— Мы могли бы быть чем-то большим, чем просто сухими поцелуями и вечерами под одним пледом и за просмотром одного фильма. — Нет. И не говори со мной об этом.
Алья сердится. Нино — это беспечное, жизнерадостное облачко, маленькое и пушистое; это счастье, заключенное в одном маленьком человеке; Нино раздражает с каждым днем все больше. Каждый час, каждую минуту, каждую секунду; его солнечная улыбка, лукавый взгляд слегка прищуренных глаз, его футболки с одноглазыми монстрами, его потертые кроссовки; все, все, все, вместе и по отдельности. Его философия жизни, пузыри из жвачки, его простое отношение к происходящему — все это не то, не то и не так. — Хей, Алья, — Нино целует ее в лоб, и Сезер тянет вымученную улыбку. — Я тут купил тебе браслет, иди посмотри... Алье это не нужно. Ее любовь не купишь дешевой кожаной полоской с застежками — Нино не настолько глуп, но все еще слишком прост для чего-то большего. Она дежурно оставляет влажный блестящий след на его скуле, перекручивая в пальцах подарок. Не надо ей, просто не надо. А Нино — пиявка, даже за миллион евро не отцепишь. Алье это нравится. Быть выше, быть сильнее; в их паре, со стороны — простой, сильной, уверенной, дополняющей, — Алья властвует, доминирует и унижает. Алья ведь заслуживает чего-то лучшего, Алья знает об этом. Может быть, об этом знает и Нино. Он ведь не глуп. — Красиво, — она улыбается, крепче прижимаясь к Нино. Его теплые руки поглаживают ее спину, а Адриан из-за плеча удовлетворенно кивает головой. Алья и Нино, наверное, больше похожи на друзей, чем на пару. Однако видеть их вместе — приятно, очень-очень, они сходятся характерами, у них прекрасное взаимопонимание. Сезер почти растекается по крепким рукам Нино, накручивая тонкую золотую цепочку на указательный палец. Нино ведь не глуп, они это оба знают. — Алья, что случилось? — негромко спрашивает Нино, но Алье кажется, что ее этот вопрос оглушает. Она только качает головой, шепча одними губами «ничего». Взгляд у нее слегка виноватый, а брови чуть опущены; Нино не глуп, но Нино вновь и вновь ведется на это, думая, что у Сезер просто плохое настроение. У человека может быть плохое настроение, когда он не особо похож на себя обычного. По крайней мере, Нино довольно быстро себя в этом убеждает. И плевать, что она с ним совсем-совсем другая. Алья ведь знает, что Нино ни в чем не виноват. Просто он слишком близко к ней, слишком предан ей, просто добровольно подписан на все то, что она может — и хочет с ним делать. Разве что он сам об этом не догадывается. Алья водит рукой по его щиколотке — Нино спит крепко и легкие покалывания кончиком ножа не чувствует. Сезер одним пальцем нажимает на рукоятку, оставляя неглубокий красный след. — Не думала, что ты так сильно вчера ударился ногой, — она вглядывается в собственную царапину, осторожно наливая перекись. Рука дрожит — Сезер хочет наклонить банку сильнее, чтобы больно щипало, но удерживается. Нино смотрит на нее исподлобья слегка прищуренными глазами. Нино ведь не глуп, но Нино ей верит. Все-таки его ноги чересчур длинные, чтобы избегать случайных ударов о мебель. — Подари ему это, — Алья указывает тонким пальцем на вязаную шапку с большим помпоном. Маринет переворачивает ценник, с недоверием глядя на цифру. — Да ладно тебе, недорого. Да и Адриан любит красное, — Сезер вытягивает шапку из рук подруги. Красное... Вот бы порезы на его руках были такого же цвета, как это... Шапка, а под ней, на линии роста волос, кроваво-красная линия, рассекающая лоб. И желтовато-синие отметины на скулах и возле носа, как голубой шарфик, сшитый Маринет. Моделям ведь идет бледность, синяки и ссадины; выглядеть как мертвец, с белыми губами и трясущимися руками, — красиво. Красиво, красиво, красиво. Жаль, что Нино не модель; ему царапины на ногах и синяки на запястьях очень идут. — Алья, ты готова? — Вполне. Его вопрос — что-то вроде стремления узнать, хочет ли она быть с ним; любит ли она