Невозможное.

– У Вас есть еще кто-то, кому мы можем позвонить?       Девушка молчала, все так же глядя в одну точку. Темные волосы липкими прядями покоились на ее красивом, но до безумия испуганном, изможденном, местами раненом лице. Карие глаза невидящим взглядом смотрели сквозь острые колени, сплошь усыпанные рубцами и ранами, а руки дрожали, теребя в почерневших от грязи тонких пальцах фотокарточку, местами потрепанную и испачканную кровью. – Ма..ма, - прошептала она в ответ, запинаясь. – Вот номер, – она протянула санитару заранее приготовленную бумажку, смятую, но целую. – Скажите, что со мной все в порядке. Только, умоляю, не говорите ей про ранение, – взмолилась она, оборачиваясь к доктору и смотря на него глазами, полными слез. – И про него тоже ничего не говорите, пожалуйста, – добавила она едва различимым шепотом.       Санитар лишь кивнул, поднимаясь и выходя из палатки.       Она вновь опустила голову и повернула фото. С фотокарточки на нее смотрел темноволосый, кареглазый парень, счастливо улыбаясь и махая ей рукой. Мишель сделала это фото за несколько часов до катастрофы, что в одно мгновение изменила их светлый мирок, смыв волной цунами не только их, но и надежды, мечты, планы, сломав все и не оставив даже крупицы. Единственный огонек надежды все еще теплился в ней, напоминая, что его тело еще не нашла поисковая группа, а значит, он может быть жив.       Но любой огонь рано или поздно погаснет.       Они были в номере, когда цунами обрушилось на остров.       Сначала был гул и звон стекла. Неприятное предчувствие и страх. Потом – грохот и вода, необъятный ужас и желание жить. Много грязной воды, много осколков и обломков. Мишель накрыло с головой, относя все дальше от него, разделяя потоком. Она видела, как он пытается выбраться, как изо всех сил тянется к ней, как зовет ее…       Она видела, как его ударило обломком балки, а ее спутала рыбацкая сеть, больно врезаясь в кожу вместе с осколками и лишая возможности выбраться.       Девушка задрожала, вспоминая это в тысячный раз. Это не дает ей спать, не дает успокоить разум и здраво рассуждать, заставляя лишь медленно сходить с ума. Это как психоз, только гораздо страшнее, ибо осознание реальности приходит медленно.       Мишель поморщилась от нового приступа боли, пронзивший левый бок. Рана, нанесенная острой ветвью дерева, глубокая и по-прежнему кровоточащая, не давала покоя ей ни днем, ни ночью. От бессонницы и беспокойства у Мишель болела голова, и с каждым часом она теряла силы, а те, что оставались, берегла как ничто другое. Многочисленные раны и потеря крови сказались на ней, и она осела на простыне. Губы стали сухими и жесткими, а дышать было труднее обычного. Выпустив из ослабевших пальцев фото, она откинулась на стену позади себя, с трудом перевернувшись. – Помогите, – прошептала Мишель, не надеясь, что ее услышат. Мир вокруг пропадал в пелене, и она тихо застонала. – Господи, пусть это закончится, – плачет она от боли. – Помогите, пожалуйста, – сказала она чуть громче, видя подбегающего санитара. – Лежите тихо, – приказала девушка, доставая из чемоданчика ампулу и шприц. – Я умру? – тихо спрашивает она, не обращая внимания на то, как девушка вводит раствор ей в руку. – Скажите, это конец? Это больно? – Ш-ш-ш-ш, – успокаивающе шепчет санитарка, поглаживая ее по плечу. – Все будет хорошо, все будет хорошо… Только не плачьте, берегите силы, – чуть ли не умоляла доктор, видя, как Мишель корчится от боли, когда она меняет бинты.       Мишель кивнула, все еще держась за свежеперевязанну рану. Санитарка куда-то исчезла, оставив рядом стакан с водой.       Мишель жадно глотнула воды, тщетно надеясь, что станет лучше.       Когда боль стала отступать, Мишель открыла глаза, влажные от слез и подняла дорогое сердцу фото, снова разглядывая его. – Вернись, пожалуйста, пожалуйста, я прошу тебя, – порывисто вдыхая, шепчет она, не отрывая глаз от парня на фото. – Я не верю, что ты погиб, я не верю, не верю, ты слышишь? – слезы снова льются ручьем, и Мишель прячет фото в карман куртки.       «Пусть это закончится, пусть этот ад закончится, пусть…» – мелькают беспорядочные мысли, схожие с лихорадкой, только в голове.       