Кровавая орхидея

- Василиса! Спуститься вниз, марш! - рявкнул немолодой мужчина в военном костюме с множеством медалей и сединой у висков. Откуда-то сверху послышался нечленораздельный мат, что-то звонко упало на пол, затем последовал ещё более громкий нецензурный вопль. Наконец заскрипели ступени дубовой лестницы, и показалась худощавая девчонка с кислотными розовыми волосами в одной тёмной тунике и с зажатой тлеющей сигаретой в зубах. - Чего тебе, папаня? - вопросила она, спускаясь по ступеням на первый этаж под недовольным взглядом отца. - Опять куришь... Бросай это дело, дочь, нехорошо... Я разрешил тебе гулять по ночам, но здоровье в 19 гробить не позволю! - мужчина решительно взглянул на девушку, медленно вынимающую потухшую сигару изо рта, - Мне от лица какого-то там начальства сказали передать путевку в спортивный лагерь «Пот и мозоли», - при произнесении названия лагеря уголки его губ презрительно скривились, - Думаю, тебе это пойдёт на пользу. Выезд сегодня в 14:00. На сборы час. Вольно! - скомандовал генерал. - Не было печали, купила баба порося, - закатила тёмные глаза девушка, - Я так понимаю, права на отказ у меня нет, верно? - скептически заломила бровь она. - Верно, - был ответ. - А, плевать, все равно здесь скукота - не дом, а ведьминская хибара какая-то, - она оглядела пристанище, на секунду остановив взгляд на огромной паутине в углу. - Вот когда ты вернёшься из лагеря... Закончится ремонт на нашей вилле, тогда и будешь снова весь день сычевать в своей комнате и рок слушать. Ты же д... - Молчи, - отрезала девушка, - Мой пол не имеет отношения к моим любимым занятиям. Свою комнату я запру на ключ, и если когда вернусь, там будет порядок или все в этих бабочках-цветочках, клянусь, уйду из дома и ты меня никогда не найдёшь. Как я умею прятаться и вилять от ментов, ты знаешь, - заметила она. Весомый аргумент. А ведь он сам заставил её пройти КМБ со всеми вытекающими. Вот и получил в итоге - существо, любящее черный, ростом в метр семьдесят шесть, угрожающее ему, генералу Военному уйти из дома. Он знал, что сам виноват - слишком мало уделал внимания маленькой дочери, оставляя ее на мать. Но когда Анастасии не стало, не знал как заботиться о ребенке. Он слишком дорожил своей работой. Слишком много уделял родине, забывая о семье. Уезжая в командировки, не думал, как тяжело жене одной с ребенком на руках. Теперь же просто позволял своевольничать. Он мог заставить ее бросить сигареты, алкоголь, запретить ночные прогулки по заброшкам, запереть в комнате. И хотя генерал бывал во многих военных экспедициях, знал стратегию на зубок и звался Штормом, Василису угомонить ему не хватало... То ли совести, то ли жесткости... И надо было бы сломать ее, запереть, выжать, чтоб поняла, что он - военный, и может все. Вот только смотря в темные глаза девушки, он видел совсем молодую, юную и беззаботную Анастасию. А потом чудное видение перерастало в замызганную бесформенную куклу с автоматом наперевес, яро готовую защищать семью, честь, родину и Россию. Отец неслышно вздохнул, и, пожевав губами, неохотно произнес: - Будь по-твоему, дочь. Делай как знаешь. Василиса кивнула и удалилась наверх, скрипя по потертым ступеням босыми ногами. В её комнате царил откровенный хаос, и девушке это действительно нравилось - разбросанные по полу вещи, пустые стаканы из-под газировки на столе, где-то в углу валялись тетради и учебники, у которым она не притрагивалась с конца девятого класса, как только сдала ЕГЭ на приличные 75 баллов. А вот второй письменный стол, находившийся за ширмой из тёмного бархата, был идеально чистым - записные книги аккуратно красовались в держателе, ручки в стакане, посередине покоился ноутбук. Да, это была её страсть - тайное написание книг и рисование к ним иллюстраций. Свои труды она выкладывала в сеть - по правде говоря, девушка покорила своими творениями не одну тысячу человек. Василиса слабо