Azul

О своём решении вернуться в тысяча девятьсот восемьдесят первый год Пачино сначала рассказывает Амелии и только потом, заручившись её поддержкой, идёт к Сальвадору. — Ты уверен? — после паузы интересуется тот. Пачино пожимает плечами. — Я спас отца, изменив историю, не для того, чтобы хоронить его сейчас. Мама ушла; с работы его прогнали на пенсию. Он остался совсем один. Я должен быть рядом. — Что ж, — Сальвадор поправляет съехавшие на нос очки и ставит на приказе о переводе в Министерство восьмидесятых размашистую подпись. — Нам будет тебя не хватать. Если ты передумаешь, здесь для тебя всегда найдётся место. — Спасибо. Пачино убирает приказ в карман куртки, выходит в коридор. И почти не удивляется, что у лестницы его ждёт Амелия. Сегодня ему кажется, что они настроены на одну волну. Амелия молча шагает к нему и целует — неловко, отчаянно. Это один их самых прекрасных поцелуев в жизни Пачино. — В твоём веке или моём? — спрашивает он, просто чтобы что-то сказать. Его нервы натянуты струнами, и он уверен, что Амелия напряжена не меньше. — Дурак, — фыркает она, но наконец-то улыбается, и Пачино снова касается её губ. Потому что может. Этой ночью разрешено всё. Поездка в такси пролетает как один миг. Каким-то чудом они умудряются подняться по лестнице, не натыкаясь на стены и не запинаясь о ступеньки. Пачино с трудом нащупывает ключ. Руки у него немного дрожат, и в итоге Амелия отбирает у него нечастную фигурную железку и отпирает хитрый английский замок. Дверь за ними Пачино захлопывает ногой. Он боится выпустить Амелию из объятий хотя бы на секунду. Вдруг она одумается? Пачино хочется запомнить её всю, без остатка: её низкий грудной смех, взгляд — так близко, что видны золотистые искорки в радужке, уверенные пальцы. Он знает: у Амелии никого раньше не было. И он не хочет думать: почему сейчас, когда он уходит? Теперь Пачино осознаёт: тогда, когда он пригласил Амелию посмотреть старый сериал, ему бы не удалось её соблазнить, даже если бы Алонсо не появился в самый неподходящий момент. Амелия в любом случае ответила бы вежливым отказом. Или, что более вероятно, влепила бы ему пощёчину. Они падают на кровать, и Пачино радуется, что утром постелил свежие простыни. Они пахнут крахмалом и лавандой. Амелия вытаскивает заколку из сложного узла на затылке, и волосы тёмной непослушной волной падают на плечи. Пачино тут же запускает в них руки. Пряди на ощупь как шёлк, а от её шеи исходит тонкий аромат, напоминающий о море. «Синий», — думает Пачино. Глаза у Амелии серые, как утренний густой туман над водой, она — корабль, лавирующий посреди стихии в безбрежном океане. Пачино никогда не считал себя поэтом, но он готов сложить оду в её честь. И пару сонетов в придачу. Но прежде разыщет в ящике прикроватного столика презервативы. …После они лежат рядом друг с другом без сил, а в воздухе тают последние ноты созданной ими беззвучной мелодии. Их будит телефонный звонок. Амелия хватает свой мобильник, целомудренно закутывается в одеяло и лишь затем произносит: — Алло? Сердце Пачино камнем падает куда-то вниз. Рассвет, расчертивший небо на неровные полосы розового, жёлтого и голубого, намекает, что сказка закончилась. Повесив трубку, Амелия поворачивается к нему. Её лицо на минуту освещает улыбка — мягкая, застенчивая, счастливая. Пачино понимает: Хулиан вернулся.