Упрямая

      Дороги ведут нас на север. Ведут на юг, на восток и на запад. В любом направлении, которое подготовила для нас судьба. А еще есть дороги, по которым мы ступаем сами. Даже если под ногами нет ни разбитого асфальта, ни вытоптанной тропки, мы все равно идем нужным нам путем. И моя стезя стала подозрительно смахивать на бесконечное шествие по бескрайним просторам Содружества вслед за вечно спешащей по своим делам женщиной. И я выбью всю дурь из того, кто решит, что я жалуюсь на такое положение дел. Если уж быть откровенным до конца – я до безобразия счастлив.       Но конкретно сейчас… Мне кажется, что эта забавная женщина переборщила с винтом.       - Признаюсь, есть и у меня пара грязных фантазий, - в шутку сообщает она, обходя очередной кустарник и закидывая в рот красную таблетку с виноградным вкусом. Я прекрасно помню тот момент, когда она впервые их попробовала, но совершенно упустил то время, когда пристрастилась. Думаю, она и сама не скажет об этом хоть что-то конкретное. Она просто протягивает мне коробку, и я выуживаю оттуда парочку пилюль и для себя. – В конечном счете, нам надо как-то развлекаться.       - И у кого ты этого понабралась? – с наигранным вздохом спрашиваю я, оглядываясь назад. Это уже привычка, въевшаяся в тело и не дающая права хоть раз о себе забыть. Десять шагов и взгляд назад, еще десять шагов – взгляд назад.       - Не отставай, - продолжает она улыбаться, все время озираясь по сторонам в попытке следить за периметром. И сейчас, я уверен, это чуть более чем бесполезно. Слишком уж приподнятое настроение у нее каждый раз после того, как она выпьет пару глотков своего травянистого настоя. Словно кто-то сверху посылает ей заряды бодрости, от которых она просто сходит с ума, превращаясь в игривую девушку с бесконечно яркой улыбкой на лице. А потому я внимателен вдвойне. Десять шагов – взгляд назад.       - Если бы я только что не наткнулся на заначку зеленого крепыша, я бы решил, что ты шутишь. Вставать в такую рань, чтобы проведать никому не нужную груду металлолома, это…       Но взгляд, полный обещания сделать со мной все то, что она только что задумала и над чем посмеялась, прерывает мои мысли. Она всегда так делает, когда позволяет себе расслабиться. Я имею в виду эти откровенные взгляды в мою сторону. А ведь начиналось все вполне обыденно...       «Готов прогуляться, Хэнкок? Нам нужно кое-что проверить, Хэнкок», - именно так, совсем тривиально, был дан старт нашему очередному забегу. И вдруг этот план приобрел интригующие оттенки и привкус чего-то запретного. И это частенько с нами случается, стоит признать.       Что же, так даже лучше. Во всяком случае, лично для меня. Сколько бы времени не прошло, а я все еще не до конца поверил в то, что она может смотреть на меня без отвращения, или без банального испуга. Да, черт подери, именно его я ни разу так и не заметил в ее взгляде. Словно уверенность в том, что обо всех без исключения нужно судить по их делам и видеть в них только их истинные намерения, это неотъемлемые части ее характера. Ее сущности. Тогда, надо полагать, она была очень хорошим юристом в той своей жизни.       И я с улыбкой поглядываю ей в спину, а точнее, на всклоченный сзади ежик выкрашенных в яркий красный цвет волос. Я помню тот день, когда она заявилась ко мне на порог с копной шикарных темных кудрей. Я узнал позже, что это случилось всего через несколько недель после того, как она очнулась в Убежище. Но, даже без этих знаний, я на все двести процентов был уверен, что, стоит ей снова выйти из Капитолия, она тут же лишится пары зубов и всего своего скромного богатства в придачу. Но она оказалась слишком упертая для такого расклада.       И я даже не сразу узнал ее после, когда заметил женщину с ярким зеленым каре на одной из улиц моего города. Она тогда направлялась в сторону раскопок, что решила провести Бобби. Были же времена, без смеха теперь и не вспомнить! Я тогда съязвил про себя, что белая страница ее новой жизни наконец-то стала заполняться красками. И вот она снова передо мной: слегка раскрасневшаяся, но явно довольная, а главное, уверенная, что выбрала верную сторону. Мою сторону. И только спустя месяц наших приключений она, проснувшись в моих объятиях, заявила, что красный будет прекрасно сочетаться с ее синим костюмом генерала минитменов. Не знаю, что повлияло на это решение: очередная порция ментатов, первая утренняя сигарета, беспокойный ночной сон или мое жуткое лицо? И этот вопрос остался без ответа. Ведь она была, как и всегда, полностью уверенна в выборе. Ни секунды сомнений во взгляде, щелчки порхающих ножниц, какой-то веселый напев-мычание в ванной, и вот она уже в новом образе, который ей чертовски подходит. Который больше остальных подходит к моему красному камзолу. И в ее уверенности я вижу лишь свободу. От того, от чего я сам бежал всю свою жизнь до этого самого момента.       