1
Бэкхён сидел на жестком сидении в длинном поезде, мчащемся с такой скоростью, что кроме линии горизонта, солнца и неба разглядеть что-то четко было невозможно. Он часто облизывал губы, смачивая их слюной, потому что в его купе было очень жарко, что даже открытое окно не спасало. Бэкхён поджал под себя колени, устраивая на них книгу формата А4. Это его наследие, ведь он — расхититель десертов. Его семья посвятила этому делу без малого две тысячи лет. Дни сменялись неделями, а такие как он путешествовали по миру, не имели своего дома — места, куда они могут вернуться, ведь вся их жизнь проходит в поездах, самолетах и отелях. Его предки останавливались на несколько лет, чтобы родить наследника этого мастерства. Как понять, что ты расхититель? Просто. У всех мастеров этого дела на указательном пальце левой руки было красивое перо с синими переливами. У каждого расхитителя была своя книга, куда записывались все найденные рецепты. И каждый делал с ней, что хотел: кто-то заводил большую книгу, кто-то размером с ладонь; кто-то писал рецепты словами, а кто-то, как Бэкхён, рисовал. Кажется, все довольно легко, однако людей, что способны творить чудеса из теста, немного. Буквально два-три человека на всю страну, и все они имеют метку-звезду на шее. Бэкхен листал страницы своей книги, проводя пальцами по рисункам десертов, что были выполнены весьма небрежно, словно в спешке, а разрисованы акварельными карандашами, что всегда были у него в рюкзаке. Вот тут десерт из Германии — «Шварцвальд». Мужчина, с красивыми усами с огромным удовольствием рассказал ему процесс приготовления, зная, что тот сможет его только зарисовать, но не повторить. Австрийский «Захер». Сложность заключалась в том, чтобы найти этого кондитера, что жил в глуши, но Бэкхён справился и был вознагражден самым вкусным десертом на тот момент. Это было до того, как его языка коснулась французская «Опера». Нежнейший крем, тесто и яркая улыбка девушки, что смущенно потирала свою метку, пока Бэкхён на все лады расхваливал ее блюдо, одной рукой рисуя, а другой — поднося ложку ко рту. Билет на поезд «Париж-Рим» лежал на столике, что был в купе. Ему повезло ехать одному, хотя раньше не обходилось без шумных попутчиков. Иногда они мешали мыслям, иногда, наоборот, помогали, направляя своим голосом. Таких людей Бэкхён звал «колыбельные», потому что под их разговоры он мог иногда даже и заснуть. Купе рассчитано на четырех человек, но чувствовать себя хозяином данной территории очень даже приятно. Почему он ехал в Италию? Он не знал, просто потому что туда тянулась душа. Бэкхён всегда хотел посмотреть на Колизей, хотя бы издалека, однако он успеет осмотреть его полностью, только нужно купить билет до какого-нибудь небольшого городка. Например, Флоренция. Красивые пейзажи, яркая ночная жизнь. Или Венеция. Можно спокойно рассекать по каналам на гондоле и петь тихие песенки под гитару. Поезд прибыл в Рим ранним утром, поэтому Бэкхён решил взять билет на самый поздний поезд, только не решил еще куда. От столицы составы ехали во всех направлениях, а выбрать можно только один. — Витторио, ты уже пробовал десерты из пастеричной в Болонии? Местный кондитер — талант, — мужчина в очереди в красивой красной рубашке активно жестикулировал руками, рассказывая о прекрасном вкусе тех десертов. Именно он и помог решить, куда брать билет. Рим поражал своей величественностью, своей мощью и природной красотой. Солнце палило сильно, потому что июль, а еще пекло, потому что Бэкхён переоделся в свою черную рубашку, не подумав, а теперь чувствовал, как стекает пот по спине. Колизей большой, старый, а внутри ничего особенного, и это даже расстраивает, поэтому он вновь отправился на вокзал и засел в небольшой кафешке, заказав небольшую итальянскую пиццу. Бэкхён любил поезда. За их равномерное постукивание колес, за красивые пейзажи за не всегда чистым окном, за попутчиков. Кажется, что он мог прожить всю жизнь в купе состава. Книга лежала на столе, а Бэкхён смотрел в потолок. Слишком красиво, чтобы быть правдой. Болония. Город, где, по слухам, живет лучший в мире кондитер, чьи десерты превосходят многие другие творения мастеров этого дела. Несмотря на то, что вокруг безопасно, Бэкхён прижимал к себе свой рюкзак, оберегая свои карандаши и книгу. Как художнику Бэкхёну жутко нравится цветовая гамма города. Приятные кирпично-песочные оттенки в сочетании с ярко-голубыми крышами дарили такой восторг Бэкхёну, что он не мог перестать смотреть на здания, поэтому на одной из улочек споткнулся и упал, больно ударившись коленкой. Из ближайшей остерии выбежал мужчина, придерживая свой длинный фартук. — Синьор, вы в порядке? Не ушиблись? — мужчина помог подняться ему, подал рюкзак. Его улыбка была притягательной, поэтому Бэкхён тут же улыбнулся в ответ, положительно кивая головой, мол, ничего не случилось. — Спасибо большое за вашу заботу, синьор, — Бэкхён немного кланяется в знак благодарности. — Извините, не подскажете где здесь кондитерская? — Пастеричная Пака? Она тут недалеко, буквально в паре кварталов пешком, — Бэкхён еще раз благодарит хозяина остерии, делая в голове пометку, что ее когда-нибудь стоит посетить и попробовать местной пасты. Пастеричная, или же просто кондитерская, «Funivia» была небольшой по сравнению с теми, что видел Бэкхён раньше во Франции или в той же Англии. Красивая нежно-голубая вывеска с темно-синими буквами висела прямо над входом. Когда он открыл дверь, над головой зазвенел небольшой колокольчик, и тут же по кондитерской разнесся приятный бас: — Добро пожаловать в нашу пастеричную. За стойкой, обслуживая другого покупателя, стоял высокий молодой человек, на котором был черный фартук с красивыми белыми узорами. У кондитера были крепкие руки, увитые венами, что проступали на коже так сильно, что Бэкхён видел их от самого входа. Здесь было немноголюдно, но сказать, что людей нет совсем — нельзя. Тут было уютно, и сам интерьер был исполнен в приятных желто-синих тонах, прямо, как и весь город. Пять столиков и три стула на каждый, небольшой холодильник, в котором высились башенками тортики и пироги, а так же прозрачные пакетики с печеньем, перевязанные синей лентой. — Что вы хотите заказать, синьор? Я рекомендую попробовать наше фирменное мороженное, — начал бойко парнишка, размахивая руками. Бэкхён беглым взглядом осмотрел шею работника, замечая отсутствие метки-звезды, поэтому тут же утратил интерес к красивому итальянцу. — Я хочу поговорить с кондитером, что приготовил все эти десерты, — парнишка замер, а после совершенно неприятно скривился, хватая Бэкхёна за руку и притягивая ее к себе. — Расхититель, — процедил он сквозь зубы, недобро глядя в чужие глаза, но после он вдохнул, вновь цепляя улыбку на лицо. — Дорогие посетители, прошу прощения, но пастеричная закрывается сегодня по непредвиденным обстоятельствам. Приносим свои извинения. Посетители понимающе кивнули и стали собираться, только вот предплечье Бэкхёна сжали сильней. Парнишка поморщился, закусывая губу, и одним движением выдернул руку из чужого захвата. — Мне больно, что ты творишь? — Что тебе нужно, паршивый расхититель? Ничего я тебе говорить не буду, понял? — парень сорвал с себя черный фартук, кидая его кучей на стульчик, находящийся рядом с кассой. Работник смотрел враждебно, настолько, что Бэкхён невольно сглотнул. — Давай поговорим, прошу. Я не хочу ругаться. Парень так сильно сжал челюсть, что по лицу и шее заходили