его хоть немного. Ее любовь — другая, отличающаяся от любви Нино, но ведь невозможно любить одинаково. Алья усиленно тянет улыбку, прижимаясь лбом к плечу Ляифа. Нино ведь не глуп — он чувствует, что Алья привирает. Сезер же кричит, что это бесконечная ложь. Она повторяет Нино одно слово, среднее между согласием и отказом, чтобы не лгать ни себе, ни ему и лгать одновременно обоим. Жить в компромиссе — Нино этого хватает; Алья же сердито кусает губы, зная, что хочет правды для себя. Злость заставляет ее следить покрасневшими от желания спать глазами за мирно сопящим Нино; гнев оставляет на его ногах, ровно под коленями, маленький синяк и длинную кровоточащую царапину. — Боже мой, это так ужасно, — до безобразия пугливая Маринет, раздражающая своей нерешительностью Алью до боли в зубах, широко распахнутыми глазами следит за быстро сменяющимися кадрами на ноутбуке, где крутится кино о серийном убийце. Алья облегченно выдыхает — садизм, глубокие царапины на шее, сочащаяся из ран бордовая кровь... Это так красиво. Это помогает расслабиться и опустошить забитую тяжестями жизни голову. В руках Альи трясется маленький нож. Маринет, не отводя глаз от экрана, дергается с вскриком, закрывая лицо подушкой; Алья мысленно чертыхается, глядя на тоненькую струйку крови на бледном плече Дюпен-Чэн, которую та так глупо не замечает, лишь сжимая подушку своими пальцами. Сезер выводит еще одну полоску, с улыбкой любуясь красным-красным крестиком, который больше похож на схематичный веер. Веер, отправляющий и мысли Альи, и ее саму куда-то далеко; туда, где бушует ветер порочных перемен, ветер злобы и ветер ненависти; веер, который захлопывается и раскрывается, как сама Сезер. Она ведь и не знает, когда ее занесет в следующий раз. Испуганно взвизгнув — противно, противно; совсем не ее голос, звуки глупой девочки-тряпки, которая боится вида крови, а ведь Алье все равно, — Алья хватает Маринет цепкими пальцами возле шеи и быстро-быстро что-то говорит про царапины на плече. Алья даже знает, как ее лицо выглядит со стороны, ведь играет не в первый раз. А Нино бы понял; Нино ведь не глуп. Запираясь по вечерам в ванной, Алья кричит. Громко, хрипло, согнувшись на полу и обвивая руками колени. Отчаяние, ненависть; она ведь не спортсменка, чтобы гоняться за Ледибаг с телефоном; она ведь не любит Нино, который смиренно ждет; она ведь не записывалась в девочек-лидеров, не хотела быть девушкой Нино, подругой Маринет и создателем Ледиблога. Просто каждый раз она оказывалась не там и не тогда, и на нее вешали новый, новый, новый ярлык. Ее воспитали так, как ее видели остальные, — но Алью это тяготит; она хочет творить то, что прикажут ее руки, ее глаза или ее воспаленный мозг. И сейчас она станет новым ярлыком — марионеткой Хищной Моли, очередным злодеем на пару часов. Акума, размеренно размахивая темно-фиолетовыми крылышками, мельтешит у нее перед лицом, и Сезер ухватывается дрожащей рукой за тускло-зеленую доску скамейки на набережной. — Моль, нам нужно поговорить. Алья не хочет быть ярлыком; о своем желании оставить Моли парочку царапин на щеках под маской она умалчивает. Нино ведь не глуп. Ляиф смотрит на покрасневшие глаза Альи и молча прижимает ее к себе, чувствуя ее длинные ногти, уставленные в его грудь. Сезер скрипит зубами, глядя снизу вверх на прикрывшего глаза Нино, чьи теплые руки поглаживают ее по спине. Нино знает, что Сезер что-то беспокоит, и оставляет почти невесомый поцелуй в ее волосах. Алья никогда не расскажет ему, что связалась совсем не с тем человеком. — Алья, — повторяет она, глядя на главного злодея Парижа. Тот отмахивается — ему не нужно ее имя; он уже называет ее Отравительницей, пусть Сезер и почти плюется ему в лицо. Она не хочет быть типичной акуманизированной злодейкой во второй раз. Танцевать под дудочку — как нелепо! Он выше, чем она могла себе представлять; костюм у него узкий, и широкие плечи чувствуют себя в нем неуютно; впрочем, у