***
В понедельник Шое Хината приходит в школу на костылях. И его это раздражает. Раздражает, что учитель не накричал на него из-за того, что тот пришел на десять минут позже обычного; раздражает, что все смотрят на него так, словно у него вдруг выросла вторая голова. Его раздражает, что все шепотки в коридоре замолкают, стоит ему ступить на этаж, и всеобщие взгляды сразу устремляются на него; и он определенно ненавидит неозвученные вопросы, повисающие в воздухе, но больше всего он ненавидит... — Никакого волейбола! Кагеяма, пришедший навестить Хинату на перемене, оказывается полностью окутан исходящей от Шое аурой досады и раздражения, смешанной с периодическим закатыванием глаз и недовольным цыканьем. — Ты растянул связки на лодыжке — чему удивляешься? Ты. Не можешь. Двигать. Ей. — Но табу на волейбол... – медленно произносит Хината, ведь наверняка Кагеяма, а.к.а. прославленный король волейбола, поймет его как никто другой,– на шесть недель. — А что, ты хочешь, чтобы твоя лодыжка не зажила и ты намного чаще страдал от растяжений связок на ней в будущем? – в ворчливой манере спрашивает Кагеяма, постукивая пальцами по поверхности ближайшей парты. Хината не может придумать наиболее весомого аргумента в свою защиту, и вместо этого ответом на раннее заданный вопрос служит его громкий раздраженный вздох и стук головы о парту. Эти действия вызывают у Кагеямы едва заметную улыбку — что только подтверждает теорию Шое о том, что он скрытый садист, — и произнесенное на выдохе: «Придурок». Но, несмотря на все эти прозвища, он все равно справляется о здоровье Хинаты едва ли не по полсотни раз за день. Но Хината все равно держится настороже.***
К концу первой недели Хинате становится настолько скучно, что он начинает умолять позволить ему ходить на тренировки, хотя все это только сильнее его раздражает и заставляет чувствовать себя как-то странно, когда после каждого сказанного слова он размахивает руками, разрезая воздух, и пытается избавиться от переполняющей его энергии. В итоге, после того, как он чуть не двинул в лица Сугаваре и Ямагучи, — что решили испытать судьбу, став по обе стороны от Шое, — по два раза каждому, Кагеяма начал сомневаться в достоверности сказанных Даичи слов: «Безопасность остальной команды гарантирована». Поэтому теперь они стоят рядом со спортзалом, залитые лучами заходящего солнца. Звучит заезженно, если только сцену с двумя людьми, один из которых отмахивается от комаров, а второй покупает напитки из автомата, можно считать «романтичной». — Будешь? Хината поводит плечами, хлопает себя по предплечью, а затем бездумно протягивает руку. Он совершенно не готов к этому внезапному ощущению тепла, касающегося его руки и явно контрастирующего с холодом жестяной банки с соком. — Э... с-спасибо,— он запинается, вертя в руках банку и чуть ее не роняя. Кагеяма лишь пожимает плечами, но на его красиво подсвечивающемся лице проскальзывает почти-удивление. Красиво... подсвечивающемся? Что? У него не оказывается времени на раздумья об этом, когда Кагеяма, удачно выбрав именно этот момент, использует его, чтобы подкинуть волейбольный мяч в воздух и попасть им Хинате по голове. — У меня идея,– почти восторженно произносит он, жестом призывая Хинату сесть. Однако идея оказывается не настолько грандиозной, какой Кагеяма пытался ее выставить. — Броски? – разочарованно вопрошает Хината. Это вызывает в его голове воспоминания о средней школе, где он бросал мячи в стену, чтобы те от нее отскакивали, — да и не только в стену, а также в скамейки и людям, — и пытался отточить свои навыки. Кто-то мог бы назвать это дорогой к самосовершенствованию, но сам Шое, оглядываясь в прошлое, лишь считает это жалким. Он как раз собирается четко сформулировать свое мнение на этот счет, когда сталкивается с Кагеямой взглядом. Он неожиданно ледяной, пронизывающий до костей. — Броски! Хорошо, броски! – единственной причиной, почему он так легко соглашается на это, является то, что он не может нахамить Кагеяме, а затем на скорую унести ноги, чтобы избежать расплаты за свои слова, — а все благодаря костылям. Это совершенно не из-за того, что