Личная прерогатива

Они забираются в комнату Широ уже далеко за полночь, после сытного праздничного ужина, дежурного обсуждения плана диверсии на аванпост, где предположительно находится корабль принца Лотора, и возни в коридоре — тесных неловких объятий, жарких и грустных. Он сам, коридор, кажется бесконечно длинным в полутёмном зелёно-голубом свете и бесформенной тишине. Кит не помнит себя таким сентиментальным — только не без Широ, его Широ, Широ, который всегда верит в лучшее и смотрит так же — доверительно-тепло и добро. Киту хорошо, потому что теперь он настоящий: ему не нужно юлить и серьёзничать, как в присутствии остальной команды и Коливана, лицедействовать, притворяться и делать смиренный вид — как и подобает настоящему лидеру — что всё такое же, как и раньше — рутинное и обыкновенное. Что они снова спасают Вселенную основным составом, без перерывов и выходных. Всё не может быть так, как раньше, и никто из них не может сказать почему: Широ, например, потому что занят одним Китом, обнимая его, пряча взгляд и почему-то боясь поцеловать, как будто забыл, как это делать. В кровати Кит начинает первым: легко проводит по тяжёлому подтянутому бедру, но Широ щурится, поджимая губы, и глубоко вдыхает. — Ещё болит? — спрашивает Кит обеспокоенно. Извиняется, как умеет. — Я думал, медкапсула предоставляет полное лечение. — Нет, не болит, — Широ опять широко улыбается. — Просто я соскучился по всем этим чувствам. И по команде соскучился, и по замку, и по тебе. Он разрешает Киту сидеть сверху и смотреть на него — а сам Кит не знает, что происходит внутри него: что-то бьётся и затупляется, так, кажется, давно он не видел Широ и так часто думал о том, что никогда не увидит больше. Кит невольно обнимает его ещё раз — крепко, немного пьяно от сумасбродных мыслей, с потной на спине футболкой, с румяными от духоты щёками, и кротко и тихо смеётся, как ребёнок. — Я тоже скучал, — говорит он. Широ льнёт к его шее, ласково прижимается губами и гладит рёбра через футболку, как будто спрашивая: "Можно?" Кит берёт его лицо в ладони и целует — отвечает: "Можно". Он почти никогда не был таким напористым, раскрепощённым и — в это трудно поверить — злым. Кит не говорит "Только попробуй исчезнуть ещё раз", он сильно прижимается губами к губам и проводит языком, жалея только, что не может хитро оскалиться или как-то ещё — запугать. — Лэнс сказал мне, — шепчет Широ, когда Кит снова нависает над ним и смотрит в глаза. — Что пока они освобождали планеты, ты всё время искал меня среди обломков. Я даже не знаю, благодарить тебя или ругать: так ли должен поступать настоящий лидер? — Я всегда говорил, что я не могу быть лидером, — отвечает Кит раздражённо, и Широ чувствует, как несильно он сжимает его руку через водолазку. — Только ты этого никак не поймёшь. — Ну, неправда, — Такаши убирает его ладонь со своей руки, ту, которую Кит пол-вечера держал под столом и не хотел выпускать из своей, большую и горячую от пота и волнения. — Ты возглавил команду и добился успеха. Чёрный лев выбрал тебя. И я горжусь тобой, Кит. Кит закатывает глаза, воздерживаясь от желания браниться дальше — и идёт на попятную. В любую другую ночь он бы точно полез на рожон — Широ ли не знать. — Я плохой лидер. Ты — единственный, кто нам нужен. Пойми. Они целуются снова, и Кит запоминает всё в этот момент: холодные губы, носы, которыми они сталкиваются, чужие руки у себя на пояснице, плечи, за которые он держится, неровное дыхание. Запоминает, потому что завтра этого уже не будет: будет только очередная опасная вылазка, бойня и долгий продолжительный отдых — с победой или без. — Завтра рано вставать, — напоминает Широ. — Ты не выспишься. — Ты тоже, — говорит-обещает Кит, снимает футболку через голову и, беря живую руку Широ в свою, ведёт ею по груди, направляя от ключицы к сердцу. Такаши закрывает глаза и слышит в своей голове размеренное биение чужого сердца. Чувствует, как успокаивается собственное, и как уходит напряжение во всём — словно бы заиндевевшем — теле. Кит не подгоняет его и не торопится сам, хотя знает: здоровый сон — залог успеха любой операции. Но из каждого правила — исключение. Исключение — это Широ. — Кит, Кит, подожди, — Такаши приподнимается на постели, и Кит безвыходно переминается к изножью. — Я не хотел об этом говорить, но сейчас... Сейчас самое