А мы все ближе к конечной точке нашего маршрута, и вот уже из-за невысоких деревьев выглядывают огромные тарелки спутниковых антенн. И меня все больше и больше забавляет происходящее. Нет, ну вы только подумайте! Некогда внушающий уважение, а ныне лишь опасливое презрение, комплекс Ревир-Бич, занимающий изрядную площадь на берегу залива, стоит сейчас совершенно бесхозный. Эта бывшая обитель мутантов даже послужила местом боевой высадки для ребят из братства, которой мы были свидетелями. Они привычно покружили по окрестностям, но не найдя ничего более-менее интересного, умчались восвояси, отправив на тот свет остатки банды райдеров, что рванули сюда со станции, расположенной южнее. К слову, эти ублюдки сменили место дислокации после того, как по той самой станции прогулялась моя упрямая девочка.       Но, чем ближе мы подходим, тем отчетливей я осознаю, что здесь явно что-то изменилось. Куда-то пропала большая часть мусора и останков, разбросанных ранее по всей площади между антеннами. Покосившиеся заборы вновь более-менее выправлены, а за одним из вагончиков я замечаю установленное древко, но пока без флага. Дайте-ка я угадаю, кто здесь поработал. Взгляд сам по себе начинает снова сверлить затылок моей неугомонной женщины. Значит, вот зачем мы здесь. Принимаем работу и проверяем качество исполнения. Не дурно.       - Поселение тебе здесь не устроить, - со знанием дела замечаю я, когда выводы сами по себе проносятся в голове.       - А нам и не нужно, - она уверенно открывает проржавевшую калитку, заходя на территорию комплекса. - Здесь будет база для удержания этой части берега и поддержки. Нужно будет только установить пару постов, и можно начать обживаться.       А я поглядываю на застывшие в веках тарелки, обращенные к замолчавшему космосу, и подумываю над тем, догадывался ли кто-то из их создателей о дальнейшей судьбе этих конструкций. Конечно, нет. Но это Содружество. Выживает тот, у кого лучше пушка и удача сидит на хвосте.       - Поднимемся? – вдруг спрашивает она, чуть обернувшись, и снова заглядывая мне в глаза, словно мы впервые остались вдвоем и ей все еще требуется мое согласие. Все же что-то задумала, да? Сюрприз? Пусть будет сюрприз!       - Веди, - я почти вплотную встаю рядом с ней, и голос выдает мой интерес, становясь еще более хриплым и тихим, чем обычно. А на истончившихся губах появляется самодовольная ухмылка, стоит мне заглянуть в ее глаза. От таких ее взглядов всегда хотелось начать урчать от удовольствия, представляя картинки, что подбрасывает спровоцированная фантазия.       А она словно специально начинает медлить, уверенная в том, что я уже полностью заинтригован и теперь желаю увидеть обещанное «нечто» как можно скорее. Плутовка. Действительно знает, что вместе с ней я пойду до самого конца, так как в ее компании, ее объятиях и ее чувствах обрел наконец-то что-то ценное в своей жизни.       Она делает шаг в сторону, но оборачивается, чтобы тут же вновь приблизиться ко мне и легко, почти невесомо, коснуться губами моих. Вот так просто, словно мы на обычной прогулке по парку в ее далеком прошлом. Но она тут же меняется, возвращаясь в реальность. Взгляд становится более сосредоточенным, а движения четкими. Ведь мы не на радужном пляже, а я не мужчина ее мечты. Я – гуль. Хотя это уже моя любимая пластинка, которую я завожу каждый раз в шутку и на которую она неодобрительно высказывается. И ее можно понять, хотя тут бы я поспорил. Никто в здравом уме не захочет иметь дело с гулем. А потому иной раз меня терзают смутные сомнения. С другой стороны, на такой случай у нас всегда есть ментаты в карманах на поясе.       - Там лежал труп, помнится, - замечаю я, когда мы подходим к одной из тарелок.       