жевалки. Он сжимал и разжимал кулаки, а после, сделав очень глубокий вдох, развернулся к лотку с мороженым, взяв в ладошки креманку и начиная накладывать туда шарики. Бэкхён сжал рюкзак, боясь за его сохранность. Работник, держа в руках мороженое, кивнул на один из столиков явно предлагая присесть. — Как тебя зовут? — спросил Бэкхён, барабаня пальцами по столешнице. Парень напротив протянул ему креманку, а после сам начал есть, ловко орудуя ложкой. Молочное лакомство таяло на языке, оставляя чарующее послевкусие. Бэкхёну даже не стоило задумываться над вкусами, потому что они настолько реальны, что, кажется, будто ты ешь не мороженное. У него было три шарика: клубничное, апельсиновое и яблочное. И это превосходный вкус. — Пак Чанель, — дерзко заявил работник, складывая руки на груди. — Вкусно? — Да, — но тут Бэкхён затормозил. — Оно же не отравлено? — Нет. Говори, что хотел и проваливай. Я не потерплю нахождения расхитителя десертов в своей пастеричной. — Я буду говорить только с владельцем заведения, — Бэкхён облизал ложку, слыша как Чанель рыкнул. Расхититель невольно схватился за лямку рюкзака. — Я и есть владелец заведения, — припечатал к стулу Бэкхёна. Тот вновь посмотрел на чужую полностью открытую шею, но снова ничего не увидел. Тогда Чанель закатил глаза, отодвигая ворот футболки и демонстрируя небольшую звезду на ключице. — Я немного дефектный в этом плане. Произошло смещение, но это делает меня и мою семью уникальной. — Твои родители тоже были кондитерами? — Да, у всех нас смещена метка, — кивнул Чанель, тут же опираясь локтями на стол и приближая свое лицо. — Говори, зачем пришел? Я не хочу тратить свое время на те6я, понимаешь, как там тебя… — Бён Бэкхён, — дерзко ответил Чанелю расхититель. — Бэкхён, да. Ну, я долго буду ждать? — Я пришел сюда в поисках прекрасных десертов. Тех, от которых невозможно оторвать взгляд, потому что они прекрасны внешне. Тех, чей вкус невозможно забыть и с чем-то сравнивать. О вашей пастеричной говорят даже в Риме, на вокзалах. Я хочу попробовать Ваш десерт, зарисовать его в мою книгу, — Бэкхён достал из рюкзака свой альбом и открыл на первой странице. Чанелю предстал «Наполеон». Каждое действие, будь то обычное разбивание яиц и их взбивание, прорисовано так красиво и просто, что Чанель невольно удивился таланту расхитителя. — Прошу, покажите свой самый лучший десерт, я его изображу и уйду, словно меня здесь и не было. — Ни за что, — сказал, как отрезал Чанель. — Но почему? Я ничем не испорчу ваши творения, я попробую их только раз. Прошу, я должен исполнить свою мечту. — Почему ради чужой мечты я должен рушить обещание покойным родителям? — вновь рыкнул Чанель, сжимая в руках креманку с мороженным, к которому он даже не прикоснулся. — Я поклялся отцу, что не буду раздавать свои рецепты без особого желания. Только тогда, когда метка будет полыхать огнем и требовать чего-то от меня, я подумаю. — Как часто она у Вас горит? — За все двадцать пять лет я не чувствовал ничего, кроме приятного тепла, когда взбивал очередной крем, когда смотрел как выпекается тесто в духовке. Разговор окончен, проваливайте. — Но… — Никаких но. Покиньте мое заведение и город, — Чанель выдернул прямо из-под носа Бэкхёна креманку, всем видом показывая, что разговор окончен. Для Чанеля, но не для расхитителя. — А если я заставлю твою метку гореть огнем? Таким, что ты не сможешь выдержать? — Бэкхён схватился за рюкзак, вскакивая с места. — Да будет так. Колокольчик звенел еще несколько секунд после того, как закрылась дверь за Бэкхёном. Чанель недовольно швырнул креманки в мусорку, схватил фартук и ушел через подсобку на кухню. Ему сейчас определенно нужно успокоиться и что-нибудь приготовить.2
Бэкхён снял небольшую комнату на две недели около центра Болонии. Первый день он провел на центральной площади города. Здесь ходили туристы, мельтеша перед глазами, но не раздражая, а успокаивая. Множество тратторий и остерий, что зазывали к себе яркими вывесками и красивыми названиями, что для туристов было просто превосходно, потому что что-то на другом языке звучит всегда удивительно. На второй день он пришел на порог пастеричной Пака, но уткнулся носом в вывеску «Закрыто». Бэкхён едва не заскулил от досады, но сдавать не намеревался. За плечом всегда висел его рюкзак, что приятно тяжелил плечи альбомом, коробкой карандашей и документами. Это было удобно и практично. Болония прекрасна в вечерние часы. Она полна музыки, в которой чувствуются сердцем нотки тарантеллы, что гулко бьется в груди. Она полна шума, гвалта чужих голосов, что звучали весьма гармонично, настолько, что Бэкхён готов был утонуть в ней. А еще город преображается. Зажигаются огни, окрашивая здания в ярко-желтые и оранжевые оттенки. Деревья становятся на удивление ярко-зелеными, настолько, что ни одна краска не способна была передать это буйство оттенков. И небо, больше похоже на сахарную вату, из-за своих розовато-фиолетовых облаков, чем на обычно голубые небеса. Бэкхён бодро топал по улочкам, разглядывая аркады — одинаковые по форме и размеру арки, что опирались на колонны. Каждая была отлична от другой, по резьбе у снования. Львы, тигры, деревья. Все, что могло хоть как-то охарактеризовать красивую Италию. Рядом с бордюром журчал ручей, широкий и прозрачный настолько, что была видна брусчатка. Это завораживало. — Ливио, смотри какой парнишка. Явно турист. Бэкхён дернулся, слыша за своей спиной пьяные голоса. Он остановился, даже тут чувствуя, как от них несло перегаром. По шагам было слышно, что их там трое, не меньше. Бэкхён сглотнул и ускорил шаг, желая оторваться, но не тут-то было. Пьяные парни достигли его в три больших шага, хватая за запястье и разворачивая к себе лицом. Первый, самый высокий, имел длинные черные патлы, жирными паклями свисающие на лоб, полный морщин. У него невыщипанные густые брови, что чуть ли не монобровью срастаются на переносице. От него больше всех пахло алкоголем и потом, а еще футболка с типичной для туриста, но не для жителя Италии, фразой: «I love Italy». Второй же был приятней в разы. От него пахло одеколоном, с мягким цветочным ароматом, таким типичным для женщин, но не для мужчин. Он закатывал свои рукава клетчатой рубашки по локоть, явно готовя их для боя, не иначе. Он щелкнул костяшками, заставляя Бэкхёна, не особо крепкого телосложения, дернуться. Третьего можно назвать подстрекателем. Он стоял дальше всех от них и обращался то к Ливио, тому, у кого патлы, то к Джузеппе, явно любящему помахать кулаками. Бэкхён дернул рукой, но его предплечье заломили, заставляя со всего размаху плюхнуться на колени, явно сбивая их в кровь. — Джузеппе, глянь что у того в рюкзаке, а то он слишком за него печется. У него из рук вырвали рюкзак, выворачивая его внутренности. На асфальт тут же посыпались монеты, купюры, телефон, что тут же покрылся тонкой вязью трещин. Больше всего Бэкёхну было больно не за это, а за карандаши, что выспались из железного кейса, стоило только ему коснуться земли. Ливио взял в руки его блокнот, листая страницы и рассматривая рисунки. — Ну, что там? — спросил тот подстрекатель, злобно хмуря брови. — Рецепт, Патрицио, — ответил Джузеппе, хватая Бэкхёна за левую руку и вглядываясь в указательный палец. — Он расхититель десертов. — Тогда рви его книгу, — озвучил жестокий для Бэкхёна приказ. Тот дернулся, но его стал держать Ливио раза в три сильней прежнего, но стоило только лишний раз брыкнуться, как его тут же схватили за горло, перекрывая кислород. Бэкхён не мог ничего сделать. Он брыкался в чужих руках, хозяин которых заходился диким смехом. Расхититель плохо себя контролировал, когда сорвался на бранную речь, на крик, видя, как его драгоценные рецепты рвут на кусочки, а после скидывают в ручей, что до сих пор был чистым. — Прекратите! Прошу, забирайте все что угодно, только перестаньте. — Ливио, выруби его. От него слишком много крика, а это сулит нам проблемы, — Патрицио подошел ближе, хватая карандаши, что высыпались из коробки, и одним движением сломал большинство пополам. Ливио развернул Бэкхёна к себе лицом и со всего размаху ударил того в живот, придавливая шею. Перед глазами потемнело, а низ живота стянуло болью. Серия ударов не прекращалась до того момента, пока он не отключился, помня звук рвущейся бумаги и карандашей. Лучше бы он никогда не пересекал границу Италии.3