Альи похожий, они даже сливаются по цвету, когда Сезер позволяет себе подойти ближе. А ведь Ледибаг душу продаст, чтобы оказаться здесь, в этой черной комнате, полной мотыльков; чтобы дотронуться до злодея, сорвать с него маску и стать навсегда настоящей спасительницей Парижа. Алье хватает ощущения твердого предплечья у своего запястья. Почему-то здесь она неприхотлива. — Моль, мне нужно домой, — она не такая злодейка, как все остальные. Даже Вольпина, которая изначально позиционировалась другой, лучшей, превосходящей, не стоит рядом с новой Альей. И она это знает, и Моль это знает. Отравительница делает свою работу ювелирно, виртуозно скрывая и себя, и результаты своих трудов, которые пожирают парижан достаточно быстро и незаметно. Кот Нуар и Ледибаг даже не догадываются, что в деле замешана приспешница их главного врага; Моль вполне доволен этим фактом. — За прекрасную работу — покорно отпускаю, — он улыбается немного хищно, но дружелюбно, и Сезер улыбается в ответ. Рядом с Молью ей можно не сдерживаться, он даже хвалит ее любовь кого-то резать. Руки Альи дрожат, когда она подходит попрощаться на пару дней — так она говорит. Сама же Сезер знает, что будет здесь через минимальный промежуток времени. Все-таки между теплыми руками Нино на ее спине и холодными прикосновениями Моли к своей коже она выбирает второе. И тяжело дышит, закусывая губы, — его спина, его статная осанка, его длинные и тонкие пальцы, легко касающиеся ее шеи, которую Сезер бездумно оголяет, чтобы получить свои саднящие, будто в рану сахара насыпали, царапины. Она не ярлык, не марионетка; она делает то, что хочет делать, потому что ей это позволено; и Алья с твердым знанием откидывает голову назад, чувствуя, как острые ногти исследуют натянутую кожу. Руки Нино скользят по ее плечам, и Алья едва сдерживается, чтобы не прогнуться от боли; его пальцы касаются каждой царапины, каждой ссадины, каждого синяка, как будто Нино видит через плотную ткань, как будто это Нино оставил следы на ее теле. — Алья, пожалуйста, ты готова? — Вполне, Нино... Нино все-таки не глуп, и Алья возвращается к Моли, потому что желание кого-то порезать становится слишком сильным. А Моль режет ее. Алья едва поднимается — ее ноги трясутся от боли, сковывающей ее тело. Новая царапина возле ключицы еще кровоточит. Моль молчит, когда она спрашивает, может ли уйти. Алья, глотая слезы, падает на асфальт и дает себе волю. Она рыдает, уткнувшись лицом в песок и маленькие камушки, размазывает слезы по лицу вместе с пылью, содрогается всем телом, чувствуя, как эхом отдается каждый синяк. Маринет не замечает ее бледности, ее сдавленного хрипа, когда обнимает, ее слез в уголках глаз, когда улыбается ей и вновь начинает разговор про Адриана. Алья слишком хорошо скрывается, чтобы ее чувства поняли. Разве что Нино выбивается из этого списка. Он смотрит на ее красные глаза, искусанные губы, и любое ее слово, любой ее жест истолковывает по-своему — как надо. Алья смотрит на Ляифа и видит его любовь к ней, его по-прежнему хорошее отношение, и от ощущения слегка суховатого поцелуя на щеке по ее телу разливается что-то приятное, но горькое. Нино ведь не глуп. Нино прекрасно все знает. Даже лучше нее. Он ведь знает, что она вернется; она уйдет от него на час, два, она вернется к нему на час, два. Это будет заколдованный круг; до тех пор, пока она не выберет... или от нее не останется ничего. Алья ведь не захочет выбирать; ей больно, но она не прекратит эту боль. Нино ведь не глуп. Нино прекрасно все знает. Это не мешает ему делать себе больно, глядя на Алью и подпитываясь болью в ее глазах. Она морщится, когда он дотрагивается до ее шеи, и трясется, когда он привычным жестом поглаживает теплыми руками ее спину. Нино, наверное, этого хватает. Алье — никогда.— Ответь мне без своей маски, без всей этой лжи; просто одно слово правды, пожалуйста; хотя бы сегодня ты готова? — Сегодня — нет. Прости меня, Нино.