По пути моя предусмотрительная женщина успела включить несколько турелей и пару роботов серии "Помощник" для патруля. А потому можно хоть немного расслабиться, и я не удерживаюсь от очередного подкола с игривым подтекстом:       - Если бы знал раньше, что тебе нужны свидетели для исполнения фантазий, мог бы предложить балкон в Капитолии.       - Идти далеко, - тут же отвечают мне, начиная подъем по выкрашенной кем-то в голубой цвет лестнице.       - Хе-хе, - усмехаюсь я. Конечно, на восточное побережье идти было намного ближе, хотя отсюда до Добрососедства почти рукой подать. У меня вырывается еще один довольный смешок, на который она вдруг оборачивается и изучающим взглядом осматривает меня с головы до ног, а после безошибочно поворачивает голову на юг. Взгляд ее при этом… Как бы описать? Словно она увидела в прицел своей винтовки вкусный, но все еще бегающий на своих лапах, ужин. И только не говорите мне, что она вдруг решила поменять свой план. Эй, вот это уже не смешно! - Я поддержу любое твое рвение, солнышко, но даже не вздумай смотреть сейчас в ТУ сторону!       Она весело пожимает плечами, одаривая меня очередным игривым взглядом. Разыграла меня, да? Ладно, красотка, признаюсь, ты меня заставила сейчас поволноваться. Когда изо дня в день ты привыкаешь к тому, что любое ее слово и решение несет с собой уверенность и фактически неизменность, попасться на ее внезапную шутку не составляет труда. А я люблю, когда меня удивляют, так что и здесь не могу нарадоваться удачно сложившемуся пазлу.       Мы осторожно идем друг за другом по ступеням и поднимаемся на подвесной самодельный мосток. Честно, он всегда вызывал у меня опасения, тогда как она легко проходила по нему даже в силовой броне. Но что ей будет, спрыгни она отсюда в этой самой броне? Лишь оставит воронку на земле после падения и отряхнется, поднявшись. А что будет со мной? Гули не приземляются на землю как кошки. Хорошо, что я скорее сожру собственную безрукавку, чем откажусь от любого мало-мальски щекочущего нервы приключения. Остается лишь пройти чуть выше по деревянной лесенке, и вот мы на самом верху, выходим на отражающую поверхность антенны. Она тут же подходит к краю, осматривая невысокое защитное ограждение, поставленное здесь явно совсем недавно. А мой взгляд замирает, устремленный чуть вглубь на предмет, коего я тут точно не ожидал увидеть.       - Мои парни будут здесь через пару часов, - буднично сообщает она, одобрительно похлопав ладонью по ограде и осматривая сверху свои новые владения, на которых еще предстоит закрепиться. - Будем в торжественной обстановке устанавливать флаг и продолжим восстановление. Ну, пока можно выдохнуть?       - Ты затащила сюда диван? – я все еще не мигая разглядываю небольшой, изрядно пошарпанный двухместный диванчик, некогда обшитый светлой тканью, а ныне не позволяющий дать конкретного определения своему цвету.       Она, словно не замечая моего сомнения в голосе, продолжает говорить о своих планах:       - Все, как видишь, убрали, подчистили, так что можно действительно обосноваться на этой стороне. Как думаешь, не очень самонадеянно?       - Угу, - непонятно с чем именно соглашаюсь я, но… - Но я все еще удивлен дивану.       Вот уж действительно неожиданное решение. Конечно, я за свою жизнь и не такого насмотрелся, но комфорт на смотровой вышке для снайперов? Об этом мог задуматься только нынешней генерал Минитменов. Как кстати, что это моя девочка.       Которая уже вновь поглядывает на меня заинтересованным взглядом с хитрецой из-под слегка опущенных ресниц. Она изящной походкой, на которую способна только женщина с плакатов прошлого, доходит до чуда дизайнерской мысли, приставляет свое ружье, упирая в подлокотник, и медленно садится.       - И он слегка поскрипывает, - она откидывается назад, кивком головы предлагая присесть рядом. - Как ты любишь…       Улыбаюсь ей в ответ, хитро сощуривая глаза и пробегая взглядом по ее расправленным плечам, красивой осанке и длинным ногам, скрытым под грубой тканью штанов. Но я-то знаю какие они на самом деле. И даже не пытаюсь скрыть своего интереса к ней, так как она прекрасно знает, какой эффект на меня производит. И с чего вдруг она решила, что я люблю, когда диван… оу, она про это.       В последний раз кидаю взгляд назад, потом оглядываю всю станцию и неспешно подхожу к сидящей женщине.       - Генерал, - я чуть наклоняю голову, словно приветствую ее и прошу разрешения присоединиться.       - Господин мэр, - она игриво кивает в ответ, не сводя с меня любопытных глаз, словно желая предугадать мои действия. Но они будут просты.       Я сажусь рядом, скидывая сумку, вытягивая уставшие ноги и кладя дробовик на подлокотник, чтобы в любой момент была возможность дотянуться до него. Тем железякам внизу я не особо доверяю, рассчитывая только на свои умения. Тем более, когда кое-кто рядом всеми силами хочет меня отвлечь. Но стоит мне вновь посмотреть на девушку, она отводит взгляд в сторону далекого леса.       - Зато посмотри, какой вид, - кажется, я даже услышал, как она тяжело вздохнула на этих словах. Неужели действие стимулятора кончилось? И что будет дальше? Попытка окунуться в сладкую негу?       - Да, - с ухмылкой отвечаю я, кладя руку на спинку дивана и касаясь пальцами ее плеча. Вполне позволительная сейчас близость. И я все еще пытаюсь не поддаться разгорающемуся желанию послать все к чертям. - Мы здесь как на ладони.       Она чуть сужает глаза, не прекращая разглядывать пейзаж. Я знаю, что она сейчас просчитывает все, видимые ей, варианты для засады. Оценивает все, что может разглядеть за этой серой дымкой, укрывающей низкое небо в такие дни, как этот. Я даже вижу, в какой конкретно момент она приходит к выводам.       - Разве это не заводит? – произносит она тихо, чуть поджимая губы и все еще старательно не смотря в мою сторону. Лишь слегка наклоняет голову, чтобы мазнуть по моей фигуре взглядом. Но скрыть свои мысли она даже не пытается, ведя плечом и сильнее откидываясь назад.       "Плутовка!" - в очередной раз ухмыляюсь я про себя, любуясь тем, как меняется она прямо на глазах. И ведь она права. В мире, в котором мы живем, все зависит от случая. Ничего нельзя предугадать заранее. Никак нельзя обезопасить себя на все сто процентов. Будь ты даже самым предусмотрительным парнем во всем Содружестве, однозначно найдется тот, кому повезет больше. И когда ты каждый день рискуешь ради спасения чужих задниц, в один прекрасный день начинаешь точно так же рисковать ради себя.       А потому в нашем случае небольшой страховкой служат сущие мелочи. И я уже привык, что в моей заплечной сумке теперь всегда лежит несколько доз антирадина и все необходимое для капельниц. И, кажется, она тоже привыкла к тому, что ей приходится ограничивать себя со мной в страстных порывах и держать под рукой шприцы с Мед-Х. Потому что ее кожа очень восприимчивая, а моя легко может сойти живьем от грубого прикосновения из-за некроза тканей. И, поверьте, с целым куском кожи, покрытой струпьями, в руках вам будет уже не до сантиментов. Мы лишь однажды подняли эту тему. И почти сразу решили, что справимся и с этим. Спустя пару взаимных и безобидных подколов, разумеется.       - Иди ко мне, - хриплю я, когда понимаю, что здравый смысл не может предложить ни единого весомого довода в защиту своих интересов. И на сцену выходят совсем другие эмоции и желания, полностью подчиняя себе остатки сдержанности и здравомыслия. - Пусть катятся к чертям собачьим все свидетели!       И она не заставляет себя ждать, почти сразу подаваясь ко мне навстречу, кладя руки мне на грудь и слегка сжимая потрепанную ткань камзола. Мне лишь остается притянуть ее поближе рукой, которой я обнимаю ее за плечи, и найти ее губы для поцелуя. Ей нравится, когда мы целуемся. Ей нравится слегка полизывать мои тонкие губы, которые почти не разглядеть теперь за искалеченной кожей. Она говорит, что они стали мягче. А я не представляю себе губы, желаннее ее. Чуть раскрасневшиеся, влажные, слегка приоткрытые. И я тут же углубляю наш поцелуй, стоит ей провести пальцами по открытой коже на моей шее и остановиться чуть ниже затылка. Нежная, осторожная, моя. Всего три слова, а сколько невероятного они в себе несут. Особенно если учесть кто мы и где находимся. Но вот даже эта мысль остается где-то за гранью моего сознания, потому что я сам отстраняюсь от спинки дивана, свободной рукой уже приобнимая ее за талию. Мои жуткие пальцы гуля скользят вверх, прямо под синий плащ, натыкаясь на жесткую пластину брони. Нет, так дело не пойдет. И я легко уже щелкаю карабином, что позволяет ее расстегнуть.       - Если нас здесь пристрелят, солнышко, то я пополню список убитых тобой гулей, будучи самым счастливым из всех, - хриплю я, когда прерываю поцелуй, и начинаю уверенно стягивать с нее ненужную сейчас верхнюю часть костюма. Она лишь скалится на мои слова. Она понимает, что это был комплимент, который не далеко ушел от свойственных мне шуток. Она явно не собирается сегодня здесь умирать, потому что уверена в безопасности этого места. И в моих объятиях, из которых я теперь ее не выпущу.       Она помогает мне с плащом, тут же стягивая броню и касается ладонями моих бедер, чуть надавливая, ведя вверх, и замирая у завязанного на поясе флага.       - Однажды я заставлю тебя его постирать, - ее ловкие пальцы быстро справляются с узлом, и она довольно откидывает его на спинку. Вслед тут же летит моя треуголка.       - Перед этим тебе придется заштопать на нем пару десятков дыр, - со смехом, что раздается сейчас откуда-то из груди, сообщаю я, и не даю ей возможности отказаться сейчас от столь нелицеприятной перспективы, быстро притягивая ее снова к себе и накрывая губы своими.       Я даже сквозь свой камзол, от которого она так же помогает мне избавиться, ощущаю, каким горячим стало ее тело от возбуждения. Но это все не идет ни в какое сравнение с прикосновением к открытой коже. Так что ее рубашка быстро оказывается выправлена из тугих штанов, и моя рука тут же скользит под ткань, касаясь упругого живота, поднимаясь выше, к ребрам, и приобнимая за лопатки. Вторая легко находит бляшку и высвобождает ремень из железной хватки. Уже намного лучше. Уже намного ближе, но хочется большего.       Что-то внутри словно нашептывает необходимые движения, подчиняя разгорающемуся желанию. Оно заполняет собой все тело, заставляя горячую кровь пульсировать в венах и награждая его невыносимой тяжестью, от которой теперь так просто не избавиться. Особенно, когда ее ладони легко расстегивают пуговицы на моей рубашке, неизвестно как сохранившей свою форму с восемнадцатого века. И моя девочка не спрашивает разрешения. Она касается моей впалой груди, проникая под воротник, и заводя руки назад, обнимая меня за плечи. В ее глазах сейчас игривые огоньки наперебой затмевают зрение, не позволяя отвлечься на что-то иное. И мне, черт возьми, нравится такая ее реакция.       Я подхватываю ее под бедра, заставляя сесть сверху. Диван под нами скрипит, услаждая слух. Он явно не ожидал подобной развязки. А кто ожидал, старик, кто ожидал? Мне приходится чуть запрокидывать голову теперь, чтобы ей было удобнее меня целовать. Она пару раз проводит языком по моей верхней губе, не позволяя себе приблизиться к краешку впадины, которая образовалась на месте носа. По моему мнению, это самое мерзкое, что есть в моем новом облике. Кажется, по ее тоже, но мы никогда не поднимали эту тему. И я не хочу задумываться об этом сейчас, ведя руками вниз и проникая под ткань ее брюк, теперь уже совершено свободно сидящих на женщине. Пальцы сжимаются на ее ягодицах, заставляя придвинуться вперед, ведя бедрами и ластясь теперь ко мне. Судя по ее взгляду и участившемуся дыханию, ее действительно заводит эта наша небезопасная близость.       - Мы же не будем полностью раздеваться? - спрашивает она, подставляя шею для моих поцелуев. Я скольжу языком от подбородка к яремной впадине, оставляя несколько мягких укусов в районе ее ключиц и тут же покрывая их снова поцелуями. Забавно, что после последнего ранения она стала стесняться своего тела. Ожог почти полностью покрыл собой ее правый бок, но, благодаря современной медицине, почти уже зажил. Однако, она все равно начала настаивать на том, чтобы я не требовал каждый раз показывать мне рану, когда, как мне казалось, приходило время снова покрыть ее мазью. И спать она начала исключительно в плотной тканевой рубашке. Если бы не тот медик, из которого я вытряс всю душу и клятвенное заверение, что это обычный ожог и все скоро окончательно заживет, я бы очень скоро взвыл от волнения, что она скрывает от меня нечто непоправимое. Однако теперь мне оставалось лишь удивляться ее внезапному смущению из-за ее несовершенства. Не со мной, солнце, не со мной такого стесняться. Но... женщины.       Я не настаивал. Я вообще никогда особо не спорил с ее желаниями, потому как чаще всего они совпадали с моими. Но сейчас она потупила взор и начинала краснеть от злости на себя, что допустила такую оплошность. Я повторял ей, что она прекрасна, что рядом со мной ей не стоит опасаться за подобное. Кажется, это были не те слова, что она хотела услышать.       