Про изначального Алву

Приходит Одинокий. Режет Алватварь напополам (или даже на четыре части). Из Алватвари вываливается недоеденный Дик с элементами амнезии. На шум сбегается несколько штук Савиньяков, видят ошметки Рокэ Алвы, подозрительного блондина и оруженосца всея Кэртианы. Дика на радостях решают казнить под бурные аплодисменты присутствующих. Выходцы молча крутят пальцами у виска, но на них как всегда никто не обращает внимания. Общественность в двух словах пересказывает Дику, как он разрушил Надор и ухлопал собственную семью. Главное, чтобы не решили, будто я вор, думает Дик и на всякий пожарный делает безуспешную, но отчаянную попытку самоубийства. Ларак методично седеет, съезжает на пол и для надежности ударяется головой об камин. Зоя Гастаки хлопочет вокруг жертвы бакрианской живописи. Арамона негодует и в отместку пытается увести блядину Этери. - Может вы меня уже казните побыстрее, - робко просит Дик, немного обиженный недостатком внимания. - Как всегда думает только о себе, гаденыш, - злобно цедит сквозь зубы Селина, завистливо оглядываясь в поисках тупого тяжелого предмета. - Давайте-давайте казнить!! - радуются предстоящей экзекуции Савиньяки, все, кроме Арно. Арно просто радуется Дику. Одинокий хлещет касеру, сидя на полу рядом с Матильдой, и внимательно глядит в алатский ковер, повешенный на стене как дань моде. Тем временем по горному хребту взад-вперед по криво прорисованным вершинам карабкается всадник на хромой черной лошади. Всем пофиг, Савиньяки, кроме Арно, собачатся, выбирая способ казни. Арно просто собачится. Из стены в комнату вваливает разъяренная женщина с темными волосами и неестественно-синими, почти светящимися глазами, с порога бросая фразу: - Единственное проклятье этой чертовой семейки - склероз, дорогой Ринальди. Не сочти за труд снять с горы нашего пра-пра-правнука. Координаты скажет перемазанная краской блондинка. - Извольте присесть, сударыня, - учтиво предлагает светловолосый молодой человек. - Искомые горы находятся там-то, если верить географу Херсанию. Отряд бакранов во главе с незатыкающимся Марселем скачут в указанном направлении и вскорости приводят очень доброго человека на очень злобной лошади. - Че за фигня? – удивляется синеглазая дама. - Дикон! Как я рад тебя видеть! – говорит добрый человек с седой прядью на лбу, потом чешет в затылке и добавляет - Или не рад... Моро вяло пытается кусаться. - Он же ранен! - думает Дик, глядя на вороного. Парные Савиньяки взахлеб сочиняют обвинительный приговор, базируясь на теории врожденной подлости Окделлов, Карлионов и Борнов вместо судебного кодекса. - ЭТА СТЕРВА МЕНЯ ПОДСТАВИЛА!!!! Перед всеми!!!! - орет Дик, когда Ирэна упоминает Катарину, старательно перечисляя тех, кого бы предал почти святой Эгмонт, если бы Алва его не убил на дуэли. Из боязни, что присутствующие эры сочтут его трусом, Дик умолкает и лишь глотает злые слезы, пока Эмиль под руководством Лионеля, сооружает из мебели эшафот. - Че-то мне это напоминает, - глубокомысленно изрекает Одинокий. - Суд над Ринальди Раканом, - охотно подсказывает светловолосый молодой человек, единственный, кроме вусмерть нетрезвой супруги кардинала, кто не шарахается от леворукого гостя, и касается переносицы, будто в Кэртиане уже изобрели очки. - Вот, взгляните, - и протягивает старинную книгу с гравюрами. - Милочка! - синеглазая женщина останавливает рыжую девицу с невменяемым взглядом, - Раздобудь кукурузу, запихни ее на раскаленную сковородку и немного посоли. Когда разбухнет - тащи сюда. Без этого блюда глядеть на следующую сцену я не в состоянии, несмотря на тысячелетний стаж. Ринальди в восьмой раз водит пальцем по гравюре, потом немигающим взглядом таращится в зеркало. Снова переводит взгляд на гравюру. Процесс зацикливается. - Вы будете сегодня кого-нибудь казнить или нет? - спрашивает Жермон, - а то я чертовски проголодался. Роберу и Арно очень не нравится казнь Дика, но парные Савиньяки убедительно доказали генетическую виновность бывшего оруженосца Первого Мудака Талига, поэтому возражать как-то неудобно. Привести приговор в исполнение берет на себя Лионель. За окном жалобно кричит Моро и тут у старшего Савиньяка просыпается совесть: он на правах мистера крутого идет в конюшню проведать лошадку лучшего друга. - Да когда я уже сдохну?! – искренне отчаивается Дик. Раздается хруст - это Оставленная с наслаждением пробует принесенный Мэллит попкрон, разглядывая как Ринальди, беззвучно шевеля губами, кому-то грозит пальцем. Над камином, рядом с которым распростерся то ли мертвый, то ли обморочный Ларак появляется фреска, с изображением дремлющего Арнольда Арамоны и бдительной Зои Гастаки. Луиза под требовательным взглядом мертвой подруги тычет в графа палочкой. Возвращается Савиньяк, без разговоров достает из ножен шпагу, делает шаг к Дику, гордо задравшему подбородок, и тут действие переносится за много миль на палубу мотаемого всеми штормами корабля. *** Каюта. Там два человека. Один, немолодой, читает религиозную книгу, другой, юноша лет 20, хмуро ходит кругами, периодически натыкаясь на стены. Такой фигней, чтобы вылезти на палубу и порулить, никто заниматься не собирается. Внезапно