Sleep, sugar!

Сидя рядом с Лэнсом, Кит ощущал, как по телу вместе с кровью разливается мягкое спокойствие. Макклейн был из тех людей, которые при необходимости успокаивали одним своим присутствием, делясь гармонией с окружающими, что нуждались в поддержке и ласке. Лэнс наверняка не знал, что чувствовал другой человек в данный момент, но у него получалось непостижимым образом облегчить чужие страдания, хотя в остальные моменты кубинца можно было смело описать как раздражающего придурка без малейшего намёка на чувство такта. Однако сейчас был как раз один из тех редких моментов, когда Лэнса впору было бы назвать понимающим – впрочем, вообще неясно, сколько этот момент продлится, так что следовало быть настороже. Вздохнув, Кит плотнее прижался спиной к холодной металлической стене, прислушиваясь к своим чувствам в данный момент. По сравнению с тем, что было полчаса назад, отчаяние и ярость подутихли, но всячески напоминали о себе учащённым сердцебиением и были по-прежнему невыносимы. Когане чувствовал себя так, будто заживо сгорает в своих собственных эмоциях, и не знал, что с этим делать. И заодно думал, как это его угораздило сидеть сейчас на одной кровати с тем парнем, с которым они собачились по круглосуточному графику без перерывов и выходных. Да, Кит привык не задавать вопросов об окружающем цирке с гигантскими львами и роботами (отчасти потому, что на часто возникающие «Что за чертовщина тут творится?» и «Почему вы ведёте себя как неадекваты?» никто не отвечал, а потому задавать их смысла не было), если это не касалось важной информации по поводу каких-нибудь миссий, но то, в какой ситуации он находился сейчас, было уже совсем чересчур. Впрочем, Когане сам себя в эту ловушку загнал и бежать всё равно было уже поздно, да и не хотелось – и вот это на деле пугало больше всего. Кит упрямо отказывался признавать, что сейчас ему нужна была поддержка, пусть даже выраженная в простом присутствии другого человека рядом. Вбитая в голову мантра «я одиночка, я сильный, я справлюсь сам, даже если сдохну» словно отводила внимание Паладина от того факта, что ещё полчаса назад он был близок к истерике в самом негативном смысле этого слова: его колотило, как при лихорадке, бросало то в испепеляющий жар, то в холод температуры где-то под абсолютный ноль, а унять дрожь у Кита получилось лишь тогда, когда он изо всех сил вцепился в рукоятку старого меча, на которой ему была знакома каждая до последней царапинка, каждый маленький скол. Это были вторые сутки с того момента, когда пропал Широ. И этим всё состояние Кита объяснялось исчерпывающе. Первые сутки после того, как Чёрного льва обнаружили пустым, Кит вёл себя так же, как и обычно – то ли потому, что сдерживал мрачные мысли, то ли потому, что не до конца поверил в то, что Широ пропал, – разве что некоторые заметили в глазах Красного Паладина странный сухой блеск, как у больного лихорадкой. И лишь сейчас, глубокой ночью, пришло осознание. Сначала была тупая боль. Потом – глухая ярость, когда Кит чуть было не разорвал подушку, вцепившись в неё зубами до хруста челюстей, чтобы сдержать отчаянный крик, который толчками рвался из глотки, будто кровь из разорванной артерии. В конце концов гнев исчез так же внезапно, как и появился. Осталась только душная пустота, которая, казалось, была заполнена ледяным воздухом. Да, он успокоился. Но начал чувствовать, что замерзает даже лёжа в одежде и закутавшись в тёплое одеяло. Кит чувствовал, что без маленькой ночной пробежки сейчас замёрзнет насмерть – не столько физически, сколько душевно, – но ему всё же стоило огромных усилий заставить себя встать с кровати и пройтись по запутанным коридорам Замка. Как нелёгкая привела его плутающее тело к Лэнсу, Кит и сам плохо понимал. Помнил только отголосок