улыбнулась уголками рта, инстинктивно нащупывая в кармане пачку сигарет. Покинув тайное место, она обошла кровать, глядя на серые стены. Шкаф, оставленный прежними хозяевами, громадный резной великан, стоял, опираясь о ветхие доски. «Сколько этой штукенции лет? Небось, еще со второй мировой осталась», - ухмыльнулась Василиса, приоткрывая дверцу пальцем. На верхнюю полку, в самый дальний угол, она еще с переезда закинула спортивную сумку, с которой когда-то радостно бегала на уроки балета. Правда было это больше десяти лет назад... Завидев серую массу, появившуюся за время на ткани, девушка, презрительно достав сумку пальцами, отряхнула грязную вещь, создав облачко пыли. Зачихавшись по собственной глупости, Василиса расстегнула молнию и бросила сумку на пол, чтобы было удобнее скидывать вещи. Несколько футболок и толстовок, двое пар джинс, носков, пара кед и кроссовки, любимая кепка и прочие вещи, которые она, только вытащив из злополучного шкафа, сразу отправляла в сумку. Стараясь достать любимую вещь - футболку с логотипом обожаемой рок-группы, пальцы наткнулись на странный материал - мягкий, словно пух, пахнущий лавандой. Извлекая на свет бирюзовую ткань, девушка удивлялась: «Это что еще за? Как это попало сюда? Отец, что ль, опять шалил?» Недоумевая, развернула сияющий сверток. Платье. Такое, которое она всегда хотела, будучи маленькой - немного блесток, мягкая ткань, длинный, струящийся шелк... Бредни, вроде сказок про принцесс, в которые она давно перестала верить, вдруг неясным маячком отозвались в голове. Закрыв глаза, Василиса постаралась представить мать в этом платье - покинувшая этот свет, она была первой красавицей в своем большом селе. А вот ее смерть всегда была окутана дымкой тайны - ей казалось, даже отец не знает. Или не хочет знать. «Бредни все это... И лагерь, и платье... Глупости, вот что! Скоро свой пофигизм скрывать станет совсем невозможно, да и, похоже, не нужно будет...», - решила она, глядя за окно. Начинался дождь. Тяжелые капли, падая, разбивались о крышу на миллионы частиц. Где-то вдалеке слышались первые раскаты юной грозы - это явление здесь не редкость, особенно летом. Далекая горная цепь за окном постепенно мутнела, расплывалась из-за запотевшего стекла. Цветущие луга блекли, теряя краски. Отложив платье в сумку, Василиса поднялась с пола и тихо, стараясь не нарушить тишину этого момента, подошла к окну. Стекло, совсем бледное, отражало ее лицо. Изогнутые брови, доставшиеся от матери, темные, почти черные глаза от отца, нос с горбинкой, которую она страстно ненавидела, слегка впалые щеки - результат бессонных ночей, когда часами писались рассказы. Подбородок, как говорил отец, достался ей от пращура - однажды, попытавшись выговорить все «пра», девушка, споткнувшись на седьмой приставке, полезла в семейный архив, нарыла там громадный лист с древом семьи и, не без труда развернув его, взглянула на изображение. На огромном полотне высился могучий дуб - символ воли, силы, доблести и чести. У корней, как было заведено, расположились старцы - надписи стерлись временем, и разобрать что-то было труднее, чем казалось на первый взгляд. Выцветшая фотография родственника пусто смотрела на девушку, и она неволько поежилась. В имени и отчестве она разобрала только некоторые буквы: «В..И..ЭЙ. У.И..С.В..» - Хмпф, бред какой-то.. Виэй Уисв... Непохоже на русское имя... - подумала она тогда. -Виэй Уисв... - задумчиво прошептала девушка, проводя пальцем по влажному стеклу, - Откуда отец вообще помнит всю эту дребедень с приставками и внешностью? Может, подбородком я пошла в родственников матери, а не его... - говорила она, щурясь и пытаясь разглядеть что-то за стеклом. Мутные горы вдалеке стали еще менее различимы, большое зеленое пятно разнотравья у подножья стало тусклым и померкшим, разбросанные где-то пустые деревеньки напоминали огромные валуны... Отец выбрал слишком отдаленное место