лучшее время. Я просто хочу, чтобы ты знал: ты хороший лидер и ты сможешь повести команду за собой. Широ опускает голову и, ссутулившись, перебирает пальцами протеза одеяло. Каждый из них помнит этот невербальный знак: Широ нервничает. Но Кит видит одно только сожаление. — О чём ты говоришь? — спрашивает Кит вполголоса. — Сегодня утром я хотел вернуться к Блэк, но она не ответила мне. Я подумал, дело во времени, но ни через час, ни через два ничего не изменилось. Я пытался наладить с ней связь, как делал до этого. И — ничего. Похоже, теперь ты настоящий чёрный паладин. Кит вслушивается в его слова — мягкие, устало-нежные, и нет в них никакого укора или обиды, только острая, выпирающая грусть, которую они оба знают, как родную сестру. И тишина здесь теперь совсем другая: уютная, обоим понятная, дающая время подумать и найти самое верное слово. Только Кит и слова — это совершенно точно разнящиеся вещи. Широ знает это, сколько помнит себя, и никак не удивляется, когда Кит встаёт и надевает свою чёрную футболку (какая ирония, думает Широ). — Куда ты? — Такаши садится. Он догадывается, куда идёт Кит. Понимает без слов. — Пойдём, Широ, — бросает он и выходит, не дождавшись ответа. Вместе они окольными путями спускаются в ангар Чёрного льва, огибая спальни остальных. Здесь немного прохладнее, чем обычно, и Кит вздрагивает, надеясь, что Широ этого не заметит. Но Широ стоит, хмурый, закрыв глаза, и пытается наладить неверибельный контакт, и остаётся только догадываться, что у него там. В голове. Кит наблюдает за тем, как меняется выражение его лица: как постепенно разглаживается морщинка на лбу и как сжимаются губы. Через минуту-другую его руки обессиленно падают по швам. — Чёрт. Никак. — Попробуй ещё раз. — Какой смысл? — Такой, Широ, — настаивает Кит. — Я бы не сделал этого, если бы не знал, насколько это важно для тебя и как ты пытаешься себя пересилить, потому что заботишься обо мне. Давай же. Я рядом. В этот момент, понимает Такаши, они меняются местами: всегда поддерживающий Широ, невольно загнанный в тупик обстоятельств, вынужден смотреть правде в глаза. Показывать свои проблемы, как проказы. Делать то, чего ему, самому взрослому из паладинов, лидеру — даже если бывшему — делать нельзя. Но нужно. Широ молча кивает, собирает всю свою волю в кулак и снова закрывает глаза. Не хочется думать ни о чём, кроме тьмы в голове и холодных звёздах в иллюминаторах гигантского королевского замка (почти что дома, поправляет себя Широ). "Ты обижена на меня?" — спрашивает он про себя. Но никто не отвечает. "За то, что я оставил тебя одну и пропал?" Ему мерещится шорох, но он и так знает, что обманывает себя. "Ты разочаровалась во мне? Потому что такой как я... Не достоин быть лидером? Защитником вселенной?" Широ сжимает кулаки — и слышит тогда, как к нему походит Кит и касается его руки своей, прислоняется к плечу, как бы направляя поток безумных мыслей в нужное русло. Такаши придаётся этой безмолвной нежности всего лишь на секунду, прежде чем подумать: "Я знаю, что я провинился перед тобой. Но кто я буду, — и кто будешь ты — если мы оба эгоцентрично превознесём свои чувства выше чувств остальных. Выше чувств рабов и их детей? Выше тех, кто потерял свой дом и тех, кто видел смерть своей земли? Выше чувств целой вселенной, которая нуждается в нашей помощи?" Он спутано дышит: не оттого что боится снова ошибиться, а оттого что вспоминает все эти испуганные лица пленников галра, их разбитые страхом и горем сердца. Вспоминает трупы на пространной арене, которые тащат в отсеки тяжёлые дроны. Восторженное восклицание страшной толпы. "Я хочу покончить со всем этим раз и навсегда. Ты понимаешь меня, я знаю и чувствую это" — Ты слышишь? — затаённо бормочет Кит. — Кажется, это был рык. Широ не отвечает и глаза тоже не открывает, хотя в голове уже муторно. "Ты чувствуешь себя обманутой, как когда Заркон бросил тебя. Ты боишься, что я так же, как и он, предам тебя. Но если ты слышишь меня, знай: я никогда этого не сделаю, потому что знаю цену свободы и справедливости. Пожалуйста, Блэк... Ответь мне" Широ расслабляется и открывает глаза. Он подходит к увесистой лапе — Кит неловко отстраняется, оставляя на плече невесомые тепло и ласку — и гладит как можно более дружелюбно, не переставая что-то шептать. Он ни на что не надеется, но успокаивается от