мыслей о том, что Синего Паладина, болеющего с момента исчезновения Широ, надо бы проведать. Видимо, мозгу, воспалённому этой дрянью под названием «эмоции», было невдомёк, что сейчас глубокая ночь и все нормальные люди (и не только люди) давно уже спят. На счастье Кита, Лэнс почему-то бодрствовал, и трудно сказать, кто из них испугался внезапного ночного визита больше: Лэнс, который откровенно не понимал, какого квизнака здесь творится, или Кит, которому долбанутая идея посетить Макклейна вообще каким-то образом пришла в голову. Несчастный кубинец был настолько поражён, что даже предложил Киту «присесть и выпить водички», а Когане, в свою очередь, не отказался. И вот сейчас Кит сидел возле Лэнса, гадая, как эмоциональная горячка смогла довести Красного Паладина до такой жизни. «Всё действительно настолько плохо, что ты умом тронулся, да?» – красноречиво сообщал сочувствующий взгляд Макклейна, направленный на непрошеного гостя. Что ж, надо отдать Лэнсу должное: ему хотя бы хватило мозгов не говорить этого вслух, и на том спасибо. Впрочем, это был тот самый редкий случай, когда с Лэнсом нельзя было не согласиться: Кит, по правде, сначала и сам решил, что рехнулся. Однако неловкое молчание нужно было срочно чем-то перебить, и Кит, для порядка кашлянув и улыбнувшись (Лэнс аж поморщился – то ли потому, что ему любой намёк на болезни сейчас претил, то ли потому, что улыбка Когане выглядела слишком уж жутко), максимально доброжелательным голосом спросил: – Как твоё здоровье? Почему в такой поздний час не спишь? – Ты что, сюда светские беседы пришёл вести? Тогда я бы посоветовал тебе валить, потому что один только вид твоей настолько унылой рожи заставляет чувствовать себя хуже, – проворчал Лэнс, нахмурившись. Его голос показался Киту чересчур хриплым, и Когане только сейчас понял, что легко может заразиться, если не уже. Колкости Кит пропустил мимо ушей, что удивило Лэнса ещё больше – впрочем, Макклейн сразу же осознал, что в таком случае дело плохо, и постарался разговаривать мягче. – Я тут свой старый плеер раскопал. Музыку слушаю. Земную. – У тебя всё это время был плеер? Откуда? – Кит действительно удивился такой находке, потому что искренне полагал, что у Лэнса ничего с Земли, кроме одежды, не осталось. Оказалось, впрочем, что это было не так, и здесь не было ничего особенного, но Кит сейчас старательно ловил любой повод отвлечься от тяжёлых мыслей. Лэнс издал тихий и мягкий смешок, в котором, что ещё поразительнее, не было и тени издёвки. – Ну, оказывается, он у меня, когда всё началось, во внутреннем кармане куртки был. Оказавшись здесь впервые, – кубинец обвёл глазами помещение, – я его тут же выложил. И забыл. А теперь вот нашёл. Двое Паладинов некоторое время мерили друг друга взглядами, а потом внезапно расхохотались. Кит искренне старался смеяться потише, чтобы Лэнс не услышал в его голосе истерические нотки, и про себя удовлетворённо заметил, что всё-таки рехнулись они оба. Где это видано, чтобы сам Лэнс Макклейн хохотал над своей глупостью, как умалишённый? «Сегодня всё очень странно и необычно», – стирая подступившие к глазам слёзы, заключил Кит, справедливости ради, впрочем, отметив, что такая вот потеря плеера для Лэнса была довольно типичной. – Хочешь предаться ностальгии по родной планете? – широко улыбнувшись, спросил Лэнс, протягивая Киту наушник. Когане несколько секунд непонимающе смотрел на Макклейна. Ситуация заворачивалась во всё более странные и непривычные спирали, но терять было уже нечего, и Кит, нерешительно кивнув, всё же вставил наушник в ухо. Лэнс несколько секунд копался в старом плеере, и внезапно Кита оглушила непередаваемая какофония из самых несочетаемых звуков, именуемая музыкой, заставившая Красного Паладина вскрикнуть от неожиданности