Кагеяма порой жутко устрашающий или типа того. Ну, по крайней мере, он пытается убедить себя в этом. И час спустя Шое даже не жалеет, что согласился, потому что бросание мячей с Кагеямой, как ни странно, оказывается довольно веселым занятием. Правда, не настолько хорошим, как бегать по площадке из одного угла в другой, чувствуя привкус победы на языке каждый раз, когда удается не дать мячу коснуться их половины. Но сейчас Кагеяма знает, как правильно направить мяч, чтобы Хинате пришлось скользить по скамейке, дабы его отбить. Очевидно, им обоим вся эта затея удавалась хорошо, раз их лица были румяные и покрытые капелькамм пота. — Эт... было неплохо,– голос Хинаты был глухим из-за того, что он вытирал лицо полотенцем, что дал ему Танака. Их перекидывание мячей друг другу, видимо, продлилось до конца тренировки, но даже если Кагеяму и волновало, что он пропустил больше чем ее половину, он не подавал виду. — Можем повторить это завтра, если хочешь,– секундная пауза,– но только если не будешь так дергаться и заставлять всех трястись за тебя. — Да не было такого! – громко протестует Шое, швыряя в дурацкое подсвечивающееся усмехающееся лицо Кагеямы полотенце.***
Вскоре это становится для них в какой-то степени ритуалом. Хината ждет два часа, пока Кагеяма отзанимается на тренировках, а потом еще один кидает с ним мячи. Тот каким-то образом знает, как бросать мячи так, чтобы Шое с каждым разом все сложнее удавалось их отбить, поэтому им не надоедает. Хината, однако, не может делать то же, что делает Кагеяма, но тот совсем не против. Вообще, кажется, с каждым таким «занятием» ему это нравится все сильнее, и один раз он даже радостно взъерошивает волосы Шое, но, опомнившись, смущенно убирает руку. Хината не хочет признаваться себе в этом, но это было приятно. Поэтому, очевидно, первым, кому он решил поведать свежую новость, оказался именно Кагеяма. — Я больше не могу оставаться на тренировки. — Хм? Хината чешет затылок. — Моя сестренка заболела, и мама не хочет оставлять ее долго одну. Так что мне придется приходить домой раньше. К тому же, идти на костылях по улице ночью может быть опасно. Поэтому никаких тренировок в ближайшее время. Кагеяма издает неопределенный звук, похожий на смесь вздоха и задумчивого «хм». Этот звук настолько тихий и приятный на слух, что оставляет такое же ощущение, как когда ты слышишь урчание маленького пушистого котенка. Стоп. Что? Похоже, чем дольше Кагеяма находится рядом, тем больше вот таких странных мыслей появляется у него в голове. Это в какой-то степени начинает мешать, и Хината все чаще задумывается, нет ли случайно каких-то побочных эффектов от растяжения связок на ноге. Или, возможно, в соке, который покупает ему Кагеяма, есть какая-то добавка, от которой с Шое происходит что-то странное. Молчание начинает его волновать, и он произносит: — Ведь ничего страшного, да? В том, что я не буду оставаться на тренировки. Кагеяма одаривает его типичным взглядом, говорящим: «Ты идиот», и отвечает: — С чего ты взял, что это не так? Мы уж как-то проживем без тебя и твоих сумасшедших дерганий. Лучше бы о себе волновался, придурок. Дорога до твоего дома лежит через горы. Высокие горы. Есть хоть кто-то, кто может помочь тебе нести твою сумку? Хината вздрагивает. — А, ну... Я могу... и сам, в принципе... – он совершенно забыл, что ему надо идти в гору по пути.– Ну и что ты предлагаешь? Ответом на его вопрос служит громкая трель звонка на урок. Кагеяма мгновенно ретируется, оставляя после себя вихри воздуха; место, на котором он стоял буквально пару секунд назад, теперь пустует, и кажется, словно недостает какой-то важной детали. Хината вздыхает, ставит свои костыли и садится. К концу дня он так и не нашел никого, кто мог бы помочь ему донести его сумку до дома, но тут некого винить, кроме него самогó. Он не хочет сам никого просить, потому что знает, что согласится кто угодно, но не потому, что у них доброе сердце или типа того, а просто из жалости. Ни сказать, что он жалеет о своем решении ни с кем не говорить об этом, — чертова гордыня или что там — но все оставшиеся уроки он отсутствующе смотрит в окно, дожидаясь конца дня. После уроков он пытается подготовить себя к долгой и тяжелой дороге домой, стараясь удержать сумку на плече, не выпуская из рук костыли. О том, как ему удастся подняться в гору и не упасть вниз лицом на дорогу, не хочется даже и думать, и внезапное появление Кагеямы в дверях класса совершенно обескураживает его. — Что ты здесь забыл? – спрашивает Хината, хромая к месту, где стоит парень, но это получается еще медленнее из-за давящей на него тяжести сумки.