от людей, будто прятал что-то. - Василиса! Выезжаем через 5 минут! - донесся снизу окрик. - Угу... - шепотом ответила она сама себе, - Ха, необычно. Говорили, дождь в дороге - к счастью и победе. *** Закинув сумку с вещами на плечо, она последний раз провела ладонью по ноутбуку за ширмой. Печально улыбнувшись и бросив через плечо тихое: «Спасибо... До встречи...», спустилась по ступенькам. Отец, ожидающий ее, держал куртку дочери. Молча протянув одежду, он, рывком накинув капюшон, вышел на крыльцо. Девушка же, слабо ухмыльнувшись, оглянулась. За пару недель этот ветхий дом чем-то привлек ее - то ли тайной, окутавшей прежних хозяев, то ли само место - рядом с Карпатами - она не знала, да и не очень хотела. *** Путь лежал через Ростов-на-Дону, но машина не остановилась рядом с городом. Василиса молча глядела в окно, плотно сжав губы и думая о причине их скорого переезда. Особняк, в котором они жили, по словам отца проходил реставрацию и сейчас там было опасно, хотя она не помнила, чтобы в доме было такое крайнее положение. - Отец... - начала Василиса, наблюдая за мелькающими деревьями за стеклом, - А какая настоящая причина нашего переезда? - повернув голову к нему, девушка уставилась на отражение в зеркале, ожидая ответа. Мужчина сжал руль до побелевших костяшек пальцев. Он знал эту причину, хотел открыться и выложить все - но долг призывал к молчанию. Иван нахмурился, сосредоточенно ища что-то за стеклом и ответил: - Скоро узнаешь, дочь, скоро узнаешь... Кажется, она задремала. Тихо мелькали города, прошла темная ночь с воющими вдалеке волками, пришел рассвет. Рыжее солнце, восходя из-за горизонта, светило как-то холодно и совсем не греюще. Василиса, слегка прикрыв веки, глядела сквозь ресницы на розоватые облака и не думала. В разуме была дыра, никак не хотевшая заполняться. Рядом одиноко лежала сумка с запутанными наушниками на ней, отец спал на переднем сиденье. У его век стали проявляться морщины, сон был каким-то напряженном - казалось, раздайся малейший шорох и он проснется, обеспокоенно ища причину пробуждения. Тихо пискнул телефон, возвещая о сообщении. Отец слегка дернулся, но глаз не открыл. Он, замученный, впервые за эти несколько дней мог уснуть больше, чем на четыре чертовых часа в сутки. Он знал, на что идет. Что-то человечное больно кололо в сердце, понимая, куда отправляется дочь. Шеф, давая задание, удивлялся, почему старый вояка распахивает глаза в бессильном удивлении, узнавая, что его дочери предстоит сделать. Отец не мог спать, виня себя во всем, виня судьбу и жизнь. Они забирают самое дорогое. То самое, что он никогда не ценил, думая, что это навсегда. Из-за стресса и недосыпа часто ошибался на работе, из-за чего ему делали выговоры, предлагая уйти на покой; он не мог оставить это дело и просил о последнем задании. Но кто знал, что оно будет таким? Суровая клятва, данная 17 лет назад все еще действовала. Листок с его давней подписью, стершийся на сгибах, с почти выцветшими чернилами, хранился в Москве в запертом на сотню замков сейфе. Он знал, что когда придет война, придется жертвовать всем. Всем до последнего, но никак не этим. Не ценил, не замечал и поплатился. Через приоткрытое окно пробирался легкий утренний ветерок, лаская лицо девушки, запутываясь в волосах и неся дурманящие запахи полевых цветов. И как они, черт возьми, за два с половиной дня из предгорий прошли путь, который обычная машина проходить будет неделю? Отец всегда был полон тайн. Он, высокий и неприступный, смотрел на нее сверху вниз суровым взглядом. Она думала, что, став отбросом поколения, покрасив волосы и начав курить, привлечет хоть немного отцовского внимания, которого ей так не хватало всю жизнь. А после ухода матери, предоставленная сама себе, Василиса чуть не спилась, осознавая свою ненужность. Старые друзья не понимали, что случилось с добродушной Лисой, отличницей и заводилой, всегда ведущей людей за