и боли. Звуки эти имели, впрочем, земную природу – и заодно проигрывались на максимальной громкости. Когане негромко застонал от безысходности и невыносимой муки. Лэнс, впрочем, выглядел весьма счастливым и даже прикрыл глаза от удовольствия, совершенно не обращая внимания на то, что звуки были слишком, мать их, громкими и сочетались так же, как солёные огурцы с шоколадом. То есть, конечно, могли найтись ценители и таких деликатесов, но бóльшая половина человечества, и Когане в том числе, не горела желанием их пробовать. Хотя первая мысль Кита заключалась в том, чтобы сорвать наушник и наорать на ни в чём не повинного Лэнса за такой полнейший облом, он сдержал этот порыв могучей силы, во-первых, за неимением сил для конфликтов, а во-вторых, прекрасно понимая, что кубинец-то сейчас особо не накосячил, посему Кит остался сидеть на пятой точке ровно, надеясь, что эта пытка скоро кончится. Однако спустя минуту терпение, судя по всему, вместе с барабанной перепонкой, всё же лопнуло. – Лэнс… Я был бы очень признателен, если ты переключишь на что-нибудь другое или хотя бы сделаешь потише, – прохрипел Кит, трогая своё несчастное ухо и проверяя, не потекла ли из него ещё кровь. В ответ – молчание. – Лэнс! – Ну там ещё две минуты осталось, – обиженно пробормотал Макклейн, всё же переключив песню, однако то, что услышал Кит теперь, было ещё хуже предыдущего, поэтому он заставил кубинца переключить ещё раз. И ещё раз. И ещё, и ещё, и ещё, пока Лэнс не задолбался тыкать на кнопку каждые пять секунд и не кинул плеер Когане в лицо со словами «Ищи, блин, сам!», не вынимая, впрочем, наушника. Кит успел поймать плеер до того, как этот старый кусок пластика и микросхем оставил синяк на его переносице, и с радостью принял предложение Лэнса. Пришлось пролистнуть ещё где-то с десяток песен, прежде чем Когане наткнулся на что-то сносное и с облегчённым вздохом сполз чуть пониже по стене. Прислушавшись, Кит удивлённо присвистнул. – Это что же, ты у нас и латину слушаешь? – Сам ты латина! – возмущённо откликнулся Лэнс, будто этот жанр был страшным оскорблением. – Это сальса, неуч проклятый! Кубинская. В моей семье её любят… – Последние слова Макклейн произнёс почти шёпотом и таким голосом, будто случайно выдал нечто запретное. Кит прекрасно понял, почему: разговоры о кровной семье, оставшейся на Земле, причиняли слишком много боли, и оставались под негласным запретом, который обходила, возможно, одна лишь Пидж – просто потому, что её брат и отец находились вовсе не на Земле. Если бы не вся необычность и деликатность ситуации, вспыльчивый Красный Паладин ответил бы Лэнсу взаимной агрессией, тем более, что, вообще-то, сальса и была латиной сама по себе, но сейчас ругаться было совершенно не к месту. Мягко улыбнувшись, Кит осторожно похлопал кубинца по плечу, и он, кажется, слегка успокоился. – Прости. Плохо на слух различаю. Лэнс промолчал, но, кажется, больше не злился. Снова наступила тишина, нарушаемая лишь звуками сальсы. Выражение лица кубинца стало непередаваемо спокойным, счастливым и печальным одновременно, и Кит почему-то не смог оторвать от него завороженного взгляда. Только спустя пару секунд до Когане дошло, что он, чёрт возьми, пялится на, прости господи, Лэнса Макклейна, и Кит в тот же момент поспешно отвёл взгляд, чувствуя, как к щекам приливает кровь – Лэнс, впрочем, и этого не заметил, мыслями пребывая где-то в совершенно другом мире, распространяя вокруг неповторимую ауру гармонии – настолько велико и глубоко было его чувство спокойствия и лёгкости. Невольно Кит тоже попал под её влияние, даже несмотря на то, что внутри у него всё содрогалось от боли, как бы он ни старался отвлечься, – присутствие такого Лэнса рядом словно залечивало раны. Как только последние звуки мелодии