одной мысли: он сделал всё, что мог. Кит вдруг улыбается и показывает вверх пальцем. — Смотри, — говорит он. Широ поднимает голову и видит два больших жёлтых глаза, слышит что-то тихое рядом с собой, смутно напоминающее земное утробное мурлыканье. — Кит, Кит, это потрясающе, — дрожит он от волнения и радости. — Получилось. В следующую секунду Блэк смиренно опускает голову и открывает пасть. — Это я попросил, — усмехается Кит. — Давай зайдём и сделаем круг снаружи. — Нельзя. Все проснутся. — Тогда давай повеселимся как-нибудь иначе. В животе — один большой кульбит от осознания: сейчас они с Китом разделяют одного льва, и Кит задумал что-то совершенно дурное и глупое. Он просит Широ сесть в кресло пилота, а сам замечает с любовью: — Без тебя здесь не работало множество панелей. Теперь они все зажглись. Щёки у Кита снова румяные, когда он садится к Широ на колени и держится за его плечи, неудобно елозя вверх-вниз. — Ну, не теснее, чем в этих оборудованных в стенах кроватях. Широ точно слышит Блэк — её осуждение и непонимание, но сердце слишком согрето возвращением к родному человеку. "И к тебе, конечно", — уверяет льва Широ, но Кит тут же отвлекает его внимание на себя: забирается под футболку и гладит по спине, иногда щекоча изрубленные шрамами бока. Широ охотно тянется поцеловать его, задевая подлокотники, и гладит по затылку, перебирая пальцами немного отросший маллет. — Я тоже горжусь тобой, — говорит Кит. Становится жарко и хорошо от одной только прелюдии, голова ходит кругом, но Кит никак не хочет останавливаться: он вжимает Широ в кресло и вальяжно — как бы в потеху над — снимает футболку, кидая её куда-то близко на пол. Широ целует его в грудь, поводит носом, вдыхая знакомый запах алтеанского мыла, сохранившегося в замке, пота и металла — от клинка. Широ гладит его, чувствуя под пальцами предательскую сладкую дрожь. В отместку Кит кусает его куда-то в шею — в ещё один затянувшийся рубец, только теперь не телесно-розовый, а красный от засоса. — Щекотно, щекотно, — хохочет Широ. — Хватит, кадет, я приказываю вам. — Я вас понял, сэр, — Кит вскидывается и нащупывает чужой ремень. — Подожди, — вожделенно шепчет Широ, испытывая какое-то сумасшедшее желание целовать и целовать Кита, обнимать его, прижиматься к нему. — Тебе же будет больно. Кит останавливается, переводя дыхание и вытирая со лба испарину. Его глаза полуприкрыты, занавешены поволокой удовольствия и нетерпения. — Ты такой красивый в этом фиолетовом отсвете, — говорит Широ. — Что это? На колене у Кита — старый побитый пластырь, под ним — бордовый синяк. — Да так, на тренировке словил. — А пластырь откуда? — В сумке был. Давнишний. — Дурак, будь осторожнее в следующий раз, — просит Такаши, наслаждаясь всем этим несовершенно совершенным телом, худым и подтянутым. Он берёт ладонь Кита и зубами стягивает перчатки, подспудно облизывая чужие пальцы. По спине у него — Широ точно знает — бегут мурашки. Кит стонет себе под нос и ужасно хочет поцеловаться. — Нечестно, — он фыркает. — Ты раздеваешь меня, а сам всё ещё в одежде. — Это моя личная прерогатива, — Такаши пожимает плечами и позволяет себя долго и страстно целовать, грубо и натыкаясь зубами на зубы, языком на язык. Растягивать Кита приходится недолго: не только потому что Широ самому не терпится, и уже жжёт в паху, но и потому что Кит честно и искренне кивает, когда решает, что можно. Широ держит его на весу, и руки Кита держатся за его — в полной уверенности и доверии. Начинает Такаши: медленно входит и двигается, чутко оглаживает белые, где-то с родинками, бедра, заставляя Кита сначала навалиться на него и что-то шептать-стонать на ухо, а потом и задвигаться самому — увереннее и реще, но в то же время аккуратно, чтобы не задеть какой-нибудь из тумблеров. Сердце сходит с ума, и никому из них не жаль. Широ сжимает в своей ладони ладонь Кита, и чувствует себя так, словно может всё. А потом — безудержно хорошо и прекрасно: от эмоций и чувств, от любви, в которой нуждаешься как никогда, и от разрядки. — Пойдём к тебе, — говорит Кит, когда уже, опешив, видит, как Широ клюёт носом. — Может, на кухню ещё зайдём? Ты из меня все силы выжал, совсем стал неуправляемый. Кит посмеивается и кивает. Всё, что знает Кит — это что завтра будет новый день, и он будет рядом с Широ. Это всё, что ему нужно, чтобы быть счастливым.