Чанель шел по любимой улочке, держа в руках пакет с вредностями: чипсами, попкорном и сладкой газировкой, от которой неприятно сводило зубы. Сегодня он наметил себе просмотр нового сериала, что пользуется популярностью по всему миру. Аркады, ручей, по которому плывет… лист бумаги? Чанель присел на корточки, выловил лист и недоуменно на него уставился. Он узнал рецепт французского «Мильфея», а еще узнал рисунки, которые пару дней назад видел в книге того расхитителя. Бэкхёна, вроде. Чанель хотел встать, но заметил еще лист и еще, да и обломки карандашей. И сдавленный крик впереди. Бэкхён выглядел жалким, не таким воинственным как прежде в пастеричной, а разбитым на мелкие куски. Он, сидя в воде, намочив штаны и рубашку, руками вылавливал акварельные карандаши и листы с бумагой. Рукой размазывал слезы по щекам и задыхался в собственном дыхании. Расхититель искал одинаковые кусочки так отчаянно, что эта картина разрывала сердце. Чанель подходил медленно, боясь напугать парня, и так находившегося на грани нервного срыва. Тот замер, увидев чужие ботинки, и медленно поднял глаза. — Ты жалок. — Уйди, Пак Чанель. Иди куда шел, — шептал Бэкхён, сжимая в руках листы, что рвались точно так же как и его сердце. Парню только кондитера дефектного для полного счастья не хватало. — Ты не сможешь ее восстановить. Вылезай из лужи и иди домой, — строго сказал Чанель, хватая парня за локоть, чтобы поднять, но тот вырвался. — Я не могу. Без книги — я никто. Я не человек — у меня нет профессии или чего-то еще. Я не дух, ведь я материален. Я даже больше не расхититель. — Но твоя метка… — Тебя кондитером делает метка-звезда? Не талант? Кто ты без венчика и яиц с мукой? Никто. Твои продукты — как моя книга. Без них мы не существуем, — отчаянно шептал Бэкхён, разглаживая пальцами рисунки, которые плыли из-за огромного количества воды. — Ты прав. Где твой рюкзак? — Чанель огляделся по сторонам, но нашел только пустой рюкзак без денег, телефона и ключей. Кондитер думает, что Бэкхёну лучше беспокоиться о своей жизни и здоровье, чем о жалких рисунках, но у того явно другие приоритеты. — Тебя обокрали? — Да. — И забрали ключи, деньги и телефон, — продолжил логическую цепочку Чанель. Бэкхён только кивнул безвольной куклой, складывая обломки карандашей, вконец испорченных в погнутый железный контейнер. — И что мне с тобой делать? — Что хочешь. Мне уже плевать. Чанель сотни раз себя проклял, когда стянул с плеч кофту, достал мальчишку из ручья, закутал в свою одежду и повел к себе домой. Отец всю жизнь его учил, что людям надо помогать. Врагам, друзьям и просто малознакомым. Бэкхён прижимал к груди карандаши и книгу, а точнее все, что от нее осталось. Они зашли в дом через пастеричную. Чанель провел в гостиную своего дома Бэкхёна через подсобное помещение. Он аккуратно отвел того в ванную, наказав стоять здесь и ждать. И ничего не трогать. Чанель достал из своего шкафа чистые трусы, шорты и футболку, что расхитителю явно будет до колена, если не ниже. — Отдай, — Чанель говорил спокойно, протягивая руку и требуя отдать его вещи. Но Бэкхён отрицательно мотал головой. — Отдай или испортишь их еще сильней. Бэкхён закусил губу, громко засопел и протянул книгу и коробку Чанелю. Тот поставил вещи на журнальный столик, а после кивнул на дверь ванны, намекая, что душевая кабина ждет его. Расхититель помялся, схватил вещи и быстро заковылял в сторону двери, походя походкой на пингвина, потому что вещи прилипли к телу, особенно штаны, и это доставляло явный дискомфорт. Чанель хмыкнул, уходя на кухню. Струи холодной воды били по спине, заставляя кожу покрыться мурашками. Бэкхён смотрел по сторонам, разглядывал гели для душа, шампуни и смешную розовую мочалку в форме свинки. Расхититель улыбнулся, а после, стерев очередную слезу, начал мыть себя, чуть ли не сдирая кожу. Чанель трижды стучался в дверь, просил ответить и немного поспешить. — На, ешь, — Чанель поставил перед Бэкхёном тарелку с лазаньей. Кондитер несколько раз смотрел на чужие ключицы, что открывались каждый раз стоило только расхитителю повести плечом. Чанель сделал себе в голове пометку найти футболку поменьше, а то в этой Бэкхён выглядел слишком маленьким, хрупким, беззащитным и одиноким. — Спасибо Вам, — ответил Бэкхён, беря в руки вилку и начиная есть мясо с овощами, обмакивая его в соус. Чанель сидел напротив, попивая горячий чай и читая книгу. — Завтра пойдешь в отель и восстановишь ключ. Денег я тебе немного дам, но ты их мне как-нибудь вернешь, — Бэкхён облизнул губы от соуса, кивая головой и одними губами шепча очередное «спасибо». Чанель отложил книгу, сделал глоток чая и вновь обратился к Бэкхёну, сжимая в руках чашку: — Что будешь делать с книгой? — Начну искать новое призвание, — вздохнул Бэкхён. — А разве нельзя купить новую книгу и просто начать все с начала? — Можно, однако у этого есть несколько проблем. Книгу можно купить, но внутренность не будет хранить в себе ни толики от сути расхитителя. Чанель, как Вы… — Ты, перестань «выкать», — раздраженно прервал его Чанель. — Как ты думаешь почему нельзя приготовить любой десерт, найденный в интернете? Почему он не имеет чарующего вкуса? Потому что только рецепты, взятые из книг расхитителей, способен сотворить эту, так называемую, магию. Только такие десерты будут таять во рту, иметь приятную сладость и дарить счастье. Я на девяносто процентов уверен, что и у тебя здесь хранится книга от предков, полная рецептов. И чтобы наделить этой силой книгу ее должен подарить любящий человек, например, мама, что никогда не желает зла, жена или муж, не важно, главное, чтобы это было от всего сердца. — Съезди, навести маму, может она подарит тебе новую. — У меня нет мамы. Я приемный, — Бэкхён горько смеется, водя вилкой по соусу, делая разводы зубцами. — Искусству расхитителя я учился сам, по историям в библиотеке приемного дома, по рассказам в телевизоре, когда о нас снимали документальный фильм. Даже то, что я расхититель десертов я узнал случайно, когда наткнулся на изображение пера на корешке книги у учителя на столе. — Кто подарил тебе книгу? — Бабушка, что приходила к нам раз в две недели. Она пекла большую гору печенья, читала сказки и рассказывала истории из своей жизни. Женщина всегда носила перчатки. Она умерла, когда мне было семь лет. Тогда она позвала меня и подарила эту книгу, показав на указательном пальце левой руки перо, поэтому она и носила перчатки. Сказала, что я должен хранить её, как самое святое. — Что ты будешь делать? — в сотый, наверное, раз спросил Чанель, глядя на понурого Бэкхёна. — Не знаю. Я ничего не умею, только рисовать, путешествовать и пробовать чужие десерты. Денег, даже если ты мне их не дашь, вряд ли хватит чтобы доехать до Парижа, где у меня есть знакомый, что способен меня приютить. Да и вернуть я их смогу точно нескоро. Чанель молча согласился, кивнув головой. Он поднялся, собрал всю грязную посуду и скинул ее в раковину, тут же включая воду и намыливая тарелку. Бэкхён все так же сидел на стуле, болтая ногами в воздухе. — Спать будешь на диване, понятно? — Спасибо еще раз, Чанель.4