А потому и сейчас я лишь расстегиваю пару пуговиц сверху, оттягиваю ткань рубашки, находя губами подтянутую грудь, и начинаю игриво выводить незамысловатый узор языком на ее коже. Ей приходиться чуть прогибаться назад, рукой притягивая мою голову к себе, требуя большего. И тут наши прихоти совпадают, потому как стоит мне провести языком по ее затвердевшему от возбуждения соску, я слышу, как с ее губ срывается первый, но еще очень тихий стон наслаждения. Он словно подстегивает меня, заставляя тут же начать покрывать ее грудь поцелуями, прихватывая нежную кожу губами. Доставлять ей боль я себе никогда не позволял, хотя иногда во мне возникали подобные страстные порывы. Но нужно было быть честным по отношению к ней, раз уж она явно не могла отомстить мне парой царапин от ноготков. Вернее, могла, но ни разу себе этого не позволила.       - Еще терпишь? - сквозь поцелуи спрашиваю я, легко скользя рукой по ягодицам ниже, проникая ей между бедер и касаясь возбужденной и горячей кожи. Ответом мне служит очередной глубокий вздох, и она чуть приподнимается на коленях, позволяя мне проникнуть пальцами глубже. Ее влага легко этому способствует, и вот я уже ощутимо ласкаю ее внутри, чуть растягивая мышцы и снимая с них напряжение. Это нам явно обоим не помешает, так как я уже терпеть больше не могу.       Пока она сидела на моих бедрах и легко касалась их своими, надавливая сверху и вызывая рокот в моей груди, это еще куда не шло. Но теперь моя напряженная плоть неприятно терлась о ткань, намекая на то, что давно стоило бы прервать эти пытки.       - Давай сегодня без экспериментов больше, - я чуть отстраняюсь, заглядывая в ее затуманенные глаза, и помогаю приподняться, чтобы тут же встать на колени передо мной на диване, упираясь руками в его поскрипывающую спинку.       Я наклоняюсь, целую кожу на шее, ведя ладонями по талии вниз, предусмотрительно не касаясь ее новых и старых ран. У меня было много поводов изучить их расположение, а потому ласки не причиняют ей никакого дискомфорта, кроме как того, что я заставляю ее теперь немного подождать, изнывая от желания наконец принять меня полностью. Но я все еще не спешу, вначале приспуская свои брюки, а после касаясь ее ремня, нарочито медленно стягивая его вниз, к ее коленям. Широкие брюки бесполезной тряпкой спадают с аппетитных форм, позволяя теперь беспрепятственно водить руками по ее бедрам, сжимая их пальцами и откровенно наслаждаясь видом и ощущениями, что дарит бархатистая кожа. Сложно помыслить, что она может быть такой откровенной, даже оставаясь со мной наедине. Но вот она сейчас, вполоборота следит за моими действиями, прикусив губу, и не скрывая своих потемневших глаз, полных опьяняющего желания. И мне в очередной раз приходится самого себя убеждать, что все происходящее не наркоманский сон в забытьи.       - Хэнкок, - хрипит она, проглатывая окончание, выдергивая мое сознание из задумчивости, и я решаю, что более не вправе заставлять свою девочку ждать.       - Облизни, - шепчу я, чуть навалившись на нее сверху, и вставляя в полураскрытые губы свои пальцы, поглаживая ее язычок. Так будет лучше, и мы оба об этом знаем. И как только мои пальцы становятся достаточно влажными, я тут же обхватываю ими член, проводя от головки до основания, слегка смазывая его. Осторожность - единственная мантра, которую мы повторяем день изо дня, и о которой постоянно забываем.       Я подаюсь к ней ближе, осторожно входя, давая время вновь привыкнуть к столь хорошо знакомым нам ощущениям. А особенно себе, потому что я чувствую, как натягивается моя кожа, привнося к общей палитре ярких ощущений немного болезненности. Но меня никогда это не останавливало, потому и сейчас не сможет, стоит мне услышать ее сдавленный стон, который она пытается унять, вновь прикусывая губу. Вот его-то я и желал услышать более остального, входя чуть глубже и почти рыча от всепоглощающего жара у нее внутри. Жгучее желание быть теперь неразделимой с ней частью накрывает меня с головой, и я двигаю бедрами, обхватывая пальцами ее. Чтобы у нее вновь не было шанса вырваться. Чтобы насладиться ею в полной мере, так как иного шанса может уже и не быть. И мы всегда отдаемся этому непреодолимому желанию быть рядом без остатка, теряясь друг в друге, путаясь в собственных голосах и забывая обо всем земном. Потому что важна только она - раскрепощенная, живая, такая решительная в своих желаниях. И потому что для нее важен я - немного порывистый, легко угадывающий ее следующую потребность, без устали благодарящий и вознаграждающий за ее намерения.       