собой. Они не знали, а она не хотела говорить. Привыкла держать в себе переживания, не показывать страха, как часто делал отец. Хотела быть похожей на него. А зря. Пшеница росла рядом с полевыми цветами. Молодые колоски тихо перешептывались между собой. А о чем они шепчутся? Может, о девушке, сидящей в железной коробке? Может, о ее уродстве? Внутреннем уродстве? Невозможно. Растения не говорят. Уверяла себя в неправоте, слушая сплетни за спиной. Ей нужна была поддержка, необходимо было выговориться и выложить все переживания, заплакать и прижаться к груди, слушая дуэт сердец и дыхания. Она читала, что слезы - показатель слабости. Это не так. Иногда нужно показать, что ты не бесчувственная машина, а что-то живое, дышащее. Плакать нужно, хотя бы иногда, освобождая душу от долгих страданий. Не реветь сутками, а лишь иногда, слушая давнюю классику, засыпать на мокрой подушке, а утром просыпаться со свежей головой и желанием жить и развиваться. Раньше это помогало. После смерти матери, она, опустошенная, брела в полутьме незнамо куда. Усталая, замученная рыданиями, ходила кругами, ища частичку оставшегося, наверное, только в воспоминаниях, смысла. Отчаянно искала, но не находила. Она вспомнила отчего-то о Диме, друге детства, который часто ходил к ней вечерами чтобы выговориться. Они были маленькими желторотиками в этой жизни. Взрослые умилялись, глядя как она гладит его по голове и утешает. Он мог рассказать все только Василисе, а она могла довериться ему. Скорый и непонятный переезд маленького друга лишил ее возможности доверять кому-то надолго. Несмотря на поддержку матери, девочка скучала по вечерним походам от него к ней и обратно, просила у родителей поговорить с ним хоть немного, но они всегда находили отговорку и уходили, оставляя ее наедине с мыслями. Вспоминая, она бездумно смотрела за окно машины... Голос друга, вспыхнувший огоньком памяти, раздался в голове. - Знаешь, Лис, мне нужно будет уехать. Прости, что говорю так поздно, но это так... Мне жаль, что я оставляю тебя одну, но пообещай мне одну вещь, хорошо? - тихо шептал мальчик, прижимая к себе девочку. Она слабо кивнула, но этого было достаточно, - Ты не забудешь меня, не будешь бессильно смотреть в прошлое, забывая о настоящем, ладно? - он гладил ее еще русые волосы, а в глазах стояли слезы. Он боялся отпускать ее, оставлять одну с жестоким миром, но сделать не мог ничего. Жизнь не щадит никого. - Хорошо, Дим... А ты надолго уедешь? - шептала девочка, сжимая кулаки на спине друга. - Да, Лисенок... Надолго... Прости... - Почему ты уходишь? - слова ножом резанули сердце, глаза застилали слезы. - Лисенок, все когда-то уходят, забываются, понимаешь? И мне нужно... - Дим, зачем ты уходишь? Я не хочу терять общение с тобой! - она то ли шипела, то ли плакала, сложно было понять. Пальцы впивались в спину через ткань футболки, ногти царапали кожу. Мальчик не чувствовал боли. Он знал, что будет с ним, поэтому не хотел заводить друзей. Он не хотел, чтобы люди плакали из-за его ухода, но не хотел также, чтобы его забывали. - Не забывай меня, Лисенок... Я тебя люблю, сестричка... - Дим, подожди. Раз ты уйдешь, давай в последний раз посидим подольше. Я хочу оставить больше памяти о тебе, можно? - прошептала девочка, закрывая глаза. Он думал, уйти будет легко, когда есть только один друг, но, узнав ее получше, понял, что будет труднее. - Хорошо, Лисенок... Давай посидим... Было за полночь, когда слезы высохли, а девочка уснула. Настенные часы тикали до невозможности громко. В полутьме ночи и свете луны вырисовывались два сидящих силуэта. Мальчик, поняв, что подруга спит, аккуратно высвободился из цепких объятий, поднял ее на руки и, аккуратно положив в кровать, укрыл одеялом. Спокойное спящее лицо в освещении луны было чересчур бледным, лишенным красок. Он слышал, как громко бьется собственное сердце в тишине ночи. Мальчик оглянулся, посмотрев в окно, отражающее