Мишель поднимается и, пошатываясь, выходит из палатки, направляясь в огромное здание рядом, снова доставая фото и сжимая его в пальцах. – Простите, Вы не видели этого парня? – Извините, Вы случайно не знаете этого парня? – Вы не видели его? – Вы не знаете, где он? – Я понимаю, что много раненых, но пожалуйста… – Девушка, вы не… Извините, пожалуйста… – Мужчина…       На все вопросы люди, кто с сожалением, кто с безразличием, а кто со злостью, отвечали свое страшное «нет». И раз за разом сердце вопрошающей девушки ухало вниз и судорожно билось явно не за грудной клеткой. – Пожалуйста, – она смотрела по сторонам на весь тот ужас, что царил в толпе. – Кто-нибудь… – опустив руки, она отстраненно глядела вглубь плотного потока людей, глупо надеясь, что увидит его в толпе. Неужели это и правда конец? Неужели она теперь одна? – Ты не мог так поступить, – глядя вниз, прошептала она. – Ты меня бросил?!       Она стояла, роняя слезы на босые, израненные ноги. «Я люблю тебя, только вернись». «Я боюсь остаться одна». «Я боюсь умереть». «Я не сплю?..». «Я боюсь».       Мишель с трудом подняла голову, глядя в небо и видя редкие облачка на небе, окрашенном в пламенные цвета. Но закат не скрасит те кроваво-красные пятна, что видела Мишель вокруг себя последние дни. – Я люблю тебя.       Шум толпы словно притих, оставляя ее одну. – Вернись. Мне больше ничего не нужно.       Вокруг осталась будто только она. Мертвая тишина. Давящая и гнетущая. – Я прошу.       Слезы не стали реже, ручьями очерчивая скулы. – Девушка? – она обернулась и увидела доктора. – Вы Мишель Гонзалес, верно? – она кивает. – Пройдемте, – тяжелая рука легла ей на плечо, и Мишель повиновалась. В это время обычно раненым дают лекарства, и она хотела поскорее проглотить обезболивающее и вернуться на свое место, чтобы не видеть ничего из того, на что глядит сейчас.       В палатке было все так же много людей, и как только Мишель вошла, они разом поглядели на нее, и в их глазах читалась глухая обреченность, тоска и сожаление. Девушке стало страшно, и она обхватила себя руками, чтобы хоть как-то унять дрожь, пронзившую тело. – Вам плохо? – обеспокоенно обратился к ней санитар, и она отрицательно покачала головой. – Я умираю? – спросила Мишель, глядя на доктора.       Вместо ответа он распахнул шторки, отделяющие одну часть палатки от другой.       Помещение было забито кроватями и матрасами, а вокруг бегали доктора в масках и без. Это было отделение для оказания первой помощи, в которое попала Мишель несколько дней назад.       Но Мишель видела лишь одно.       Там, в самом дальнем конце комнаты, на полуразваленной койке сидел темноволосый парень, отсутствующим взглядом смотря сквозь тонкое стекло окна. На голове у него белела повязка, на обеих руках предплечья были полностью забинтованы.       Мишель неверяще убрала со щек мокрые дорожки, глядя на него.       Все было как во сне.       Он медленно повернул голову, остановив на секунду взгляд на соседней койке, с тихим ужасом смотря на раненую женщину, и лишь после этого поднял глаза.       В его глазах Мишель прочла едва ли не то, что чувствует сама.       Увидев Мишель, он подорвался с кровати так резко, что она не смогла ничего понять. – Ты?.. – одними губами пролепетала она, делая крошечный шаг навстречу ему и не заботясь о том, слышит ли он ее.       Он не медлил больше.       Сбросив с плеча руку санитара, Мишель, игнорируя боль, кинулась навстречу, спотыкаясь и хромая. Ей было плевать на боль, на слабость, на полуобморочное состояние, на все.       Она забыла, как дышать, когда почувствовала его руки на своих плечах.       Упав на колени, она утянула за собой и его. Плача и не замечая ничего вокруг, она гладила его по волосам, по щекам, осторожно проводя пальцами по порезам на острых скулах. – Ты живой, живой, ты вернулся, – повторяла она, взяв его лицо в свои руки. – Я думала, что я больше не увижу тебя, Питер, – она изо всех своих оставшихся сил обняла его. – Тише, тише, все хорошо, все нормально, Мишель, – говорил он, поглаживая ее по спине и слушая сбитое дыхание, дрожащий голос и невнятную речь, понимая, что все закончилось. Она все плакала, роняя горячие капли ему на спину. – Пожалуйста, никогда больше так не делай, – сказала она, не поднимаясь с колен. – Я бы никогда тебя не бросил, любимая, ты слышишь?       Он почувствовал, как та кивает. – Да. Я люблю тебя, – шепчет она ему на ухо. – Я тоже очень люблю тебя, – тихо произносит он в ответ.       Все позади. Ничего больше не случится. Никто не погибнет. Они будут жить. Потому что так решили они, а не стихия.       Так решили небеса.       И это что-то Невозможное.