Она дышит с хрипотцой, уже сказываются несколько месяцев курения, податливо выгибая спину навстречу моим движениям. Я лишь наращиваю темп, блуждая немного шероховатыми руками по ее упругой коже.       Раньше я любил эту позу, думая о том, что так моей партнерше будет проще представить кого-то другого на моем месте. Теперь же... да ничего не поменялось, собственно говоря. Я все еще люблю быть сзади, потому что так могу входить глубже, чувствовать ярче, наслаждаться сильнее. А моей девочке все еще остается возможность пофантазировать. Но с ее губ срывается мое имя, и мне это совсем не кажется, потому я, ухватив за плечо, заставляю ее приподняться и обхватить руками мои бедра, чтобы было удобнее. Мои же ладони прижимают ее к торсу, позволяя мне снова и снова изучать мягкое, податливое тело. Одна ладонь спускается ниже, касаясь живота и чуть надавливая сверху, чтобы толчки внутри были ощутимее. Иногда я опускаю ее еще ниже, чтобы пальцами провести по напряженной точке, играя с ней и вызывая новую порцию ласкающих слух стонов. Вторая же так же мягко обхватывает ее грудь, чувствительно сжимая напряженные соски.       Она легко улавливает мой темп, полностью подчиняясь ему, и снова хрипит мое имя, слегка сминая бедра в тот момент, когда я ускоряюсь. Я чувствую, как все больше и больше заполняю ее собой, как сладко сжимаются спазмами ее мышцы внутри и как постепенно начинают трястись мои колени от жгучего чувства обладания. Диван под нами скрипит еще громче, а я губами впиваюсь в кожу на ее шее, неистово целуя. Если кто-то когда-то вам скажет, что заниматься сексом на снайперской вышке глупо и небезопасно, посмейтесь ему в лицо и пожалейте этого глупца. В этом мире нет ничего безопасного, поэтому я лишь сильнее развожу наши ноги, чтобы проникать в нее еще глубже, до самого упора, и слушать, слушать, слушать ее стоны, которые не прикрыть сейчас сладострастным поцелуем. И вторить им самому, потому что сил сдерживать их становиться все меньше. Еще пара резких, развязных движений, и я напрягаю руки, вжимая ее в себя, стоит ей лишь немного развернуться, чтобы, наконец, поймать с моих губ немного грубый поцелуй. Вот так, она кончает всегда глядя мне в лицо, будто иначе и быть не может. Словно ей действительно нужно видеть только меня, чтобы достигнуть пика этого удовольствия. Словно это ее личное откровение и наша с ней тайна. И я тут же чувствую, как все внутри меня за мгновение взрывается вспышкой оргазма, накрывая с головой и проникая в каждую клеточку тела, вызывая легкий озноб на коже. А потому я обнимаю ее сильнее, не давая оторваться от моих губ и посасывая ее в ответ, оттягивая момент нашего разрыва.       Она, чуть извернувшись, ведет рукой вверх по моей груди, шее и снова приобнимает за плечи. Вот так просто, нежно, очень женственно. И я вновь готов на любые свершения ради нее. Ради ее улыбки, ради ее счастья, ради очередных, только наших, моментов. И меня все еще немного трясет, потому я, в попытке найти хоть какую-то опору, сам подаюсь чуть вперед, опираясь рукой на спинку дивана. Женщина подо мной все еще продолжает исхитряться целовать мое лицо, но с каждым поцелуем ее прикосновения становятся все более и более невесомыми. И вот я уже понимаю, что не в состоянии поспеть за ней, столь легко ускользающей сейчас от моих ласк.       Ведь все хорошее имеет свойство заканчиваться. А особенно здесь, в Содружестве, потому и она внезапно из податливой и мягкой женщины становится вновь боевым товарищем, или как там они себя называют в минитменах? Она первая отстраняется, делает пару глубоких вздохов, собираясь с силами, и быстро натягивает спущенные брюки, лишь изредка поглядывая на меня с тем огоньком, что пылал минуту назад в ее глазах.       - Ну вот, теперь точно можно сказать, что обжили, - смеется она, передавая мне потрепанный флаг и накидывая на плечи свой короткий синий плащ.       - Ты точно самая отвязная штучка, что я встречал, - честно ухмыляюсь я в ответ, заправляя рубашку в брюки и затягивая самодельный пояс. Дышать все еще тяжело, но я тороплюсь собраться. А в теле на самой высокой ноте звучит сейчас блаженная истома, и мне нужно хоть пять минут, чтобы прийти в себя окончательно и избавиться от пелены наслаждения в мозгах. И пара таблеток ментата не помешают.       - И ты всегда считал это моей лучшей чертой, - она быстро выглядывает из-за укрытия и тут же возвращается на место, снова усаживаясь на диван и зачесывая мокрую от пота челку назад.       - Хех, - вырывается из моей груди смешок, когда я сажусь рядом и притягиваю ее снова к себе. Была бы моя воля, я вообще не выпускал ее из своих объятий. - Нет, лучшая - другая…       И она знает, что я не поделюсь с ней этим секретом, закрывая глаза и просто наслаждаясь тем, как мои руки сжимаются в кольцо вокруг нее. Потому, что и такой, как она, требуются временами передышки. И потому, что лучшей разрядки для своих эмоций, чем мое общество, ей не найти. И она единственная, кто когда-либо интересовался именно мной, а не моими ролями.       - Джон, Мед-Х в моей сумке, если нужен.       Иной раз я думаю – а не бежит ли и она от той, кем была прежде? Не идет ли столь уверенно по моим стопам, стремясь совершить те же оплошности? Не потому ли так требовательно жмется ко мне всем телом, когда мы засыпаем в обнимку, словно хочет хоть на мгновение спрятаться от чуждого ей мира? Ведь не зря же из всех возможностей она выбрала самую нелепую причину быть по-своему счастливой здесь. То есть меня. Меня настоящего, обнажившего перед всем миром свою душу, показавшего на собственном примере, как уродлив может быть человек, потонувший в своей низменности. И как на самом краю он способен притормозить, одуматься и, если дать ему еще один шанс, упрямо выстроить что-то новое на обломках своей прошлой жизни, сгоревшей вместе со здравым смыслом. Я бы назвал такого парня везунчиком.       Она бы сказала, что прошлое не имеет значения.       Ей хочется верить.       Ее хочется усаживать к себе на колени после таких слов. Хочется обнимать еще сильнее, давая понять, что она не одна, и что даже такой как я способен дать ей что-то. Хоть малую толику того тепла, что она потеряла в этом новом свете. Что и мир превратился сразу в «наш», стоило ей только появиться на пороге Добрососедства. Я проучил в тот день наглеца, а, кажется, уже заранее знал, что ради этой женщины буду готов пускать свой дробовик в дело после легкого кивка головы, ведь такого же бедового человека, как я, вряд ли бы мне выпал шанс встретить где-то еще. Тогда-то мир и стал принадлежать нам. И об этом тоже мне поведала она. Но я все еще вскрываю каждый раз бутылку бурбона, когда вижу ее опустошенный взгляд, устремленный в неизведанную даль. А точнее, в самую глубь ее подсознания. Я протягиваю ей мутный стакан, садясь рядом и молча наблюдая, как она подковыривает только недавно затянувшиеся душевные раны. У меня нет знаний, чтобы помочь разобраться ей в этом психологическом дерьме. У меня есть только руки, которыми я притягиваю ее ближе, не давая шанса вырваться. Потому что мир действительно изменился. И она продолжает упрямо жить в нем, хватаясь каждый раз за свою спасительную паутинку. Даже после Шона. После исколотых вен, отравлений, кровоточащих десен, пары вытащенных из ран пуль, десятка ожогов и сотен царапин. После всех этих трудных выборов, бесконечных поисков и выматывающих марш бросков по Содружеству.       И она жмется ко мне, скрывая слезы в темноте за прикрытыми веками, выдавая себя только побелевшими от напряжения костяшками пальцев, сжимающих край моего потрепанного камзола. А после, как ни в чем не бывало, она поднимает на меня взгляд и целует в щеку, покрытую рытвинами, требуя большего. И я буду последним дураком, если хоть раз откажу нам в этой попытке быть ближе. Быть ощутимее, ценнее, желаннее. И вот она снова готова рваться в бой, каждый раз выходя победителем из схваток с жизнью. И я каждый раз рядом, любуюсь ее прямой спиной и вздернутым подбородком. И вновь перед нами дорога, которую приходится осваивать самим, прорываясь с боем и терпя боль, не глядя, наотмашь, отбиваясь от старухи Смерти. И нам это вполне удается, пока на губах играют довольные ухмылки, а за спиной еще различимо тепло того, кто ее прикрывает.       Потому, что мы оба по-своему везунчики.       И потому, что этот мир действительно принадлежит нам.       Двум влюбленным в жизнь упрямцам.       - Слушай, солнышко, я тут снова подумал о балконах...