его лицо, тоже бледное от недостатка крови. Закусив губу, плотно сжал веки. Мысли метались вспугнутыми птицами, сосредоточиться на чём-то конкретном казалось невыполнимым. Открыв глаза, пустым взглядом обвел комнату подруги, неслышно прошел к двери. Приоткрыв ее, услышал голоса взрослых на кухне. Он знал, они говорят о нем и о том, что ему скоро придется уйти. Его мать, узнав диагноз, долго плакала в плечо отца. А потом были долгие походы по врачам и бессильное пожимание плечами. «Ему осталось около двух лет. Можете поддерживать организм уколами, но так он недолго протянет», - слова кардиолога, услышанные через закрытую дверь кабинета, холодили душу и эхом отдавались в голове. Дима вышел за дверь, плотно закрыв ее; прошел к кухне, где сидели родители. - Мам, пап, думаю, нам пора домой, - тихо сказал, скрывая слезы. Мать и отец с печалью и невыразимой тоской смотрели на бледного сына. - Да, сынок... Пойдем домой... - тихо сказала мать, поднимаясь из-за стола. Родители девочки молча глядели на друга дочери. Мать Василисы не спеша поднявшись, подошла к мальчику, наклонилась и прошептала, закрывая глаза, на самое ухо: - Спасибо, что был с нашей девочкой, я очень тебе благодарна... Она отерла слезы, отступая два шага назад. Мальчик, печально улыбнувшись, помахал им ладонью и скрылся с родителями за входной дверью. *** Ему было 15. Он умер 10 октября 2012 года, рано утром. Мать, войдя в комнату, обнаружила холодное тело сына, остывшее за ночь, сидящим за столом. Видимо, мальчик чувствовал, что смерть придет сегодня и писал что-то на вырванном из тетради листке. Женщина, закрывая рот рукой и рыдая, кинулась за спящим мужем. Входя в комнату второй раз, она осмелилась осторожно вытянуть листок из-под руки сына, зажавшей ручку. «Дорогие мама, папа, тетя Настя и дядя Иван и мой милый Лисенок. Постарайтесь не скучать без меня и сильно не плакать. Сейчас моя душа должна быть где-то далеко - здесь только тело, в котором я был при жизни. Не грустите, ладно? Ваш сын и лучший друг Василисы, Дима...». Три последующих дня были наполнены немым молчанием, скорбью и плачем. Похоронили его на Новодевичьем кладбище 13 октября около полудня. Лиса не понимала, куда уходят обеспокоенные родители и пыталась разузнать больше, но попытки оставались попытками. Родители решили не травмировать ребенка, молчать о смерти друга. Она узнала лишь спустя 2 года, повзрослевшая и, как они думали, забывшая о нем. Но девочка, потеряв контакт с другом, засыпая, думала о нем, а он приходил во сне, помогая забыться. Дима поддерживал ее, они вновь говорили как раньше, обнимаясь. Василисе отчего-то не хотелось спрашивать, где он сейчас - слишком было легко и беззаботно в кольце надёжных рук. Прошел год, а друг все появлялся во снах. Когда она была в стрессе, поддерживал и утешал, давая мотивацию двигаться дальше и жить. Однажды, глядя на россыпь звезд на небе, Василиса смогла спросить то, что терзало ее эти годы: - Дима... А почему ты ушел, и куда? Спутник, сидевший рядом, вздрогнул - он знал, что когда-нибудь она спросит и ему нужно будет ответить, но что это будет так скоро - не подозревал, он не успел еще надышаться, когда жил, а теперь его душа, помогающая Василисе, жаждет быть рядом с ней как можно дольше. Он не мог смолчать и тихо сказал, закрывая глаза: - Знаешь, Лисенок, все ведь когда-то уходят, верно? Всё когда-то заканчивается, и человеческие жизни тоже. Она не понимала, зачем друг говорит это, но Дима продолжал: - И мне надо было уйти, понимаешь? Я... не мог оставить тебя одну и эти два года был рядом. Он зажмурился, думая что вот, сейчас подруга закричит, обзовет его, уйдет и не вернется. Юный голос прорезал тишину: - Понимаю, Дим, понимаю... Предательски щипало глаза, не давая смотреть на созвездие льва. Оно в этом месяце было еще ярче и как-то по-особому прекрасным. Василиса так и заснула у него на плече, обессиленная и опустошенная, а