Утром Бэкхёна накрыло новой волной отчаяния. Сегодня ему ничего не снилось, а стоило только открыть глаза, как он с ужасом понял, что хочет покинуть чертову Болонию, стереть из памяти этот город и воспоминания об этих чертовых Ливио, Джузеппе и Патрицио. Бэкхён смотрел в невысокий потолок, чувствовал всю твердость подушки и теплоту одеяла. — Бэкхён, у меня деловое предложение, — громко сказал Чанель, всем своим видом давая понять, что знает, что расхититель уже не спит. — Ты будешь работать у меня помощником, а когда накопишь нужное количество денег уедешь… куда там ты сказал?.. а, в Париж. — Но ты же сам сказал, что не хочешь видеть расхитителей десертов в своем доме, — Бэкхён сел на кровати, шмыгая носом. — Ну, во-первых, я сказал, что не буду раздавать таким, как ты, рецепты десертов, а, во-вторых, ты уже не являешься расхитителем, так что все чисто. Ну, согласен? Давай быстрей решай, потому что я и так всю ночь думал над этим. Бэкхён закусил губу, пошевелил пальцами ног, вновь шмыгнул, потянулся, и хотел еще смачно чихнуть, но, заметив недовольный взгляд Чанеля, тут же стушевался, согласно кивая головой. — Тогда сегодня твой первый рабочий день, будешь работать с посетителями. Только прошу, избавь свое лицо от этих страдальческих мук, а то распугаешь всех и выручка будет минимальной. Вещи твои постираны и высушены. — Я обязан тебе чуть ли не жизнью. — Хорошо сказано. Помни об этом. Улыбаться гостям оказалось до жути сложно, ведь каждый из них требовал к себе особого внимания и отношений. Бэкхён уже через час после открытия запомнил все цены и бойко раздавал заказы. Если первые десять шариков мороженного были отвратными и напоминали больше по форме кривой квадрат, то сейчас он наловчился и одним ловким движением запихивал лакомство в рожок или креманку. Чанель выходил раз в час, вынося новые и новые десерты, поражающие своей красотой. Бэкхён засматривался на сливки, завитками украшающие верхний корж выпечки, и прямо чувствовал, как пальцы чешутся взять в руки карандаши и зарисовать это, но он не мог. К вечеру скулы неприятно тянуло из-за вечной улыбки. Чанель, видимо, садист, раз поставил его в первый рабочий день одного, так еще и в субботу, когда у каждого первого выходной. Стоило только ему закрыть дверь за последним клиентом на замок и повесить табличку «Закрыто», как тут же осел на пол из-за ноющих ног. — Устал? — Чанель появился неожиданно, протягивая ему руку для помощи. Бэкхён вложил свою ладошку в чужую, и Чанель рывком поднял того на ноги. — Как ты такое выдерживаешь? Это же колоссальный труд, — Бэкхён и Чанель сели на стул. Бэкхён устало вытянул ноги, откидываясь на спинку. — Сперва, это сложно, но со временем привыкаешь, а ощущение того, что твои труды дарят кому-то счастье, окрыляют и, словно, дарят тебе очередную порцию вдохновения для кулинарии. Ты молодец, Бэкхён. Так прошел месяц. Длинный, целых тридцать дней, сменяющихся друг за другом. У Бэкхёна ежедневная работа за кассой, боль в скулах от улыбок, что уже на третий день стала приятной и, действительно, вдохновляющей. Он работал шесть дней в неделю, в воскресенье предпочитая отсыпаться на диване, давя русой головой подушку. В отель он попал, но за утерю ключа там его не простили, даже за оплату утраты, поэтому он и остался жить у кондитера. Чанель кормил, даже сходил с ним по магазинам, чтобы купить немного одежды для разнообразия с первой зарплаты, что Чанель выдавал ему еженедельно. Хотя этот поход оставил такой моральный отпечаток в чужой памяти, потому что «Ты действительно будешь это носить?», «У тебя есть вообще вкус?», «Выбери что-нибудь кроме джинс, рубашки и футболки». — Бэкхён, завтра у нас в городе праздник, сходим? — за ужином в вечер среды спросил Чанель, когда Бэкхён с увлечением уплетал приготовленную хозяином пастеричной пиццу. Расхититель вскинул голову, облизывая губы, потому что на них осел тягучий сыр. — Завтра же рабочий день, куда? — Официальный выходной, не переживай, на твоей зарплате это не отразится. Так что? Ты же Болонью и не видел, — Чанель улыбнулся, видя, как согласно закивал на его предложение Бэкхён. На том они и решили. Бэкхён не мог унять напряжение в своем теле всю ночь, представляя то, как они будут вместе ходить по лавочкам, а еще он почему-то хочет купить новые карандаши и гелиевый шарик с каким-нибудь смешным узором на боках. Он крутился на подушке, путая волосы на затылке и пытаясь найти ту самую удобную позу, в которой он смог бы уснуть. Когда первые лучи утреннего зарева коснулись небес, Бэкхён уснул крепким сном, в котором он громко смеялся, надышавшись гелием. — Куда пойдем? — они стояли на центральной площади и смотрели на многочисленные лавочки, полные всяких пряностей. Одна из пастеричных торговала сладкими булочками, наполненными внутри разными начинками, туда и потянул их Бэкхён. — Они сладкие, — протянул расхититель, облизывая пальцы от шоколадной начинки. — А ты что думал их просто так называют сладкими? Хочешь, я приготовлю тебе такие как-нибудь? — спросил Чанель, вытирая руки об салфетку, а не об язык как Бэкхён. Расхититель удивленно посмотрел на кондитера, что уже потирал ключицу, аккурат в том месте, где была его метка-звезда. — Правда? — Чистая. Давай купим шарик, — предложил Чанель, а Бэкхён уже прыгал на месте, на ходу перебирая все возможные цвета вслух, в конечном итоге останавливаясь на ярко-ярко-голубом. Чанель всегда был рядом, смеялся во всю свою широкую улыбку, иногда гладил Бэкёхна по голове, говоря, что он ребенок. Они сидели у фонтана, где Бэкхён явно намеревался утонуть в воде, потому что перевешивался через каменные бортики, что были очень низкими, и Чанелю пришлось придерживать его за талию своими большими руками, чтобы не дать расхитителю хотя бы промокнуть. Вечер наступал медленно, а улыбка на губах обоих парней расцветала, словно цветы по весне. Когда на площади начала играть музыка, они ушли оттуда, решив прогуляться по улочкам. Каждая была непохожей на предыдущую и имела свою историю. Чанель знал истории о каждом повороте, потому что рос здесь. Бэкхён с диким удовольствием слушал о его похождениях ребенком, подростком и парнем, что уже давно позабыл о сбитых коленках. Неожиданно Бэкхён запищал из-за капли дождя, что попала ему за шиворот. Он подпрыгнул, чувствуя, как на макушку начали падать еще. Чанель засмеялся, хватая Бэкхёна за руку и утягивая его вперед, срываясь на бег в поисках укрытия. — Боже, мы сумасшедшие, — сказал Бэкхён, когда они завернули в небольшой проем меж домов. Там, где не было крыши над головой, разразился настоящий ливень, чьи капли дождя постепенно превращались в большие лужи. Расхититель поднял голову, тут же заливаясь краской смущения, ведь Чанель смотрел в его карие глаза, а их носы соприкасались. Почему-то пропало дыхание из груди, а мысли в голове так лихорадочно бились друг об друга, создавая в голове только