– Сегодня ведь тренировка, да? — Не иду,– невозмутимо отвечает Кагеяма, словно он только что не скандировал шокирующий факт. Кагеяма? Помешанный на волейболе? Не идет на тренировку? Может, с соком все-таки что-то не так? Кагеяма закатывает глаза. — Дай мне свою сумку, пока не стал еще ниже. Хината фыркает, но делает то, о чем его попросили. — Спасибо,– говорит он, смотря, как Кагеяма перекидывает его сумку через свободное плечо. Он поправляет то свою, то сумку Хинаты, пока ему не становится удобно. Заметно расслабляется и довольно выдыхает, а затем медленно втягивает воздух через нос. — Ты уверен, что это нормально? – внезапно спрашивает Хината.– Пропускать тренировку, я имею в виду. Кагеяма смотрит на него так, словно только что услышал самый глупый вопрос в своей жизни. — Это всего лишь тренировка. «Но не для тебя»,– едва не выдает Хината, но... — Без тебя все равно как-то не так. Шое оборачивается, но Кагеяма избегает зрительного контакта и ускоряет темп, обгоняя его. — Давай, поторопись, а то мы с такой скоростью и через сто лет до твоего дома не дойдем,– говорит Кагеяма через плечо; кажется, будто он насильно заставляет себя говорить. Хината сглатывает, сам не зная почему, и пытается ковылять быстрее, чтобы догнать Кагеяму. Говорят, что жалость совершенно отличается от тревоги. И Хината впервые почувствовал это на себе. Пока они шли, не было ни напряженного молчания, ни неловких попыток начать диалог. Беседа велась обыкновенно живо, и Кагеяма не вел себя с ним как-то отлично от обычного, но Хината пару раз замечал как он смеется — действительно смеется — даже над самыми глупыми его шутками, и его улыбка была намного полноценнее, чем обычно. Если это было из-за того, что он переживал, то Хината мог с этим смириться. Но Кагеяма не сбавлял ходу несмотря ни на что, и это его устраивало, ведь Хината всегда любил соревноваться. Пусть с этими костылями он и тратил во много раз больше энергии, отчего прерывисто дышал, еле поспевая за Кагеямой. — Знаешь что,– подмечает Хината,– я готов поспорить: ты мог бы быть одним из тех супер умных детей, о которых постоянно говорят по телеку, если бы не подался в волейбол. Цукишима всегда говорит, что у тебя чертовски хорошая память и все такое, и он прав. — И из-за этой «чертовски хорошей» памяти меня постоянно оставляют после уроков,– с сарказмом отвечает Кагеяма.– Я так не думаю. Волейбол все равно нравится мне больше, так что я бы лучше был на площадке, чем проводил все время за книгами. Хинате кажется, что он прав. Он пытается на секунду представить Кагеяму заучкой, но в итоге его мозг выдает в пример какого-то непонятного гибрида Кагеямы с Цукишимой, отчего Шое начинает безостановочно смеяться. — Ой, о чем ты сейчас подумал? Что, думаешь обо мне в странном ключе? – Хината перестает смеяться, но одного взгляда на Кагеяму достаточно, чтобы он снова согнулся пополам от смеха.– Эй! Хватит! Хината полуприщуренными от смеха глазами может видеть, что щеки Кагеямы приобрели розоватый оттенок и в его глазах виден блеск азарта. На самом деле этот вид ему очень идет, делая его очень красивым, если так можно выра... Вот черт. Его веселье мгновенно растворяется в воздухе. — Что? – спрашивает Кагеяма скорее с тревогой, чем с напором. — А-а... Да нет, ничего, просто воображение заиграло. Кагеяма фыркает. — Постоянно у тебя с этим проблемы. Его мозг, что так и застрял на мысли о том, что Кагеяма красивый, смог лишь заставить его губы расплыться в довольной улыбке. Не похоже было, чтобы Кагеяму так мучила вся эта ситуация, поэтому он просто продолжает говорить о каком-то тесте по английскому, который он писал пару дней