проснулась уже в своей комнате с болящей головой. До экзаменов оставалась пара недель, она перечитывала литературу, практиковала упражнения и в перерывах за книгой и кофе вспоминала о последней ночи. Эти две недели сны были спокойными и умиротворенными, Димы не было нигде, будто он понимал, что сейчас нужно пережить кризис, происходивший между ними. Волнуясь в вечер перед тестом, девушка глядела на пейзаж за окном, пытаясь найти что-то, что она искала уже 3 года, как они переехали сюда. Когда стали известны результаты - 75 баллов - Лиса радовалась, что смогла сдать на твердую четверку и даже позволила себе ночную прогулку с одноклассниками. Начиналось лето с теплым ветром, прохладными рощами, холодной газировкой, резными листьями на кленах, прогулками в парках и белыми ночами - традиционными для Питера. Пролетел июнь с прочтением «Войны и мира», отдыхом в горах с матерью - отец ведь опять укатил в командировку. Или еще не вернулся из предыдущей? *** Иван вернулся ночью шестого июля, тихо открыв дверь и молча зайдя в квартиру. Дочь и жена спали, спокойно дыша легким воздухом, а ему казалось, что кислород, входящий понемногу в его легкие, наполнен раскаленным песком Сахары - по возвращению, решив заглянуть в офис, ему сообщили что, возможно, в ближайшие года будет объявлена угроза и начнется война. За семнадцать лет безупречной практики военного дела он все еще боялся смерти, голода, разрухи и боли. Выжатый до стандартов планктона, думал над возможной стратегией - предполагал, что противником будет США или Германия, но не подозревал, как ошибается. Враг будет сильнее, намного сильнее земных сил, и все равно войска пойдут воевать, защищать Родину. Он смотрел на призывников - молодых, не нагулявшихся еще парней, распевающих, как ни странно, «Катюшу». Эти люди строем пойдут на войну, с которой большинство, скорее всего, и не вернется совсем. Он, приподняв одеяло, лег в кровать; рядом сопела Анастасия и он, закрыв болящие глаза, забылся во сне. Дни шли своим чередом, один сменял другой. Однажды, возвращаясь домой, он почувствовал что-то и спешил открыть квартиру. Выстрел прозвенел в ушах. Распахнув дверь и кинувшись в гостиную, увидел спину жены в сиреневой кофте с рюшами с расплывающимся красным пятном. Открытое окно с колыхавшимися занавесками говорило само за себя. Он скорее почувствовал, чем услышал шорох сзади, резко обернулся. В дверном проеме стояла заспанная дочь. Русые волосы были заплетены в две аккуратные косы, спускавшиеся до пояса. - Папа? - она спросила так тихо, что сердце старого вояки похолодело. Она не должна видеть, не должна... - Дочь, - почти прорычал он, - уйди! Отчего-то Василиса послушно отступила назад. Хлопнула дверь ее комнаты, а Ивана будто обдало холодной водой. Ледяной водой, пробирающей до костей. Его жена, ненаглядная Анастасия - мертва. Ее убили лишь за то, что она была его женой - это было нужно, чтобы разозлить его, раззадорить, словно быка для битвы. Людей в гневе победить легче. Руки бессильно опустились. Ее не спасти - он даже не попытается сделать этого - пуля прошла сквозь сердце. Тело с закрытыми веками, бледными губами и острыми ключицами, ясно проступающими из-под кофты лежало на ковре, а на белоснежном ворсе расплывалась алая лужа. Мертва. Он выхватил мобильник из кармана, стремительно нажал «Вызов». Гудки. Скорей, сукин сын, отвечай! Из-за тебя убили ее, паскуда! Гудки. Пыл слегка уменьшился, когда из трубки раздалось сонное «Алло». - Мою жену убили, - прохрипел Иван, сжимая кулаки. *** Виновника смерти так и не нашли. Похороны прошли быстро, безо всяких украшений. Он винил себя, закрывался ото всех. Не хотел общаться с дочерью, боялся что она тоже покинет его, но пришлось. Днем, следующим за позоронами, он, сделав три стука, зашел в комнату. Ни разу отец не был в комнате дочери, говорили они совсем редко. Сидящая лицом к окну, укрытая пледом, она казалась