стихли, исчезла и странная атмосфера, создаваемая Лэнсом. Видимо, на этой песне и завершался плейлист, потому что по окончанию повисла тишина, после пёстрого многозвучия музыки казавшаяся звенящей и резавшая слух. Однако нарушать молчание не смел никто, пока Лэнс наконец не пробормотал, вздохнув: – Есть у меня ещё одна песня. Она совершенно не похожа на ту, что ты слышал сейчас, но тебе должно понравиться. Предложение было весьма сомнительным, учитывая довольно специфичный музыкальный вкус Макклейна, но Кит молча кивнул и вернул плеер на родину – то есть, передал его в руки Синего Паладина. С задумчивым видом Лэнс начал перелистывать песню за песней, пока вдруг не воскликнул с торжествующим видом «Ага!» и не затаил дыхание. Кит прислушался, доверившись выбору кубинца, и едва не потерял дар речи, когда услышал эту нежную и простую мелодию – колыбельную с оперной аранжировкой. Сначала Когане не мог поверить своим ушам и замер, надеясь, что не могло быть такой жестокой случайности и ему просто показалось. Однако всё в этой песне – и слова, и мелодия – было точно таким же, как в памяти Кита. Именно эту песню часто напевал Широ, оставшись наедине с собой или с Китом, когда сильно уставал или хотел успокоить – себя или Когане. У Кита защемило сердце, и он вцепился пальцами в простыню с такой силой, будто хотел её разорвать. Все чувства, которые он старался подавить, снова набирали силу, и молодой Паладин почувствовал, как его горло начали безжалостно раздирать подступающие слёзы. Плакать сейчас было нельзя ни в коем случае, но сдерживать поток отчаяния и тоски было уже невыносимо. Чувствуя себя последним слабаком, Кит до боли сжал зубы, чтобы не дать вырваться наружу жалким всхлипам, и зажмурился, не в силах унять начинающуюся во всём теле нервную дрожь. У него сейчас не было сил даже для того, чтобы отвернуться, пытаясь спрятать слёзы. – Эй, Кит, как тебе? – весело спросил Лэнс, скосив взгляд на другого Паладина, и тут же замер. Улыбка мгновенно пропала с его лица, а в тёмно-синих глазах появилась тревога. – Кит? Что случилось? Впервые новость об исчезновении команды исследователей со спутника Плутона застала Кита ясным солнечным днём. Этот репортаж, словно назло, крутили по новостям несколько раз не только в тот самый день, но и на следующий, будто желая довести до нервного срыва всех людей, для кого пропавшие были близкими. Сначала Кит не мог поверить в этот ужасный факт и надеялся, что это – какая-то ошибка и весь экипаж скоро найдётся, целый и невредимый, но шли недели, а счастливых вестей всё не было. Кит злился, проклинал всё на свете, готов был в любой момент отдать свою душу за то, чтобы Широ вернулся, но мироздание оказалось глухо к молитвам Когане. Таким потерянным Кит себя не чувствовал ещё никогда. Он потерял последнего своего близкого человека, оставшись совершенно один в огромном жестоком мире. Боясь, что вместе со словами наружу вырвется жалкий стон, Когане промолчал, напрягшись всем телом, будто испуганная кошка. Сейчас он чувствовал себя намного хуже, чем тогда, когда Широ впервые пропал без вести, хотя в тот первый раз ощущал себя гораздо беспомощнее. Возможно, из-за этого и было так плохо – теперь Кит был Паладином, управляющим мощнейшим оружием во Вселенной, но даже это не помогало найти Широ. Не зная, как ещё помочь человеку, который выглядит так, будто вот-вот закричит от боли, Лэнс нерешительно потянулся к Киту и мягко обнял его. Кит не стал огрызаться на эту попытку поддержать. Некоторое время он не шевелился, стараясь заглушить внутри все чувства, но проносившиеся мимо его внутреннего взора обрывки воспоминаний пресекали все попытки забыться и успокоиться. Улыбка Широ, его голос, его мягкие похлопывания по плечу и почти отеческая забота – чем больше