тому назад. Шое кивает, особо его не слушая, и выдает задумчивое хмыканье каждый раз, когда Кагеяма заканчивает предложение, в то время как его мозг полностью сфокусирован на мимике и жестикуляции Кагеямы. И на легкой улыбке, что лежит на его губах: пусть она и небольшая, но как-то умудряется сделать его лицо живее. Его психическое состояние ухудшается, когда на наиболее крутом подъеме в гору Кагеяма предлагает ему опереться на его плечо. — Я и сам идти могу! – протестует Хината, не обращая внимания на то, что пот с его лица течет ручьем. — Не будь. Таким. Упертым,– раздраженно отвечает Кагеяма, отбирая у Хинаты один из костылей и пользуясь преимуществом в росте, чтобы тот не мог его достать. Нарушившееся равновесие заставляет Хинату упасть спиной на ожидающего это Кагеяму. Внезапно становится слишком жарко, и он чувствует, что его лицо буквально горит. — Иди ты к черту! – выкрикивает Шое. Ему до жути сильно хочется отпрянуть, но тогда он упадет на землю. А что самое ужасное в этой ситуации — это то, что Кагеяма значительно выше него, отчего Хинате своего рода неудобно, а Кагеяме приходится слегка наклониться вперед, чтобы быть на одном уровне с ним. Неудобно им обоим, и все было бы намного проще, если бы Кагеяма просто позволил ему идти самому и... — Это всего лишь пригорок,– произносит Кагеяма настойчиво, словно внезапно получил способность читать мысли. Его лицо красное, и только теперь Хината понимает, насколько ему тяжело тащить на себе два костыля, две сумки и полупридерживать самогó Хинату. — Ты можешь оступиться и навредить себе,– бурчит Шое. — Ну, хоть не так сильно, как ты. — Я практически уверен, что смеяться над тем, что человек не может ходить без помощи костылей — незаконно. — Грубо, но не незаконно. И я не смеюсь, а просто сравниваю мою потенциальную ситуацию с твоей нынешней. — Слишком заумно звучит. Я даже уверен, что ты не знаешь, что это значит. — Я слышал эту фразу по телевизору однажды. Разве она не звучит круто? Хината смеется. — Так ты цитируешь телепередачи? — Только если цитаты действительно хорошие. — Даже я так низко не опустился. — Всяко лучше, чем нести чепуху, как ты обычно. — Я не несу чепуху. Этот бессмысленный спор продолжается еще какое-то время, потом перескакивает на тему о видах молока. Хината так увлечен перебрасыванием репликами с Кагеямой, что даже не замечает, как быстро пролетают последние полчаса их путешествия и они оказываются у дверей его дома. — Спасибо,– говорит Шое, забирая сумку и костыли. Кагеяма действительно помогал ему бóльшую половину пути? Без единого возмущения? — Можешь зайти внутрь ненадолго. Твой дом ведь в... минутах двадцати отсюда, да? — Только на пять минут,– заявляет Кагеяма.– Глотнуть воды. Но пятьдесят минут и множество стаканов воды спустя, он все еще не уходит.***
— Вы с Кагеямой неплохо сдружились,– подмечает однажды Сугавара, и Хината на несколько секунд отрывает взгляд от Кагеямы, что выглядит настолько привлекательно и горячо, будучи запыхавшимся, раскрасневшимся и вспотевшим. — А? Ну, да, он мне немного помогает, иногда заходит в гости и всякое такое,– он указывает на свою поврежденную лодыжку, которой до полного заживления осталось еще пара недель. Упражнения, которые ему прописал доктор, хорошо помогают (а вообще отдельное спасибо Кагеяме, который изо всех сил настаивал на том, что Хината обязан делать их). Теперь он может даже немного опираться на свою поврежденную ногу, что Кагеяма не одобряет. Очень не одобряет. Внезапно перед его лицом мелькает тень, и Шое моргает, откидываясь назад и чуть ли не ударяясь затылком об стену за ним. — Прости,– говорит Сугавара,– ты залип в одну точку. Так, значит, вы с Кагеямой теперь еще ближе, чем были? Намного ближе. Он замолкает на несколько секунд; его взгляд перескакивает с Хинаты куда-то за его голову и обратно. Затем Сугавара подается вперед. — Вы, случаем, не встречаетесь? Едва эти слова слетают с его губ, случается череда неожиданных вещей. Сначала Хината, напрочь забыв о каком-либо растяжении связок, вскакивает на ноги, а затем его колени тут же подкашиваются от резкой боли в ноге, и он падает на