ему нахохлившимся птенцом. - Мама... Она умерла, да? - точно так же, хрипло, спросила Василиса, не оборачиваясь. Она не хотела, чтобы отец видел ее слезы, она хотела быть похожей на него и хоть немного его внимания. - Да... - четко сказал он, сам удивившись твердости своего голоса, а фигурка у окна незаметно вздрогнула, - Мне нужно вновь уехать, деньги оставлю на столе, вернусь через пару недель, - произнес он, закрывая дверь. Василиса, обернувшись, смахнула слезы. Сначала Дима, теперь мать. А что, если они уходили из-за нее? Тогда лучше не дружить ни с кем, не заботиться ни о чем и стать, как говорилось, отбросом поколения - может тогда убийца поймет, что она никому не нужна, ровно как и ей никто не нужен. Хлопнула входная дверь. Отец снова ушел, оставив ее одну. Она поднялась с кровати, отбросив плед, прошла в кухню. На столе, как и обещалось, лежал конверт. Разорвав тонкую бумагу, девушка увидела красные банкноты. Пятьдесят тысяч рублей и ключи. Перебирая деньги пальцами, в ее глазах стояли слезы - мать, всегда бывшая рядом, больше не поддержит и не обнимет, а Дима совсем не появлялся во снах в последнее время. Василиса подняла заплаканные глаза к потолку. Она знала, что делать, и решила действовать немедленно. Отерла слезы рукавом толстовки, взяла первую банкноту и направилась в салон, с порога громким шепотом заявив решение: - Мне нужна стрижка и покраска волос в розовый. Без сдачи, - показав красную бумажку, она прошла к креслу. Стилист, увидев деньги, заметно оживился и предложил на выбор множество вариантов с наглядными пособиями, доставая множество альбомов из шкафа. - Стоп, вот эту, - тыкнула девушка в яркий пучок волос, - режем до плеч. - Желание клиента - закон, - прощебетал довольный мужчина, беря ножницы. Домой она вернулась мрачная, но свежеокрашенные ядовито-розовые волосы говорили о другой части ее харктера, бушующей и пылающей. Достав еще одну пятитысячную купюру и потратив ее в магазине на еду и продукты, она внезапно замерла перед стендом с сигаретами. - Пачку сигарет «New life» и зажигалку, - произнесла она, сверля вглядом продавца. - Восемнадцать есть? - стараясь, чтобы голос звучал строже, спросила женщина за прилавком. - Плачу за них в три раза больше, - положила на прилавок купюру. - Идет. С вас 4876 рублей, чаевые оставите? - с надеждой спросила она, заглядывая в холодные глаза Василисы. - Черт с ним, берите, - засовывая покупки в рюкзак, ответила девушка. Дома, распаковав приобретения, наткнулась на сигареты. Пальцем огладила объемную надпись «New life», вскрыла тонкую пленку, достала первую сигару. Обычная белая палочка с фильтром и все той же надписью «New life» была зажата челюстями. Доставая зажигалку и поднося ее к сигарете, в глазах девушки двоилось. В нос ударил незнакомый запах. «Сигареты зовутся «Новая жизнь», но можно сказать и «Новая ложь»*. Разницу не особо вижу, если честно...», - думала она, тяжело затягиваясь, отчего в глазах потемнело, а голова закружилась. В тот июльский вечер она впервые почувствовала вкус табака... *** Картина памяти бледнела, тускнела и забывалась: девушка просыпалась от того, что кто-то тормошил ее за плечо, сквозь вату забытья донесся резкий голос отца: - Вставай, приехали! Распахнув веки, она увидела стоящие в ряд небольшие дома и еще одного человека рядом с отцом - молодого парня, кажется, ему было чуть за 20. - Привет, Василиса! Я с тобой в одном отряде, зовут меня Ромой, меня послали встретить тебя, - сказал он, дружелюбно улыбаясь. Девушка, смерив его взглядом, твердо сказала: - Добрый день, Роман. Выходя из машины и беря сумку, бросила через плечо: - Раз мы на месте, ты можешь ехать, отец. Глядя на удаляющуюся спину дочери, Иван тихо сказал, закрывая глаза: - Удачи тебе, дочь. Береги себя и не подводи Россию. Молча идя с Романом вдоль домов, она тихо произнесла, чтобы он не услышал, задумавшись: - Новая жизнь или, все-таки, новая ложь?