Леденец с ромашкой

— София, как тебе печенье? — Коллеги, подобно ранним и суетливым пташкам уже успели разлететься по делам, покинув уютную палату местного гуру спокойствия. Фоули скромно улыбнулся, поддаваясь старой привычке, наклонил голову немного в бок. — Очень вкусное, спасибо. — Девушка повернулась навстречу теплым глазам, переполненным самой неподдельной нежностью и заботой, к мягкой, но до сердечной боли добродушной и трогательной улыбке. Софье кажется, что этот человек, этот превосходный и прекрасный во всех смыслах человек смотрит так на каждого и улыбается каждому точно так же. Всем друзьям-коллегам, всем своим пациентам. На должности Ченса это особенно важно. Важна доброта, крепкое терпение и открытая, пылкая душа. — Оно натуральное, с местного рынка… — Но София абсолютно не права. Она заблуждается наивно и мило. — Полезно для ребенка. — Сколько бы не был Фоули добр ко всем вокруг, ни на кого из них и никогда не смотрел он даже вполовину так нежно, как на Гомез. Никому не уделял он столько внимания, сколько ей. В любых ее жестах и словах, даже во время чайной вечеринки, на которой активно все коллеги обсуждали серьезную проблему своей дорогой коллеги, Фоули больше думал и смотрел на Софию. Почему и заметил, с каким невероятным удовольствием та налегала на пресловутое печенье. — Если хочешь, можешь взять себе. — Спасибо, Ченс! — девушка, наверное, от своего положения вечно находящаяся на эмоциях, подскочила к акушеру и крепко обняла его, отчего последний несколько смутился. Тем не менее он признается себе, что хочет дольше чувствовать рядом с собой Гомез, счастье, что она — с большим трудом для самой себя, что не может не вызывать уважения — излучает, ее тепло и новую жизнь, что крепко держит она в своих руках.       Софии нужна помощь. Дружеская рука, подбадривающие разговоры, сладкий успокаивающий травяной чай. В конце концов помощь профессионального акушера, коим по счастливому совпадению оказался добрейший Ченс. Ей тяжело, что ясно каждому, однако полностью почувствовать все, что выносит ее несчастная душа не может и, чего греха таить, боится каждый тут.       София получает всю возможную помощь, но отказывается от того, что на самом деле нужно ей больше всего. Сильная, но бесполезно преданная глупышка. Попрощавшись с акушером, она спешит на работу, не замечая, сколько в янтаре глаз Фоули вспыхивает тепла, нежности. Чистой, неприкрытой, но несколько неловкой любви.

***

      Ветер сегодня свистел угрожающе печально, предвещая что-то нехорошее, вселяя тревогу в широкую душу акушера. Ченс осматривался по сторонам, хватал себя за запястья и неровно выдыхал. Ему не пристало волноваться, однако он никак не мог утихомирить бешеного сердцебиения своего. Было тревожно. Противно. Страшно. Фоули боится, что сегодня что-то может рухнуть. Но черт, прокляни себя сотню раз, он не может больше держать язык за зубами… — Я люблю тебя, София… — Это звучало даже слишком уверенно и смело для неловкого и добродушного докторишки. Однако его мягчайший, похожий на урчание довольного кота тенор под конец фразы сдает, вздрагивает и идет на болезненный надрыв. Фоули уже жалеет об этой опрометчивости. — Зачем?.. — София беспомощно всхлипывает и с испугом отворачивается, прикрывая красное личико аккуратной ладошкой. — Как… Ченс… я. прости, но почему?       Она вздрагивает, когда замечает, что Фоули хочет подойти, вздрагивает и сжимается, словно он зол и угрожает ее ударить. Замечая испуг девушки, акушер смиренно останавливается перед ней. Руки заложены за спину, он просто беспощадно теребит рукава, едва ли не рвет ткань, царапает короткими ногтями запястья. Все это цена его относительно спокойного внешнего вида и крепкого самообладания. — Прости. — Он виновато улыбается, краснеет, прячет взгляд. София, конечно глупышка, она ошибается. До сих пор остается предана одному единственному. Тому самому. Ей теперь очень тяжело принять кого-то еще, потому что таких как Джо на свете больше нет и не будет. Как кажется Софии. Она готова принять все тепло своих друзей, но что-то она совершенно не готова к чему-то большему. До сих пор слишком преданна или все еще не отошла от страшной потери. — София, я хочу сказать… ну…       София ошибается, сколько бы стойкой она не была, она все еще не может отпустить Джо. Он бы, конечно не одобрил. Будь в нашем жестоком мире такая штука, он бы появился в виде призрака, по-доброму бы рассмеялся и сказал что-то вроде: «Утри свои слезы и живи дальше! Нельзя, дорогая, цепляться все за одно. А ты, Ченс, смотри мне, слежу за тобой, заботься о моих крошках как следует!». Но все же Гомез может принять любую помощь и заботу, но больше не может никого впустить в свою жизнь, как однажды впустила в нее Джо. Попробуй пойми, принципы это вечно преданной женщины или беспричинный страх пережить еще одну подобную потерю. Или просто глупость? Ошибка? Люди на протяжении всей своей жизни совершают ошибки. — Эм… люблю тебя как… коллегу, ты прекрасно справляешься с работой. Мне бы хотелось спросить у тебя со…вета… — А Ченс не осуждает ее. Быть может он скорее начнет корить себя за такое опрометчивое признание. Оно не вовремя и не к месту.       Он опускает руки, покрасневшие запястья скрывают мятые рукава халата. Он вновь расплывается в добродушной улыбке, подкошенной лишь немного. Конечно, это не сломает их дружбы, их тесных отношений как коллег. Ложь нелепа, но оба решают ее принять, чтобы замять неловкость. Ченс не требует никаких объяснений и понимающе склоняет голову, мол, ерунда какая, я не огорчен и все прекрасно понимаю. А София поднимает на него взгляд полный какого-то сожаления, испуга. Фоули смотрит в ответ отрешенно и, улыбнувшись, все же решается подойти к Софии. — Сегодня был на рынке, нашел что-то, что должно тебе понравится. — Только мягко касаясь девичьей ладони, Ченс подбадривающе улыбается и решает оставить её. Это то, о чем Гомез молча просит его взглядом. — Я сегодня тоже буду на дежурстве, если вдруг что-то… заглядывай обязательно.       Он нарочно шаманил над графиками, чтобы все их смены идеально совпадали…       София молча благодарит его взглядом, а после того, как Фоули скрывается из виду, опускает глаза на свою ладонь. Теплая улыбка и теплая влага на ее щеке. Ченс оставил ей круглый, золотистый леденец. С Ромашкой, как его излюбленный чай…