Кит вспоминал, тем острее чувствовал то, что сейчас Широ нет, и тем сильнее ему хотелось закричать. Почувствовав, как глаза наполняются слезами, Кит тут же крепко обнял Макклейна в ответ. Вцепившись в футболку Лэнса и уткнувшись лбом в его плечо, Когане понял, что впервые за долгое время столь полно ощущает тепло чужого тела. Песня всё ещё продолжала звучать, спокойная и нежная. Вздрогнув, Лэнс начал робко гладить Кита по голове. Кит, ещё совсем мальчишка, впервые столкнулся с горечью поражения: первый по глупости проваленный тест, злой, разочарованный голос учителя и насмешки одноклассников. Закрывшись в своей комнате, он лежит на боку лицом к стене и плачет, обнимая своего любимого плюшевого бегемота и сжимая в кулаках его маленькие бархатные ушки. Для «лучшего ученика» непривычно сталкиваться с неудовлетворительными баллами. Когда раздаётся стук в дверь, слёз уже нет, но Кит, не желающий, чтобы кто-то увидел его слабость, ничего не отвечает в надежде, что человек за дверью решит уйти. Однако дверь скрипит, открываясь, – в комнату входит Широ, совсем ещё молодой, почти что подросток. Он садится на кровать и без лишних слов предлагает: «Может, мне спеть тебе ту песню, которую часто пела моя мать, когда мне было плохо?» На его лице – мягкая улыбка, словно у старшего брата. Кит молчит, и Широ начинает петь. Мелодия успокаивает и баюкает детское сознание Кита, глаза тут же начинают слипаться. Спросонья он поворачивается на другой бок и тянет свою маленькую руку к большой и мягкой ладони взрослого. По-прежнему улыбаясь, пусть эта улыбка незаметна для почти уснувшего Кита, Широ берёт детскую ладошку в свою, а другой рукой гладит уснувшего мальчика по голове. – Широ… – отрывисто прошептал Когане и беззвучно заплакал, дрожа и ловя ртом воздух, будто задыхаясь от собственных слёз. Лэнс запустил пятерню в чёрные волосы и прижался к ним щекой. Кит судорожно сжимал и разжимал пальцы, тянул и отпускал согретую теплом тела ткань, дрожа и негромко всхлипывая, словно одежда Лэнса жгла руки, и вспоминал, как точно так же в детстве обнимал Широ. Он полной грудью вдохнул воздух, чтобы почувствовать отголоски знакомого запаха. Кожа Лэнса пахла солёными морскими брызгами, плавленным сыром и тёплым хлебом. Ничего похожего на запах Широ, но Кит почему-то был не в силах надышаться этим запахом, в этот момент ставшим таким родным, будто это была часть такого необходимого воздуха, и цеплялся за знакомую до самой последней ниточки одежду, обнимая Лэнса как можно крепче, чтобы не чувствовать себя так одиноко и горько. Больше всего Кит сейчас хотел тишины, лишь бы слышать колыбельную и вспоминать, как её давным-давно пел Широ; Лэнс словно понимал это и не издавал ни звука, прижимая к себе дрожащее тело Кита и осторожно перебирая пальцами его волосы. Эти мгновения, казалось, длились целую вечность, и Кит никак не мог перестать плакать, проклиная всё на свете и тихо постанывая от безумной душевной боли. Даже когда песня кончилась и Лэнс осторожно выключил плеер, вынув наушники и положив их рядом, Когане никак не удавалось успокоиться и остановить бегущие из глаз слёзы. Он уже перестал дрожать, но по-прежнему крепко прижимался к Макклейну, будто бы Синий Паладин был единственным способом спастись из этого эмоционального ада, в который неожиданно превратилась жизнь. У Кита затекли плечи и шея, и Лэнс, словно почувствовав чужой дискомфорт, медленно лёг на кровать, по-прежнему обнимая дрожащего Когане и мягко прикасаясь к нему, словно говоря: «Я здесь. Я рядом. Ты не один». Плача, Кит чувствовал к этому оболтусу огромную благодарность, удивляясь, насколько мягким и понимающим может быть Лэнс, когда захочет. Макклейн пару секунд помялся, а потом робко поцеловал Когане в лоб, как ребёнка, продолжая