе — все это вылилось в один огромный смерч, сносящий Юнги крышу.       Мин резко вскочил, заставляя Чимина почти что упасть с его колен, но тут же грубо подхватил его подмышки и усадил на клавиатуру. С дюжину клавиш зазвучали одновременно, ударяя жуткой какофонией по барабанным перепонкам, но едва ли это заметил кто-либо из двоих. Юнги пару мгновений смотрел в распахнутые глаза Чимина, пытаясь найти там ответы на свои многочисленные вопросы, но видел лишь свое отражение.       — Не смей даже смотреть ни на кого другого, ублюдок, — прохрипел Юнги, с яростью впиваясь в губы Чимина жадным, собственническим поцелуем.       Он не просил — он требовал. И, несмотря на то, что Чимин физически сильнее худощавого Юнги, сейчас он не мог, или же скорее не хотел, ему противиться. Удобно устроив свои руки на шее Юнги, Чимин с жаром отвечает на поцелуй и шире раздвигает ноги, чем Юнги тотчас пользуется, проскальзывая между них. Он прижимает Чимина сильнее, почти что вдавливая того в крышку фортепиано, и оттягивает волосы на затылке, открывая доступ к длинной шее и проводя по ней мокрым языком. Чимин тихо стонет, но этого недостаточно для Юнги — он хочет слышать, как голос Чимина срывается и хрипит, хочет видеть, как тот задыхается от нехватки кислорода и из последних сил шепчет его имя. Юнги хочет знать, что только с ним Чимин такой — пошлый, развратный и несдержанный.       — Только мой, слышишь? Ты только мой…       Последние слова срываются хриплым вздохом с губ Юнги в самое ухо Чимина перед тем, как он берет в рот мочку, грубо засасывая ее. Руки же в это время уже во всю блуждают под рубашкой, царапая выпуклые мышцы, а Чимин снова стонет, на этот раз более пошло и вызывающе. Юнги чувствует, как с него пытаются стянуть футболку, задирая ее вверх, и ему приходится оторваться от сладкой кожи. Он нетерпеливо хватается за ткань и ненужная вещица летит в угол комнаты, а через секунду раздается треск вырванных с корнем пуговиц чиминовой рубашки. Юнги словно в первый раз исследует языком каждый сантиметр чужого живота, кайфуя от ощущения пальцев Чимина в своих волосах. Пак вдруг укрепляет хватку, подтягивая Юнги к себе, и целует, проникая до жути горячим языком в рот. Ногами он обвивает бедра Юнги и, прижав ближе к себе, трется возбужденным членом сквозь плотную ткань брюк о выпирающий стояк Юнги. Юнги думает, что одежды до сих пор слишком много, и нехотя разрывает поцелуй только для того, чтобы со скоростью света стянуть с себя штаны и боксеры. Оставшись полностью голым, он переходит к одежде Чимина, до конца стягивая его рубашку и принимаясь за ремень брюк. Руки Юнги трясутся, и пряжка поддается не сразу, но благодаря вовремя подоспевшему Чимину совсем скоро с ней покончено. Мин обхватывает Чимина, помогая ему приподняться, чтобы снять брюки, и вот они вместе с нижним бельем валяются на полу, небрежно выпнутые подальше.       Струны фотрепиано отзываются возмутительными созвучиями, когда Чимин оседает на клавиши и ерзает, пытаясь устроиться так, чтобы ни одна из них не впивалась ему в задницу. Это получается из рук вон плохо, поэтому он сдавленно чертыхается, но Юнги тут же затыкает его рот поцелуем. В этот раз он тягучий и медленный, Юнги проводит языком по нижней губе Чимина, а затем проникает внутрь, исследуя чужие десны. Руки Чимина крепко держат его за талию, а его собственные очерчивают выступающие кубики на животе Чимина и спускаются ниже, обхватывая возбужденный член. Юнги проводит от головки до основания и Чимин прерывисто выдыхает, обдавая Юнги горячим дыханием. На мгновение они оба замирают, тяжело дыша и смотря друг другу в глаза. Зрачки Пака расширены, и Юнги снова натыкается на свое отражение в них — растрепанные волосы, безумный взгляд и часто вздымающаяся грудная клетка.       Чимин опускает одну руку, накрывает ею ладонь Юнги, все еще держащую его член, и сжимает, подаваясь бедрами вперед. Он поднимает глаза к потолку, и его губы образуют круглое «о», а Мин ловит себя на том, что готов смотреть на это целую вечность, и еще немножко. Он с трудом давит в себе желание снова поцеловать пухлые губы и продолжает уже сам надрачивать Чимину, постепенно ускоряясь. Другой рукой Юнги накрывает чужую грудь, сминая сосок большим и указательным пальцами, и срывает с губ Чимина продолжительный стон, сводящий его самого с ума.       — Бляяять, — тянет Чимин, чуть всхлипывая, когда Юнги резко убирает свою руку с его члена, но тут же опускается и проводит по нему мокрым языком, слизывая выступившую жидкость. Юнги сомневается всего секунду, прежде чем обхватить губами головку и втянуть в себя, но тут же планы в его голове меняются, и он с чпокающим звуком выпускает ее изо рта. Он замечает разочарование во взгляде Чимина, но самому Юнги порядком поднадоели эти прелюдии, а его возбуждение требует немедленной разрядки. Юнги думает, что неплохо было бы взять Чимина прямо здесь, сидящим на клавиатуре, чтобы было что вспомнить каждый раз, когда он будет садиться за инструмент, но с горечью осознает, что просто физически не сможет войти в Пака под таким углом, из-за нехватки пространства. Видимо, размышления каким-то образом отражаются на его лице, потому что Чимин спрашивает:       — Что-то случилось?       Мин видит в его взгляде неподдельное беспокойство и тянет на себя, обвивая за талию и прижимаясь к горячей груди.       — Пообещай, что будешь только со мной, — шепчет Юнги куда-то в плечо Чимину, вдыхая запах его кожи. В этот момент он так отчетливо осознает, что ему невероятно, просто вселенски повезло с Чимином, что хочется обнять того до хруста рёбер, слиться воедино и больше никогда в жизни не отпускать. Юнги чувствует, как глаза неприятно пощипывает, и шмыгает носом, не понимая такой реакции своего организма. Он чуть отстраняется, так и не услышав ответа, и вглядывается в чужое лицо. Губы Чимина медленно расползаются в мягкой, кошачьей улыбке, а затем он произносит неожиданно звонким голосом.       — Обещаю, если ты уже наконец трахнешь меня. И желательно в темпе марша, грёбаный музыкантишка!       Юнги громко смеется и стягивает Чимина с холодного дерева, завлекая в поцелуй. Он все еще чувствует во рту вкус его спермы, который теперь смешивается со слюной. Чимин делает пару шагов вперед, заставляя Юнги отступить, пока тот не стукается пяткой о ножку журнального столика, зашипев от боли. Он ловит взглядом хитрую усмешку Чимина и, резко хватая его за локти, поворачивает к себе спиной, а затем с силой давит на лопатки, заставляя того опуститься на колени. Чимин опирается руками на низкий столик, оттопыривая зад, а Мин тот час несется к тумбочке, поочередно выдвигая все шухляды, и лихорадочно перерывает содержимое в поиске презервативов и смазки. Он точно помнит, что видел где-то на днях, но как на зло именно сейчас они словно провалилась сквозь землю. Спустя минуту безрезультатных поисков, Юнги матерится и поворачивается к Чимину, беспомощно разводя руками.       — Давай так, — стонет Чимин, и Юнги не нужно повторять дважды.       Он приближается к Паку и так же опускается на колени, чувствуя мягкий ворс ковра. Смачивая слюной два пальца, Юнги приставляет их ко входу и медленно вводит, второй рукой скользя по пояснице. Чимин тихо шипит, но не дергается, стараясь расслабить напряженные мышцы. Когда Юнги добавляет еще один палец, он чуть прогибается в спине, чуть не съезжая локтями по гладкому стеклу, но стойчески выдерживает.       — Готов? — спрашивает Юнги и, услышав в ответ тихое «да» на выдохе от Чимина, заменяет пальцы своим разгоряченным членом. Он проталкивается всего до середины, но от ощущения тесноты и высокой температуры внутри хочется кричать. Чимин запрокидывает голову назад, сильнее выгибаясь, беззвучно открывает и закрывает рот, а Юнги все же погружается полностью, считая звездочки в своих глазах. Не давая им обоим как следует привыкнуть, Юнги выходит, а затем резко подается вперед, загоняя ствол до основания. Он слышит чей-то громкий гортанный стон, запоздало понимая, что он принадлежит ему. Руки крепко хватаются за бедра Чимина, сдавливая кожу до красных отметин, и Юнги начинает медленно двигаться. Пак стонет слишком пошло и развязно, вызывая сотни мурашек по телу Юнги. Он сильно жалеет о выборе позы, потому что безумно хочет видеть лицо Чимина в этот момент, но совсем скоро все связные мысли покидают его голову, помахав платочком. Мин выхватывает какие-то детали из окружающего пространства, — часы, отбивающие полночь, ворсинку ковра, непонятно как оказавшуюся на спине Чимина, обрывок собственного отражения в дымчатом стекле журнального столика — не в силах сосредоточить свое внимание на чем-то определенном. Он кое-как старается контролировать свои движения, боясь поспешить и причинить боль партнеру, поэтому очень удивляется, когда слышит возмущенный голос.       — Слушай, мы… мы так до утра не кончим, — Чимин поворачивает голову, но ему все равно не удается встретиться взглядом с Юнги. — Я просил в темпе марша, а ты чего… резину-то тянешь…       — Марша значит? — Юнги ухмыляется, разжимает пальцы, замечая оставшиеся следы на чужих бедрах, и наклоняется вперед, ухватившись за край холодного стекла. — Значит раз и… — он делает резкий толчок, вдавливая Чимина в твердую поверхность, отчего тот всхлипывает. — Два и… — за ним следует второй, заставляющий Чимина громко выкрикнуть чужое имя, растягивая его по слогам, и на Юнги это действует незамедлительно — он чувствует горячую волну внизу живота, а коленки предательски трясутся. Желая получить долгожданную разрядку, Юнги делает еще несколько рваных движений и неожиданно быстро кончает, изливаясь горячей жидкостью в Чимина. Разноцветные фейерверки вместе с бесформенными белыми пятнами пляшут перед глазами, Мин сжимает пальцы на ногах и зажмуривается, пока волна удовольствия не отпускает его. С трудом разлепив веки, он секунду пытается навести резкость, часто моргая, а потом чувствует, как тело под ним начинает шевелиться, разворачиваясь лицом.       — Ты серьезно? — Чимин смеряет все еще не пришедшего в себя Юнги скептичным взглядом. — Я думал, будет хотя бы четыре четверти.       Юнги ойкает, когда сильные руки толкают его в грудь, заставляя упасть на ковер. Чимин нависает над ним и прищуривается, а его улыбка больше напоминает оскал, от которого по спине Юнги пробегает мерзкий холодок.       — Теперь пришел мой черед получать удовольствие, малыш, — ехидно скулит Пак и одним резким движением разводит его ноги в стороны.       Юнги совсем не нравится такой поворот, и, прошипев возмущенное «что ты…», он пытается скинуть с себя тяжелую тушку, но замирает, когда чьи-то холодные пальцы касаются его ануса. В этот момент до него доходит смысл намерений Чимина, и это служит еще большей мотивацией сбросить того в сторону, но все попытки с треском проваливаются.       — Только не думай, что тебе удастся заполучить мою задницу! — вопит Юнги, отбиваясь куда попало. За все шесть месяцев их отношений Чимин никогда не пытался взять доминирующую роль на себя, и уж тем более, никогда не посягал на девственность великолепного зада Юнги. Неужели один неполученный оргазм мог так поменять его мировоззрение?       — А почему бы и нет, — Чимин вводит сразу два пальца в совершенно неподготовленную дырочку Мина, усмехаясь, когда тот посылает его на три буквы. — Почему только я всегда страдаю, а ты доходишь до того, что лишаешь меня удовольствия, играя в сраного скорострела?       — Но это дело гордости! Пощади мои остатки самодостоинства! — Юнги в последний раз дергается, понимая, что уже поздно что-либо предпринимать.       — К хуям гордость, — выплевывает Чимин, и Юнги раскрывает в себе новый спектр эмоций, осознавая, что его безумно заводит такое поведение. Он даже старается получить удовольствие от того, как ритмично двигаются пальцы внутри него, и ему это почти удается, ровно до того момента, как Чимин сует третий палец. Юнги кажется, что Чимин сейчас все там разорвет к чертям, и он не сможет даже в туалет нормально сходить ближайшую неделю, но мысли исчезают, когда он чувствует мягкость пухлых губ, обхватывающих его собственные. Поцелуй немного отвлекает его от неприятных ощущений, и Юнги не сразу замечает, как ладонь Пака мягко ложится на вновь возбуждающийся орган. Мин разрывает мокрый поцелуй и приподнимает голову, смотря на собственный член, оживший в руке Чимина, как на предателя, ведь нельзя же испытывать удовольствие, когда тебе раздирают задницу.       Спустя несколько минут, длившихся для Юнги вечность, Чимин толкается в него, сразу же набирая темп. Мин слышит звуки ударяющихся мокрых тел друг о друга, ловит свое сердцебиение где-то в глотке и со стыдом признает, что это чертовски приятно — чувствовать Чимина внутри. Чувство наполненности никуда не исчезает даже тогда, когда Пак с рыком выходит из поддатливого тела и изливается, пачкая вязкой спермой чужой живот. Юнги помогает себе рукой и кончает с опозданием в несколько секунд.       Чимин обмякает и падает на Юнги, упираясь головой тому в грудь. Они оба глотают ртом воздух, постепенно приводя ворох мыслей в порядок. На лице Юнги застыла улыбка, а рука уже во всю играет с волосами Чимина, спутывая пряди. Он пытается пошевелиться и сбросить Пака с себя, но тот лишь недовольно мычит и несильно ударяет кулаком в бок, заставляя Юнги сдавленно засмеяться.       Они лежат еще долго, обмениваясь колкостями и подшучивая друг над другом, разбавляя все короткими нежными поцелуями, пока Чимин не вспоминает, что ему завтра рано на работу, а еще Юнги до сих пор не исправил эти чертовы двери, каждый раз раздражающие своим скрипом. Мин в очередной раз обещает разобраться со всем завтра и идет на кухню, чтоб заварить себе крепкий кофе.       Позже, уже ближе под утро, Юнги сидит в одиночестве на балконе, держа в руках пятую по счету кружку горячего напитка, и о чем-то сосредоточенно думает, жмурясь от предрассветных лучей солнца. Едва заметная морщинка пролегает между бровями, но почти сразу разглаживается, когда он, кряхтя, поднимается и наконец идет спать.       Юнги ненавидит остывший кофе, водолазки с высоким горлом, ощущение клавиш фортепиано под пальцами и каждую минуту без Пак Чимина.