les yeux au ciel

Звуки внешнего мира сливаются для Паркера в один: звук сокрушительного удара по сплаву золота и титана. Его собственный рекорд — пятнадцать секунд. Пятнадцать секунд до чего-то неисправимого. Пятнадцать секунд прежде, чем его мир будет разрушен. Пятнадцать секунд, чтобы увидеть парящее красно-золотое пятно. Тони не летит, он п а д а е т. Мир Питера трещит по швам, когда он приближается к Старку. «Повреждения несовместимые с жизнью», — как удар под дых. Голос Пятницы едва узнаваем, помехи заглушают почти каждое слово: это последнее, что она говорит. Пятница замолкает. Яркий лазурный реактор в груди у Тони тухнет. Железный Человек на деле оказывается совсем не железным; Питеру он теперь напоминает хрусталь. Хрупкий, с наливающимся на скуле синяком и кровоточащей губой. Вот-вот разобьётся. Черепную коробку сдавливает металлическими тисками; боль — Тони никогда не смог бы описать её словами — медленно проникает в каждую клеточку его оцепеневшего тела. И его легкие медленно заполняются жидкостью. Глаза наливаются свинцом. Грудь тяжелеет. Взгляд мутнеет, но единственное, что не даёт ему закрыть глаза — размытое ребяческое лицо, со свежими ссадинами и влажными дорожками от слёз. Питер = дом: простое уравнение, пример, который для Тони всегда был легко решаем. Питер — дом. Тони цепляется за эту мысль, как за спасательный круг. — П-плохи дела, да? — Старк пытается говорить, но слабый голос надрывается. Питер не сдерживает вырвавшийся всхлип. — Молчи, Тони. — Питер. Мужчина напрасно пытается поднять руку, облаченную в красно-золотой металл; она срывается, с грохотом падая на холодную землю. — Замолчи! — Питер срывается на крик. Он не хочет, чтобы голос Старка хоть когда-нибудь умолкал. Это последнее, чего он действительно хочет. Но… — Пожалуйста, Тони, помолчи. Питера разрывает изнутри: сотнями маленьких осколков, проходящих по венам. Шрапнель, состоящая из его боли, взрывается где-то в районе груди. Они добираются и до сердца — впиваются горечью недосказанных «я люблю тебя». Паркер чувствует себя Тони — его сердце тоже превращается в железо (вот только реактор ему не поможет). Сердце колотится как сумасшедшее, разгоняет кровь — Питеру не легче. — П… Пацан, — звук у Тони выходит булькающим из-за бурой крови, подступающей к горлу. Слезам, солоновато-горьким, нет, кажется, предела. Питер не скрывает эмоций, ему глубоко наплевать на то, как всё это выглядит. Поверженный и разбитый, он втрое сгибается над почти безжизненным телом Тони Старка. Мир Питера Паркера рушится. Мир Тони Старка на грани уничтожения.

Ты спасаешь всех, но кто спасёт тебя?

— Засыпай, — до ушей Тони доносится мягкий, еле слышный голос. Он поёт ему блядскую колыбельную. С ума бы не сойти (куда ещё больше?), правда? — На руках у меня засыпай, — голос Питера ломается: он всхлипывает, зажимает рукой рот, пытается не закричать. И продолжает: — Засыпай, — Тони чувствует липкую, горячую жидкость, стекающую по виску. Концентрировать взгляд на Питере становится всё сложнее. — Под пение дождя, — Тони заходится в приступе кашля. Питер заходится в приступе истерики. Тони поднимает глаза к небу в последний раз. От начала и до конца Тони Старка — н-е-д-о-любленный мальчик стал н-е-д-о-ломанной игрушкой. В этот раз всё серьёзнее. Он

н-е-

д-о-жил.

— Далеко, — Тони никогда не чувствовал такого всеобъемлющего холода, — там, где неба кончается край. Пустота своими цепкими когтями пробирается внутрь Старка, овладевает его д у ш о й. Питер не прекращает петь; его глаза застилает пыльная пелена из слёз, его сердце приобретает цвет скорби. — Ты найдёшь, — Питер шепчет, потому что знает: Тони его не слышит. — Потерянный рай. Мир Питера Паркера разрушен. Тони Старка больше нет. Время смерти: пятнадцать минут шестого. Сердце

Питера

останавливается.