пол. Сугавара едва успевает отскочить назад, чтобы избежать падения Хинаты на него, но врезается в стоящую сзади коробку с мячами и летит на пол вместе с ней. Грохот мгновенно привлекает всеобщее внимание. Лицо Хинаты горит сразу по нескольким причинам. — Ты в порядке? – в мгновение ока Кагеяма оказывается рядом с ним и аккуратно помогает ему сесть обратно на скамейку. Шое рассеянно кивает, все еще пытаясь отойти от случившегося; пульс отбивает бешеный ритм в висках. Он настолько занят тем, чтобы его унять, что совсем не замечает волнения на лице парня перед ним. Он поворачивается к Сугаваре, сидящему с глуповатой улыбкой. — Прости,– говорит тот с предельной искренностью и серьезностью. Он говорит так почти всегда, даже когда задал предыдущий вопрос. Поэтому Хината считает, что может не без причины выкрикнуть: — Что это было?! Взгляд Кагеямы мгновенно становится ледяным и мечется в сторону Сугавары. Тот лишь виновато улыбается в ответ, но Хината видит, что он вздрогнул от неожиданности. — Это был всего лишь вопрос,– отвечает Сугавара Кагеяме, затем поворачивается к Хинате и продолжает: – Очень важный, между прочим. Так это правда, что... — Нет, нет, нет, нет, нет! – обрывает его на полуслове Хината и закрывает руками уши, словно ребенок в истерике. Он пытается убедить себя в том, что Сугавара задал этот вопрос не просто так. Нет, и тысячу раз нет, нет ни за что в жизни, просто нет. Это настолько заметно? Нет, тут нечему быть заметным. То, что он, смотря на Кагеяму и иногда находя его самую малость привлекательным, не значит, что он начинает в него влюбляться. И то, что его сердце заходится в бешеном ритме каждый раз, когда тот улыбается в его сторону этой жуткой улыбкой, или то, что он проводит почти всю тренировку, наблюдая, как лицо Кагеямы буквально светится, когда пропущенные мячи отскакивают от головы Хинаты, совсем ничего не значит. Совсем-совсем. И все же Хинате кажется, что он обречен.***
— Вечеринка у Хинаты! – однажды вечером после тренировки объявляет Танака. Это пятница, и Шое осталось ходить с костылями всего лишь два дня. Он уже может нормально передвигаться и с нетерпением ждет момента, когда сможет бегать — летать — с одного конца площадки в другой и чувствовать прилив энергии, когда мяч оказывается в его руках и он его отбивает. Момент, когда мяч перелетает через сетку несравним ни с чем, и Хината уже по нему соскучился. К его удивлению, вся команда соглашается с идеей — даже Цукишима, который, увидев Танаку и Нишиною танцующими странный танец вокруг него, тут же пожалел о своем решении и закатил глаза с видом: «Господи, во что я ввязался». А благодаря изобретению супермаркетов, они смогли накупить кучу еды и напитков, чтобы эта вечеринка запомнилась надолго. Хинате кажется, что раздраженное выражение лица его мамы, когда они влетают в дом, словно автоматная очередь, — это знак примирения. Она, возможно, подумала: «Мальчишки — с ними ничего не поделаешь», но Шое все равно не забыл широко ей улыбнуться и бросить на ходу: — Спасибо, мам! Он присоединился к остальным, что уже распределили между собой места в комнате. Даичи и Сугавара вполголоса переговариваются в углу, в то время как Танака и Нишиноя копаются в полке с играми для приставки под телевизором. Асахи наблюдает за ними, не зная, стоит ли останавливать их, или нет. Цукишима с усмешкой следит за всеми, пока Ямагучи сидит рядом и о чем-то бесперебойно тараторит. Хината, прихрамывая, подходит к столу, куда скинули всю еду и напитки, и плюхается рядом с Кагеямой, который от неожиданности чуть не роняет покки, что грыз, ожидая Шое. — Хочешь? – спрашивает Кагеяма, протягивая Хинате одну покки, несмотря на то, что перед ними лежат еще как минимум десять пачек. Тем не менее, Хината кивает и вытягивает руку, чтобы взять палочку из рук Кагеямы. Время словно останавливается в тот момент, когда их руки касаются друг друга; Хината ощущает прилив тепла и чувство дежавю. «Виноват сок»,– напоминает он себе. Однако, в отличие от того случая четыре недели назад, он не единственный, кто замирает, чувствуя приливший к лицу жар. Кагеяма медленно убирает руку спустя, казалось бы, вечность — Хинате хочется, чтобы это действительно было вечностью, — и уже открывает рот, чтобы что-то сказать, когда... — Эй, Хината! Кагеяма! Они резко замирают и синхронно поворачивают головы в сторону, откуда исходит голос. Нишиноя держит в руках джойстики от приставки и хитро улыбается. — В «Марио Карт»?***