одно предложение: «Он такой красивый». Бэкхён видел, как лихорадочно блестели глаза кондитера, как тот иногда сглатывал. Они стояли так близко, что было неудобно, поэтому Чанель придвинулся еще ближе, обхватывая одной ладонью чужую талию, горячо выдыхая: «Так будет удобней, хорошо?». Бэкхён просто кивнул, соглашаясь. Раньше расхититель считал, что такое бывает только в сопливых сериалах, где обычно в такие моменты целуются. Его совсем не смущает тот факт, что перед ним парень. Ведь таких ребят нетрадиционной ориентации сейчас пруд пруди, но что он сам окажется в такой ситуации, когда дыхание спирает, а сердце стучит словно игрушка на батарейках, Бэк не предполагал. — Бэкхён, я обещаю, что когда у тебя появится новая книга, первым рецептом будет мой, — зашептал Чанель, бегая глазами по чужому лицу. Бэкхён облизнул свои губы, сглатывая после слюну. Почему-то рука Чанеля на его щеке ощущалась так приятно, спокойно, словно так и должно быть. Он нежно гладил его скулу большим пальцем, медленно приближая свое лицо. Бэкхён вцепился пальцами в чужую футболку и поджал пальцы ног от предвкушения. Его лицо обдали приятным мятным дыханием за секунду до того как поцеловали. Бэкхён крепко сжал губы, боясь потерять приятное ощущение чужого языка и губ, однако в следующую секунду целовал в ответ, упиваясь чанелевским вкусом губ. Расхитителя за талию притянули ближе, а тот обвил руками шею кондитера, шире открывая рот. Они целовались долго, почти столько, сколько длился ливень. Чанель, отстранившись, посмотрел на Бэкхёна, мягко целуя того в лоб. — Пойдем домой, здесь прохладно, — на что Бэкхён только кивнул в ответ.5
Бэкхён глупо хлопал глазами, когда на следующее утро Чанель смотрел на него жутко привычно, до тошноты сверля глазами. Расхититель ковырялся в тарелке с омлетом, разделяя ветчину и помидоры на две равные горки, пока хозяин пастеричной буднично попивал чай, все так же, по старой традиции, читая газету. — Как спалось? — решил развеять такую неприятную для себе тишину Бэкхён. — Отлично, но без сновидений, а ты как? — даже не оторвав взгляда от бумаги, ответил Чанель. Бэкхён только сильней сжал в пальцах вилку, отчего на коже появился красный отпечаток. — А я вот плохо. Уснуть не мог, и губы жгло, — расхититель с самодовольствием смотрел на то, как рука с чашкой чая дрогнула, пролив на стол пару капель. Видимо, не так уж и хорошо спал кондитер, как он говорит. Чанель отложил в сторону газету со свежими новостями Болонии, где на главной странице была новость о вчерашнем фестивале, и чай, что уже не пускал пар. Они смотрели друг на друга, не моргая, словно играясь в детскую игру «гляделки». — Бэкхён, тот поцелуй ничего не значит, — расхититель чихнул, словно подтверждая чужие слова. — Просто был красивый вид из того проема, полный романтики, ты был рядом, весь такой счастливый и улыбающийся. Я просто поддался моменту, не более того. Бэкхён не любил Чанеля, но испытывал явную легкую симпатию, а тот факт, что над ним немного посмеялись, явно не воодушевлял его. Расхититель выставил ладонь перед чужим лицом, тем самым прерывая речь, которую уже хотел продолжить Чанель. — Тогда прекрати эти пустые слова. Скоро открытие, я пошел готовить. Чанель проводил его печальным взглядом, медленно сложил газету и встал, доставая из ящика стола новый фартук, чтобы начать готовить. Что-что, а готовка всегда дарила ему спокойствие, ведь тогда белки можно взбивать со всей своей яростью, что бурлила внутри вулканом. Он действительно поддался моменту, но ведь разве это не говорит хотя бы о легкой симпатии? Этот расхититель даже не дал ему шанса договорить. Весь день Бэкхён работал на автомате, улыбался, пробивал заказы и отрывал чеки, даже то, что закончилось шоколадное мороженое, самое популярное, понял только тогда, когда специальная лопаточка зашкрябала по дну, не найдя ни грамма. Пришлось звать Чанеля, что тоже был не в очень хорошем настроении, потому что выложить новую порцию мороженого смог только со второго раза. Их отношения и так были не сильно уж и дружескими, и если тогда они напомнили натянутую шестую струну гитары, толстую, то сейчас — первую, что порвать можно легким щипком пальцев. И это пугало. — Джузеппе, Ливио, давайте купим вот этот тортик. Он выглядит довольно аппетитно. Бэкхён замер, отрывая новый чек. Этот голос. Он иногда снился ему в кошмарах, где его книгу резали, сжигали, рвали на кусочки и просто кидали в воду. Вся та троица стала выглядеть опрятней, пахнуть шампунем и гелем для душа, а их одежда и волосы были эталонной чистоты. Только вот лица до сих пор отвратные: перекошенные и полные отвращения ко всему. — Патрицио, смотри, это же тот самый мальчишка-художник, — криво усмехнулся Ливио, нависая над кассой и приближая свое лицо. — А он тут работает, прикиньте. Бён Бэкхён, — по слогам прочел мужчина на его бейджике. Он посмотрел прямо в глаза расхитителю и медленно протянул: — Как твои дела? Бэкхён сделал шаг назад, наткнувшись спиной на чужую грудь. Руки Чанеля легли ему на плечи, рефлекторно отодвигая того себе за спину и кивком головы показывая, что следует уйти в гостиную на диван. Бэкхён криво улыбнулся и быстро засеменил ножками за дверь, слыша в свой адрес: «Убегаешь? Жалкий трус!». Чанеля не было полчаса. Долгих полчаса, за которые Бэкхён успел просадить себе все нервы, словно школьница перед экзаменом, завестись положительными эмоциями и вновь сдуться, словно лопнувший шарик. Он сидел на диване, мял в руках подушку, на которой спал, и шмыгал носом. Пальцы ног двигались, давая Бэкхёну понять, что он что-то делает, а не просто сверлит взглядом край журнального столика. — Это они испортили твою книгу и карандаши? — Чанель появился вновь за спиной, перегибаясь через спинку дивана. Его лицо было очень близко, настолько, что Бэкхён видел трещинки на чужих губах. — Да. Прости, что отвлек от работы. Слушай, я сейчас вернусь на рабочее место и все, — Бэкхён дернулся, но Чанель рукой пригвоздил его обратно на диван. — Сиди, трудяга, рабочий день подошел к концу. Ты так сегодня активно думал о чем-то, что пропустил мимо себя целый рабочий день, — Чанель обошел диван и сел рядом, тут же обращаясь к расхитителю: — Нам нужно поговорить. Тот поцелуй… — Я не хочу об этом говорить. Ты сам сегодня утром мне сказал, что просто поддался моменту. Я думал, что мы все с тобой обсудили как взрослые люди, — хмыкнул Бэкхён, сжимая подрагивающие пальцы в кулаки. Неожиданно рука Чанеля коснулась его и немного сжала. — Это ты все обсудил, а для меня тут недосказанных слов столько, что лопатой не разгрести, — Чанель за руку развернул Бэкхёна к себе, заглядывая парню прямо в глаза. — Не отрицаю, ты мне симпатичен, но я не уверен чувства ли это какие, ведь раньше я никогда не обращал внимание на парня в таком вот… эм… плане. Бэкхён, дело не в тебе, а во мне. Бэкхён закатил глаза, выдергивая запястье из чужого захвата. Парень встал, покачался с носка на пятку и ушел на кухню, спрашивая сделать ли Чанелю чай. Словно ничего и не было. Чанель потер рукой метку-звезду сквозь одежду и отрицательно ответил, желая уйти поскорее в комнату и почитать книгу. Так им будет легче.6