гладить его по спине. Кит негромко фыркнул и прижался лбом к груди Лэнса, чувствуя, как бьётся его сердце. Спустя время слёзы кончились, но Кит не хотел уходить и по-прежнему лежал, обнимая Лэнса и прижавшись к нему всем телом, лишь бы чувствовать чужое живое тепло. Лэнс не двигался, обнимая в ответ, хоть ему наверняка было неудобно лежать в одной и той же позе довольно долгое время. Когда Кит перестал дрожать, Макклейн вздохнул и тронул Когане за плечо – тот тут же поднял усталый и потерянный взгляд на лицо кубинца, но не отстранился. – Мы его найдём. Ты его найдёшь и вытащишь из любой передряги. Обязательно, – прошептал Лэнс, слабо улыбаясь. Его взгляд, непривычно мягкий и ласковый, светился железной уверенностью. Когда Широ впервые пропал, Кит не один месяц раздумывал над тем, что могло случиться и где его можно найти. В конце концов Широ удалось спасти, и Когане заодно повстречался с троицей странных друзей в лице Лэнса, Пидж и Ханка, которые в итоге помогли найти Синего льва. Когда после первой битвы с Зарконом львов разбросало по разным концам галактики, Кит, как и Широ, оказался на пустынной планете. Ради спасения Широ Кит миновал поле гейзеров, широкую пропасть и с помощью Чёрного льва раскидал стаю хищных тварей, считавших любой двигающийся объект едой, и, не без помощи команды, Паладины смогли покинуть эту планету – как раз вовремя, потому что ранение Широ вполне могло стать смертельным. И вот сейчас Широ вновь исчез и, скорее всего, находится в смертельной опасности. Однако все знали, что их лидер не мог просто так отдать свою душу в лапы смерти, и рано или поздно он найдётся – Кит спасал Широ в прошлом, самолично найдёт его сейчас и сделает это столько раз, сколько будет нужно, в будущем. Кит захотел улыбнуться, но не нашёл в себе сил это сделать, поэтому просто кивнул и мысленно ответил: «Верю». Лэнс энергично кивнул в ответ, шепнул: «Вот и молодец», – и ещё раз поцеловал Кита, на этот раз в макушку. Когане несколько секунд сверлил его нервным взглядом, а потом вдруг злобно зашипел и едва удержался от того, чтобы зарядить Макклейну кулаком в нос – почему-то по-прежнему, впрочем, обнимая кубинца. – А маленьким детям нравилось, когда я так делал, – огорчённо пробурчал Лэнс, обиженно поджав губы и отворачиваясь от Когане. «Маленький ребёнок» промолчал, но в этом молчании явно чувствовалась угроза из серии «Не наглей, иначе лицо откушу». Хотя кусаться Кит, конечно, не полез бы, но оставить кулаком фиолетовый синяк на чужом смазливом личике, заметный даже на смуглой коже, в области глаза – это пожалуйста. Впрочем, Лэнс к своим странным методам утешения больше не возвращался, поэтому Кит расслабился. Тело вдруг налилось свинцовой тяжестью, глаза начали сами собой закрываться, и Когане вдруг почувствовал, насколько сильно устал. Впрочем, неудивительно – он ведь уже вторые сутки подряд не спит: прошлой ночью просыпался от кошмаров, а сейчас, мучаясь от бессонницы, припёрся к Лэнсу и начал реветь. Кстати об истериках. Интересно, хватит ли этому придурку чувства такта, чтобы не начать при всех шутить свои глупые шутки по этому поводу? Ситуация ведь, должно быть, кажется Лэнсу веселее некуда. «Начнёт болтать об этом – расскажу про то, как он целоваться лез. Мне-то уже терять будет нечего», – усмехнулся Кит про себя и понял, что бороться с сонливостью уже больше не может. – И правда как ребёнок, – гордо фыркнул Лэнс, проигнорировав то, что обычно сам ведёт себя, как неразумное дитё, но уснувший Кит этого уже не слышал и возразить закономерно не мог. Продрав глаза, Кит с удивлением обнаружил, что уже раннее утро. А ещё в списке интересных наблюдений было то, что Лэнс дрых без задних ног, обняв Когане, будто плюшевую игрушку или, того хуже, жёнушку. Кит, начав медленно