раздается решительный волевой стук и тут же открывается дверь. - Мужики, подбросьте в Талиг, - сипло просит худой, заросший исхудавший хмырь с лихорадочно блестящими глазами. - Тут что вам, такси? – возмущается юноша. – Это судно его Величества кесаря (или как там его величают, хз). - Да? А че за покойники на рее? - Покойники? А эти-то? – юноша морщится, подбирая слова - дипломатическая смска для кесаря от Вальдеса. - Странно, больше тянет на почерк Юлианны Вейзель, - пожимает плечами незнакомец. – Ладно, потом доставите. Сейчас в Талиг. Считайте, это захватом корабля. Сильно надо, мужики, без обид. *** Дверь в комнату тихонько открывается и туда заглядывает крайне любопытная лошадиная морда. В след за ней появляется рука в черной кожаной перчатке, ласково треплет зверя по лбу. Лошадиная голова исчезает, а в комнату протискивается черноволосый мужчина в дорожном плаще. На него никто не обращает внимания, потому что Зоя с фрески зычным голосом орет ГАЛЕАС!!! и показывает на картину Этери. Там действительно над облаками покачивается галеас с дриксеновким флагом и две крошечные фигурки приветливо машут руками с палубы. За ними на рее мирно покачивается восемь покойников. Савиньяк, облаченный в белую сверкающую мантию дочитывает приговор и так яростно размахивает шпагой, что случайно режет себе вены на правой руке. Гость подсаживается к блондину, увлеченному созерцанием собственного отражения в зеркале. - Что здесь происходит, любезный? - Щас казнят виновного во всех бедах Кэртианы, - отмахивается блондин, завороженно проводя ладонью левой руки по своему лицу. -… обвиняется в убийстве бессловесного животного, совершенном с особой жестокостью, - тем временем читает обвинитель. - Конечно, Катарина святой не была, - задумчиво молвит незнакомец, - а морали придерживалась, прямо скажем, альтенативной, но даже с учетом качества ее, хм, яблок, ее величество достойна совсем иного некролога. - Эр Рокэ, да правы вы были про эти яблоки! - навзрыд выкрикивает Дик. Все, кроме Лионеля, меееедленно поворачиваются в сторону пришельца. - Участие в отравлении собственного эра, Рокэ Алвы, - как ни в чем не бывало продолжает старший Савиньяк, - организованного Рокэ Алвой, в качестве исполнителя, то есть отравителя. - Чего? – в один голос спрашивают Роке Алва, Ричард Окделл, мэтр Инглос, и еще десяток персонажей, сохранивших за время фика остаточные способности к логическому мышлению. - Да нормально все! – с пола отвечает неупокоенный обрезок Алватвари. – Это проверка на вшивость! Спецтест для полукарлионов! - И какая тварь это придумала? – очень тихо спрашивает герцог Алва, недобрым взглядом обводя присутствующих. Марсель безмятежно улыбаясь, указывает глазами на четвертованную Алвакопию: - Изначальная! Та, неимоверно довольная собой, корчит рожу. Алва брезгливо роняет на двойника импровизированный эшафот. - Кстати! – Лионель галантно берет за локоть девицу Арамона и подводит к Ричарду Окделлу. Прекрасные черты Селины искажают жуткая злоба, ее тонкие пальчики скрючиваются и она с криком: «УБИЙЦА!!»– бросается на Ричарда. Умудренный жизнью Дик успевает юркнуть за спину старшего Савиньяка, утыкается ему в спину и дрожа от ужаса, обреченным шепотом повторяет: лучше казнь, лучше казнь. - Благодарю, эреа, - кивает Савиняк и провожает истошно шипящую Селину поближе к выходцам. Селина чинно занимает место рядом с роскошной Юлианной Вейзель. - Юноша, принесите вина, - отрешенно просит Алва. Дик машинально бросается за вином, поскальзывается на внезапно сгнивших около камина досках и падает, случайно толкая блондина, увлеченного сличением собственного отражения и фрески из «Легенд и мифов древней Кэртианы». Тот разбивает зеркало об голову и голову об зеркало. - Не черта из ваc… - начинает Алва, потом машет рукой и подходит к Ринальди, протягивая платок. - Сударь, возьмите… - но разглядев собеседника поближе… Левой рукой Алва привычно хватается за печень, а правую выставляет вперед, словно пытаясь прогнать ужасающее видение… пятится к стене и начинает в ней растворяться. Этери совершает достойный бакрианского народа прыжок через комнату, невзначай оказываясь у Алвы за спиной и отталкивает его от спасительного камня. Оставленная умиротворенно хрустит попкроном. - Ринальди Ракан, - представляет маршалу леворукого Валентин. - Последний Ракан, проклятый вами потомок Эридани Ракана, - представляет Валентин Алву Ринальди. Алва и Ринальди с опаской пожимают друг другу руки. Два жеребца, белый и черный! – резюмирует супруга кардинала не вполне трезвым голосом и падает под стол. *** Старший Савиньяк невозмутимо созерцает собственный ногти. У него на коленях сидит полуголая Мэллит и ощипывает умирающую курицу. - Ваш мир захватили раттоны и поэтому его придется уничтожить, - со знанием дела объясняет Одинокий. - Так чего последнего казнить не дали? - удивляется Лионель. Рокэ машет Одинокому, мол, не обращай внимания, он с детства такой. - А я заслужил, - еле слышно говорит Дик. – Меня надо казнить. - Юноша, вы можете хотя бы на минуту не думать о себе? Сейчас у нас конец света. Если он закончится благополучно, обещаю, я лично вас казню. Довольны? А пока принесите нам вина.