Неделя за неделей. И вот уже знойное лето сменил непривычно дождливый сентябрь. Болония медленно теряла свои краски, словно сверху вылили грязную воду, что, по сути, так и было. Дома уже не такого ярко-песчаного цвета, а крыши стали темно-голубыми, а не небесно-лазурными. Бэкхён стал выходить на улицу реже, потому что денег на хорошую куртку пока не хватало (большинство уходило на оплату половины коммунальных и еды, а все остальное - на мелкие расходы), а каждый раз таскать куртку Чанеля Бэкхёну было неудобно. Расхититель трижды приходил на вокзал, дважды доходил до кассы, единожды говорил с приятной женщиной на кассе, выбирая билет сперва до Рима, но так и остался в Болонии. Что-то его здесь держало невидимыми путами, приковывая его к пастеричной «Funivia». Чанель его не выгонял, они ежедневно общались, обменивались шутками и подколами, но ближе чем отношения «друг-друг» не допускали. Никто не лез друг к другу без явного желания поговорить, поделиться чем-то или глянуть вместе новый фильм. С дождями количество посетителей уменьшилось, поэтому у Бэкхёна появилось больше времени делать небольшие рисунки простой ручкой и карандашом. Пальцы дрожали, потому что привыкли рисовать ингредиенты и сами десерты, нежели лица некоторых клиентов, что по-особенному сияли, привлекая внимание, и животных, которые рисовались по памяти или придумались находу. Сегодня лил очередной дождь. Причем лил этот дождь уже несколько дней подряд. По местному радио дикторы буквально захлебывались той новостью, что выпало больше трехмесячной нормы осадков, что привело к затоплениям в районе города Венеции. Это же столько всего можно рассказать. В пастеричной было пусто, поэтому Бэкхён позволил себе наложить немного мороженого в креманку и почитать книгу, что всегда лежала у него под столом для таких вот случаев. В принципе, он мог спокойно пойти в гостиную, что была за дверью, поговорить с Чанелем, но кондитера не было в доме вообще, ибо ему приспичило пойти в такую погоду в ближайший супермаркет и купить разрыхлитель для теста, потому что он неожиданно закончился, а ведь это необходимо добавить чуть ли не в каждый вид теста. Привычно зазвенел колокольчик. Бэкхён тут же подскочил, одним движением закидывая книгу под стол. Он уже было раскрыл рот, чтобы сказать ставшее таким привычное: «Добро пожаловать в нашу пастеричную», но тут же увидел Чанеля, что придерживался рукой за косяк. — Боже, ты почему пошел без зонтика? Заболеть решил? — тут же взвился Бэкхён, подрываясь к кондитеру и забирая у того пакеты. С Чанеля ручьем стекала вода, пробираясь через воротник и делая футболку мокрой. — Я не нашел его. — Как не нашел? Он же висит у двери! — Я не видел! — буркнул в ответ Чанель, дуя губы. — Только посмей заболеть, лечить не буду, — ответил Бэкхён, уходя вновь за кассу и оставляя там пакеты. Он демонстративно достал книгу, открыл на последней странице, что запомнил и начал читать, стараясь не реагировать на все громкие шаги и действия Чанеля. Ночью Бэкхён проснулся от шума на кухне, словно что-то упало. Он всматривался в темноту, решив, что ему показалось, но тут заметил чужую руку, виднеющуюся за кухонной тумбочкой. Расхититель тут же подскочил, в мгновение оказываясь у чужого тела. Чанель лежал на полу в майке и шортах. Его волосы были влажные, прилипшие от пота к вискам и лбу. Сам кондитер прирывисто дышал, иногда переходя на едва слышный кашель. Бэкхён коснулся чужого тела, тут же отдергивая руку и понимая насколько тот горячий, скорее даже обжигающий. Пак Чанель заболел. Причем довольно сильно. Он оттянул чужое тело к дивану, скидывая нелегкого Чанеля прямо на свое постельное. Тот тут же слабо простонал, чувствуя прохладу подушки. Бэкхён быстро сходил в ванную, налил в найденный под стиральной машиной тазик холодной воды. Смачивая небольшое полотенце водой, Бэкхён обтер чужое тело. Градусник, что он нашел в ванной, показывал 39 градусов, а никаких лекарств, способных сбить жар расхититель не нашел. Придется сидеть с Чанелем до утра, пока ближайшая аптека за углом не откроется. Утро началось со смененной воды в тазике и второй кружки кофе. За всю ночь Бэкхён так и не сомкнул глаз, каждые полчаса меряя температуру и чуть ли не каждые пять минут обтирая тело. Расхититель задирал без зазрения совести чужую майку, обтирая потные подмышки и спину. Стоило только часам на стене пробить девять утра, как Бэкхён пулей вылетел из пастеричной в сторону аптеки. На обратном пути, прижимая к груди пакет с лекарствами, он повесил бумагу на дверь кондитерской «Пастеричная закрыта по техническим причинам. Приносим свои извинения». Чанель не спал, самостоятельно измеряя температуру. Когда Бэкхён зашел в гостиную, свалив на стол лекарства, Чанель недовольно стонал, говоря, что они понесут огромные убытки и что половина продуктов испортится. — Ты же говорил, что не будешь меня лечить? — хмыкнул Чанель, тут же заходясь кашлем. Бэкхён протянул ему баночку с сиропом, за что получил благодарную улыбку. — Если бы не я, то тебе было бы очень плохо. Так что молча принимай чужую заботу, ясно? — Чанель кивнул, дергая головой и открывая шею для того, чтобы расхититель протер ее прохладным полотенцем. Бэкхён фыркнул, протер шею от пота, но тут же легко ударил влажной тканью Чанеля по лицу, вызвав у того недовольство. Дожди прекратились, возвращая на улицу кусочек лета, что вскоре пропадет. Люди поскидывали куртки, напяливая на плечи теплые кофты, а Бэкхён едва сдерживался, чтобы не утопить Чанеля в ванной ночью, потому что стоило только температуре маякнуть на отметке «37», как кондитер тут же открывал пастеричную и начинал месить тесто. — Я говорю, что ты посадишь свой зад на кровать и выздоровеешь окончательно, — шипел сквозь зубы Бэкхён, стоя в дверях спальни Чанеля, загораживая тому выход. — А я говорю, что 37 — даже не температура. С ней даже в изолятор в детских лагерях не отвозят, ты о чем? И вообще сколько можно держать пастеричную закрытой? Уже почти неделя прошла! — в ответ цедил Чанель, уверенной стеной надвигаясь на Бэкхёна, что только сильней вцепился своими пальцами в дверной косяк. — И? Твое горло красное, кашляешь по ночам, мешая мне спать, а про количество платочков, изведенных на сопли, я вообще молчу. Ты никуда не пойдешь, ясно? — Хорошо, — неожиданно согласился Чанель, садясь на кровать. Бэкхён недоверчиво уставился на кондитера, щуря глаза. — Так, пахнет жаренным. В чем прикол, Чанель? Кондитер ничего не сказал, просто молча ткнул себя пальцем в щеку, дуя губы и изображая тем самым поцелуй. Бэкхён задохнулся от возмущения, краснея до кончиков волос. Чанель явно был доволен собой, поэтому залихватски улыбался, пока расхититель бурчал себе под нос: «Делай, что хочешь, ирод!». Чанель с упертостью барана мешал тесто сразу в трех машинах, пока Бэкхён демонстративно ходил по гостиной, наворачивая круги вокруг дивана. Лекарства некрасивой башней лежали на журнальном столике, градусник находился на столе, потому что глупый, по мнению Бэкхёна, Чанель мерил себе температуру каждые десять минут. — Сядь, отвлекаешь! — со злостью разбивая яйца рыкнул Чанель. — А то что? — Бэкхён остановился, покачивая головой, мол, ничего ты мне не сделаешь. — А то поцелую, — Чанель вырубил миксеры, погружая дом в относительную тишину. Бэкхён дернулся, поджимая губы, но тут же приосанился. — Ты не сможешь этого сдела… Каково было удивление Бэкхёна, когда Чанель одним движением стянул с себя завязанный фартук и в два огромных шага оказался рядом, одной рукой касаясь лица, а другой — затылка. Он притянул парня к себе, касаясь чужих губ в легком прикосновении, но уже и этого хватило, чтобы понять, что угрозы Чанеля — не пустые слова, хотя угрозами даже не являются. Бэкхён сделал