вспоминать, что вчера произошло, попытался как-то высвободить своё несчастное тело, сгорая от стыда, но хватка у Макклейна была железная. – Лэнс. Сладко спящий кубинец не ответил. – Лэнс! Макклейн что-то замычал сквозь сон, но не проснулся, а, хуже того, просто потянулся, ещё сильнее сжав Когане в своих объятиях. Кит почувствовал, как начинает закипать, негромко зарычал и, медленно высвободив свою руку, несильно толкнул кубинца в живот. Лэнс сразу же вскрикнул и вскочил, чуть не свалившись с кровати. Несколько раз моргнув с ошарашенным видом, будто выпнутый из дупла филин (и с такими же круглыми, как у филина, глазами), Синий Паладин наконец заметил присутствие рядом другого человека и вскрикнул от неожиданности ещё громче, снова дёрнувшись и таки свалившись на пол. Сидя на краю кровати, Кит наблюдал за этими странными телодвижениями молча – так же, как наблюдают за поведением только что раскрывшего глаза котёнка, только с той лишь разницей, что на Лэнса Кит смотрел без единого намёка на умиление. – Я пойду к себе, – коротко оповестил Когане Синего Паладина, лежавшего на полу с таким лицом, будто только что познал смысл жизни. Великий снайпер Вольтрона не ответил и даже не проводил ушедшего Кита взглядом, с отсутствующим видом пялясь в потолок. Весь следующий день Лэнс как-то очень странно косился на Кита и постоянно ошивался где-то рядом, даже несмотря на то, что до сих пор считался больным и несчастным. Когане старался не отвлекаться на Макклейна и заниматься своими повседневными делами, но и часа не прошло, как он начал дёргаться на каждый оклик, постоянно чувствуя на себе странный взгляд Синего Паладина. Это было совершенно не к месту, ведь, несмотря на то, что Киту стало гораздо легче после той ночной молчаливой исповеди, тоска и тревога никуда не делись и продолжали отравлять Красному Паладину жизнь, и это странное поведение Лэнса, от которого квизнак знает чего ожидать, совсем не помогало успокоиться. Наоборот – только трепало нервы и бесило. Наконец к концу дня терпение Кита лопнуло, и он, улучив момент, когда можно было поговорить с Лэнсом с глазу на глаз, буквально прижал того к стенке – Макклейн едва не потерял сознание от страха, сбитый с толку грозным видом Когане. – Ну чего тебе надо от меня? – вздохнув, спросил Кит, нахмурив брови. Лэнс пару секунд помялся. – Это самое, – прозвучало как «этсамое», – я вот тут сказать хотел… – Макклейн снова замялся, опустив взгляд в пол. – Ну? – нетерпеливо поинтересовался Кит с отчётливым недовольством в голосе. – В общем, ты милый, когда спишь, – невнятно буркнул Лэнс, неловко кашлянув в конце. И добавил с усмешкой: – По крайней мере, тогда ты был гораздо милее и симпатичнее, чем сейчас. Кит некоторое время сверлил кубинца взглядом, в котором читалось явное «ты совсем дурак, что ли?», потом покраснел, поняв, что это вообще было, и, неожиданно для них обоих, тихо рассмеялся. – Пф! Тебе совсем заняться нечем? Иди лучше Корану помоги крио-поды мыть – может, застрянешь в одном из них, как в прошлый раз. Ты в такие моменты тоже весьма мил. Особенно когда молчишь, – сквозь смех пролепетал Кит, прикрыв рот рукой. Макклейн обиженно надулся, но, кажется, на самом деле был доволен такой реакцией. Ещё бы – если бы Когане комплимент не оценил, то Лэнс уже давно бы получил болезненный пинок под зад, однако Синий Паладин до сих пор был в добром здравии. – Приходи и сегодня музыку слушать, – в край обнаглев, подмигнул Лэнс, принимая свой самый обворожительный вид, на какой был только способен. Успокоившись, Кит наиграно сурово фыркнул: – Пожалуй, откажусь. Иди занимайся своими делами. Лэнс улыбнулся как-то по-глупому и очень счастливо, похожий на сытого кота, и при взгляде на эту довольную рожу Кит не сдержал ответной умилённой улыбки.