Цукишима оказывается в какой-то степени про в «Марио Карт». Он легко минует все препятствия и оставляет всех позади. Хинате кажется, что он использует черную магию. Он держит миску с чипсами и ест их, смеясь со всеми, когда Кагеяма падает со скалы как раз перед концом заезда. Тот сильно толкает его локтем, но от этого он смеется только сильнее. — Заткнись! – рычит Кагеяма, но все равно не может сдержать улыбку. Атмосфера в комнате становится приятной и привычной, заменяя воздух, заряженный энергией. Когда Кагеяма отдает джойстик Даичи, на его губах все еще лежит тень той улыбки, и Хината считает, что это выглядит мило. Он задумывается: то ли ему хочется спать, то ли это жизнь так над ним издевается, но это может плохо кончиться. Он делает глубокий вдох и тыкает Кагеяму в плечо. — М? — Можно тебя на секунду? – спрашивает Шое, указывая в сторону черного входа. Они выходят в какое-то жалкое подобие дворика. Трава здесь некошена, да и вообще это больше переулок, чем дворик. Дует свежий вечерний бриз, на иссиня-черном полотне неба мерцают тысячи звезд, и Хинате кажется, что он совсем не прогадал с выбором места для разговора. Поехали. Кагеяма переминается с ноги на ногу. — Что такого ты хотел мне сказать, что не смог сделать это внутри? — Ну... – Шое замолкает,– я всего лишь хотел сказать «спасибо». — За что? — За... ну, ты понял,– навыки общения Хинаты совсем не помогают,– за помощь... что ты оказал мне. За все. — Ну так друзья так и делают,– отрезает Кагеяма, опуская взгляд. Хината пытается сглотнуть ком, застрявший в горле. — Да. Друзья. Он слышит, как громко бьется его сердце, активно перегоняя кровь и заставляя ее стучать в ушах, пока он стоит, боясь сдвинуться с места. Для него это непривычно: волейбол — это постоянное движение, а это... сравнимо с игрой в шашки. И он ждет. Пару минут спустя Кагеяма все-таки поднимает взгляд и вздыхает. — Не за что, наверное. Ну, раз это в... Тело Хинаты инстинктивно заставляет его встать на носочки, дотягиваясь лицом до лица Кагеямы и ощущая на нем его теплое дыхание. Он секунду тормозит, а затем подается вперед. Это сложно назвать идеальным: поцелуй получился смазанным и быстрым, но все равно он чувствует губы Кагеямы на своих, и от этого сносит крышу. Хината бы с радостью никогда от них не отрывался, потому что их губы кажутся друг для друга идеальным дополнением, и... «Я целую Тобио Кагеяму». Шое ощущает себя на американских горках. Вообще, в его голове творится полная неразбериха, будто он действительно на чертовых американских горках. Он отстраняется, жадно глотая воздух и в то же время пытаясь объясниться. — Я не... извини, я вообще... В смысле я не собирался... Кагеяма хватает Хинату за воротник футболки, и тот автоматически затыкается. — Придурок,– говорит он и целует его. В этот раз Шое действительно тонет в ощущениях; все чувства вмиг уходят на второй план, и их заменяет удовольствие. «Кагеяма...» — Уво-о-оу! Они резко отстраняются друг от друга и поворачиваются в сторону незапертой двери, откуда на них льется свет (и пусть пальцы Кагеямы еще сжимают воротник Хинаты, словно от этого зависит его жизнь, его это вполне устраивает). Танака и Нишиноя выдают серию свистов, Цукишима издает сдавленный смешок, а остальные просто улыбаются, смотря на них с некой гордостью и умилением. — Я выиграл! – театрально объявляет Сугавара, развеивая общую суматоху. Хинате требуется какое-то время, чтобы сопоставить одно с другим, хотя все сразу поняли, о чем речь, и потянулись за кошельками. Когда до Шое наконец дошло, Кагеяма уже затащил его обратно в дом. Его щеки покрыты румянцем; он смотрит на всех находящихся в комнате, и они усмехаются в ответ.***
В день, когда Хинате больше не нужны костыли, Кагеяма говорит: — Я решил... давай встречаться. И Хината соглашается.