шаг назад, но его не отпустили, крепко придерживая за затылок. Это был даже не поцелуй, просто касание, но именно оно вызывало у Бэкхёна в груди тепло и столп мурашек на спине и руках. — Я могу все, запомни, Бэкхён, — Чанель отстранился, возвращаясь к миксерам, оставляя Бэкхёна краснеть, а после и вовсе убежать в ванную, чтобы ополоснуть горячее лицо холодной водой. Температура держалась еще пару дней, после чего она, как и противный кашель с насморком отступили, давая волю легким дышать во всю свою мощь. Чанель с новой силой начал готовить тортики, а клиенты, словно учуявшие через весь город запах из их пастеричной, лились словно из рога изобилия, желая попробовать каждый кусочек новых тортов. Бэкхён старался не приближаться к Чанелю ближе чем на один метр, ведь мало ли что тот выкинет. На все эти действия кондитер только смеялся, держась за живот. Расхититель только фыркал, улыбаясь в ответ. Прошел сентябрь, за ним, вместе с быстрым ветром и грозами, пролетел и октябрь и добрая половина ноября. Почти полгода Бэкхён жил у Чанеля. За последние полтора месяца они стали ближе, намного. Если в прошлый раз поцелуй сделал их малознакомыми людьми, то сейчас — лучшими друзьями, что вместе готовы сворачивать горы. Иногда, когда Бэкхён дулся слишком сильно, обидевшись на что угодно, Чанель шутливо его целовал в щеку, на что тут же Бэкхён переставал кукситься и ярко улыбался. Двадцатое ноября. Сегодня Чанель обещал вечером что-то невероятное. От этого Бэкхён воодушевленно ходил по пастеричной, всем улыбался, а одному мальчику, который хотел три шарика мороженого, а денег хватало только на один, положил тот самый заветный кругляш бесплатно. Просто так, подарок от души. Его пальцы бойко отбивали чеки на специальном аппарате, а иногда он напевал себе песню под нос. Посетители, увидев его в таком настроении, только ярко улыбались, заражаясь чужим позитивом. Темнело сейчас за окном по сравнению с жарким июлем рано, настолько, что это даже нельзя назвать тем самым «вечером». Бэкхён уже переоделся в новую рубашку, купленную пару дней назад и сидел теперь ждал на диване, переключая каналы. Местный новостной канал рассказывал о любимом всеми в Болонии празднике последнего солнца. Как таковое солнце было далеко не последним, но суть веселья была в том, чтобы проводить последние теплые деньки и с громкими криками встретить первые холода, что обычно начинались как раз в двадцатых числах ноября. — Ты прав, Микеланджело, — ярко улыбнулась девушка по телевизору, пока на заднем фоне шли фотографии с прошлогоднего празднования. — В этом году праздник обещает быть незабываемым. Дорогие жители Болонии, если вы еще каким-то чудом не знаете, в этом году пастеричная «Funivia», что славится одними из лучших десертов во всем мире, впервые за долгие двадцать лет вновь приготовит традиционный десерт под красивейшим названием «Сабайон». Микеланджело, ты пробовал? — Двадцать лет это не малый срок, Белла. Мне было десять, когда семейство Пак перестало готовить этот десерт, поэтому вкус я помню смутно, однако, дорогие телезрители, могу заверить Вас, что ничего вкуснее Вы точно не пробовали. Поэтому, запомните, что двадцать седьмого ноября с десяти утра до пяти вечера вы можете попробовать знаменитый десерт. Бэкхён присвистнул, но тут же истошно закричал, когда рядом кто-то сел. Он так сконцентрировался на новостях, что не заметил как в гостиную вошел Чанель. Он выключил телевизор, прерывая дикторов на полуслове, и откинул пульт на журнальный столик. — Вот зачем ты включил телевизор? Я сам хотел тебе об этом рассказать, — цыкнул Чанель, откдываясь на спинку дивана. — А что в этом особенного? — А то, что именно рецепт «Сабайона» будет первым рецептом в твоей новой книге расхитителя, — Чанель встал, подошел к высокому шкафу, открыл верхний ящик, куда Бэкхён, даже встав на стульчик, не сможет долезть. — Но у меня нет книги… — Держи, — прервал расхитителя Чанель, протягивая тому красивый сверток. Состаренная бумага с разноцветными бабочками, повязанная нежно-розовой ленточкой. Новый блокнот был тоже размера А4 с обложкой, на которой не было ничего изображено, но выполнена она была как бы под текстуру дерева. Бэкхён неверяще провел рукой по новому блокноту, прерывисто дыша. Кончики пальцев приятно кололо, даря тепло. Тепло, что обычно бывает при контакте с твоей книгой. Чанель поставил перед ним еще одну железную коробку, в которой оказались новые, не заточенные акварельные карандаши. — Я где-то слышал, что карандаши нельзя затачивать обычной точилкой, а ножом я не умею, поэтому решил оставить тебе это удовольствие, — Чанель смущенно потер шею, глядя на Бэкхёна из-под чёлки. — Спасибо, — выдохнул Бэкхён, откидывая книгу на диван и подрываясь, желая обнять Чанеля. Расхититель крепко обхватил кондитера за шею, прижимая его голову к своей груди. Он почувствовал как чужие ладони обвили его за талию, оставляя пальцы на пояснице. — Ты не спросишь меня почему я дарю тебе книгу, хотя ее должен дарить человек, что любит тебя? — спросил Чанель, глядя в карие глаза Бэкхёна, что блестели от слез. Его губ коснулась легкая улыбка. — Нет, потому что ты меня любишь, — Бэкхён наклонился, обдавая горячим дыхание чужие губы. — И я тебя люблю, Чанель. За все эти долгие пять месяцев Бэкхён много думал, понимал сперва, что Чанель отличный повар, после хороший человек, отличный друг, лучший друг и тот, кто украл его сердце двумя поцелуями в губы и бесконечным количеством в щеки. Чанель коснулся его щеки, поглаживая большим пальцем скулу, и радостно улыбался. Бэкхёну жутко захотелось поцеловать его губы, вспомнить какие они на вкус. Они похожи на все самые сладкие десерты в мире. Даже если в новостях взахлеб рассказывают о том, что этот «Сабайон» самое прекрасное лакомство на свете, даже если есть куча кондитерских изделий, что славятся нежным привкусом, для Бэкхёна нет ничего лучше двух алых губ, что целовали его щеки, нос, глаза, лоб, скулы и губы. Чанель усадил его к себе на колени, утыкаясь носом в чужую шею. — Чанель, — кондитер замычал, давая понять, что он слушает Бэкхёна, — при нашей первой встрече, ты сказал, что пустишь расхитителя в свой дом только тогда, когда твоя метка, — Бэкхён коснулся ее через футболку, неожиданно для себя ощущая тепло, — будет гореть обжигающим пламенем. — Она горит уже столько времени, путая мне мысли. Бэкхён, я люблю тебя, помни это, хорошо? — Да, — они подарили друг другу еще один поцелуй.7
Праздник Последнего Солнца отмечался с огромным размахом. Настолько, что приготовления начались еще двадцать третьего, за четыре дня до торжества. Дома украшались фанерными изображениями солнца и белых голубей — символ праздника и свободы. Дети носились по улицам счастливые, довольные и кричащие о том, что скоро-скоро на главной площади пройдет карнавал, что было традицией в Болонии. Бэкхён перебрался со своей уже подушкой в спальню Чанеля, отвоевав половину кровати и шкафа. Теперь каждое утро начиналось с поцелуя в губы, ласкового «Я люблю тебя» и чашки кофе на завтрак. В обед Бэкхён точил свои карандаши специальным ножиком, что купил недалеко от пастеричной, ведь двадцать шестого вечером он зарисует новый рецепт в новую книгу. Начнется новая история его жизни расхитителя десертов. — С чего начать… — протянул Чанель, глядя на все выставленные ингредиенты. Бэкхён сидел на высоком стуле, надев на левую руку, которой рисовал, специальную перчатку, чтобы не жирнить кожным салом бумагу. — Не волнуйся, Чанель, я успею все зарисовать в лучшем виде. Я же делаю набросок сперва, а после уже довожу дело до конца. — Ну смотри. Тут, в принципе, не очень сложный процесс. Чанель аккуратно ложечкой разбил яйца, отделил белки от желтков и выкинул скорлупу. Первым наброском стало то, как яичный желток взбивается с сыпучим сахаром до белой консистенции. Кондитер поставил кастрюльку с водой на плиту, зажигая под ней огонь и ставя стеклянную миску на водяную баню. — Чанель, тут же совсем немного ингредиентов и его не сложно готовить, почему его столько лет не готовили? — спросил Бэкхён, когда Чанель начал венчиком взбивать массу, добавляя немного вина Марсала. — Ты прав, здесь слишком просто все. Празднику последнего солнца уже больше века, как и нашей семье, что здесь обосновалась. Вино, что мы добавляем в эту яичную пену редкое и делается оно очень долго, поэтому решено было продавать его только на этот праздник, потому что на вкус оно немного терпкое из-за легкого привкуса алкоголя, а ведь именно так мы ощущаем последние теплые дни перед холодами. Терпкими, но дающими надежду, — Чанель добавил еще немного вина, окунул небольшую ложечку в воздушную массу и попробовал на вкус. — Двадцать лет назад в нашу пастеричную ворвались воры и нашли запасы вина. Там было еще на сотню лет, но эти ублюдки, как звал их мой отец, разбили больше половины, а еще малую часть забрали с собой. После этого отец принял решение прекратить выпускать «Сабайон». — Нельзя было сделать новое вино? — Бэкхён оторвался от рисования бутылки вина, беря в руки ножик и затачивая поострее темно-зеленый карандаш. — Можно, но для «Сабайона» нужно вино Верджине резерва, а это минимум десять лет выдержки. Того вина, что осталось не хватило бы просто на один фестиваль. Тогда мы всей семьей пошли на виноградник, что рос у мэра города, и трое суток собирали виноград для новой партии. И так еще пару лет. Пока родители не умерли, — Чанель выключил газ под кастрюлькой, помешал еще минуту венчиком массу, а после достал из-под стола два красивых бокала и миску со свежимии ягодами. — Теперь ты будешь готовить это каждый год? На каждый праздник последнего солнца? — в надежде спросил Бэкхён. — Не знаю, — укладывая чернику и клубнику красивыми рядами на дне, а после заливая ее яичной массой, что приобрела чарующий жемчужный оттенок. — Судя по тому, что мое сердце у тебя, то наследников кровных у меня не будет, поэтому придется найти в Болонии другого мальчика с меткой-звездой на шее и обучить его нашему ремеслу. Пробуй. Бэкхён быстро поставил бокал со сладостью перед собой, покрутил его на месте, ища лучший ракурс и, склонившись над книгой, принялся делать набросок готового блюда. Чанель быстро помыл посуду, спрятал бутылку вина в странном глиняном кувшине в шкаф, и сел напротив. Приятная, немного терпкая яичная масса буквально таяла во рту, а не собиралась комочками. Это действительно было похоже на последнее солнце, что дарит наслаждение последними лучами, обогревая лицо. По телу разливалось тепло от алкоголя, от того, что рука Чанеля так надежно сжимала его. Бэкхён был счастлив. Двадцать седьмое ноября. Самый суматошный день в его жизни. Радио Бэкхён отключил еще с утра, потому что слушать поздравление людей с праздником он устал. Чанель каждые десять минут выносил новые порции «Сабайона», что являлся самым продаваемым. Очередь заканчивалась далеко за пределами входа, у самого края улицы. Люди хотели попробовать, а пастеричная давала им эту возможность. — Добрый день, дорогие телезрители, — Бэкхёна передернуло за кассой ровно в тот момент, когда Чанель вышел с новой порцией десерта, но тому тыкнули большим микрофоном в лицо, — Скажите, мистер Пак, почему столько лет «Сабайон» не был предоставлен на празднике последнего солнца? Вы отдаете дань традициям или чтите память погибших родителей? — Прошу прощения, но сейчас я не могу дать Вам интервью, зато мой помощник с радостью ответит на все ваши вопросы, — Бэкхён открыл рот, становясь похож на рыбу, когда рука кондитера толкнула его навстречу Белле, телеведущей с местного канала. Дикторша махнула рукой оператору, показывая рукой на улицу, а после кивнула Бэкхёну, мол, жду вас на солнышке. — Ты сдурел? — шикнул расхититель, пробивая очередной заказ. — Я же ничего не знаю. — Я рассказал тебе все, что должен знать член семьи Пак. Да, Бэкхён, теперь ты тоже часть нашего рода. Иди. Белла была шабутной, громкой, задающей бесконечное количество вопросов. Бэкхён отвечал медленно, расставляя все паузы и делая акцент на нужных словах. Было видно, что телеведущая довольна им и его речью, которая была плавной и тягучей, без всяких привычных букв, что обычно тянули, когда забывали ход мыслей. Бэкхён обычно был таким, только вот сейчас слова лились из сердца, оттуда, где жил Чанель. — Вау, спасибо за столь увлекательные ответы. Так, Лоренцо, теперь на площадь, — дикторша попрощалась простым махом руки, тут же убегая в сторону центральной площади. — Давай, Лоренцо, иди быстрей. И мне плевать, что твоя камера тяжелая.Мужик ты или нет? Бэкхён вернулся в пастеричную, где людей стало в разы меньше, ведь скоро начнется карнавал, поэтому нужно спешить, чтобы все успеть. И до закрытия оставались считанные минуты. Бэкхён сел на стульчик у кассы, вытянул губы трубочкой и стал ждать, пока занятой по уши Чанель удосужится обратить на него внимание. Короткий чмок, небольшой гул по кондитерской и громкий голос Чанеля, что объявляет о закрытии. Вот так вот и закончился рабочий день. — Пойдем на площадь. Говорят, там сегодня будет что-то особенное — обнимая большого Чанеля со спины, шепчет Бэкхён. Он потерся носом меж лопаток кондитера, на что получил легкий смешок: « Что? Сопли вытираешь?». До места проведения карнавала они шли держась за руки и светясь как самая новая серебряная монета, что отливает на солнце бесконечно ярким светом. Чанель шутил, рассказывал истории, как обычно он это делал во время прогулок. Карнавал пестрил красками, смехом и улыбками. Они стояли в первом ряду и смотрели на танцующих в красивых одеждах. Чанель обнимал его со спины, закутав его в свою теплую кофту. Бэкхён светился от счастья, хлопая в ладоши каждый раз, когда мимо них проходила новая группа людей. — Сегодня мне исполняется двадцать шесть, — невзначай сказал Чанель, когда на улице стемнело, а они поднялись на крышу одного из домов, чтобы лучше рассмотреть первый фейерверк на этом празднике за все годы. — У тебя день рождения и ты мне не сказал? — ужаснулся расхититель. — У меня и подарка нет. — Мне не нужен подарок. Мой подарок — это ты рядом ночью, немного скулящий во сне. Сонный по утрам на кухне, пытаясь с первого раза наколоть еду на вилку. Ты мой подарок, Бэкхён. Ты и твоя любовь. Бэкхён поцеловал чужие губы, а после заглянул в глаза. Чанель смотрел на него с заботой, что ранее расхититель видел только в глазах той бабушки из детского дома, нежность, что ранее была ему незнакома, и с некой толикой обожания. — Тогда этой ночью, я подарю тебе всего себя, — шепнул в чужие губы Бэкхён, прежде чем поцеловать чужие уста вновь. Ночное небо Болонии озарила первая вспышка фейерверка, а Чанель все крепче прижимал к себе свое счастье. Впервые, Бэкхён был рад, что тогда он нарвался на тех трех хулиганов, что практически лишили его существование смысла, ведь если бы не они, то Чанель никогда бы не подарил ему новый стимул идти дальше. Новую Жизнь. И Любовь.Конец