Синева.

Алек приходит к нему, как к себе домой, забывая спрашивать разрешения и неизбежно краснея всякий раз, когда маг открывает перед ним дверь. Магнус, в принципе, не против. Наоборот — он хотел бы, чтобы Алек и вправду считал его бруклинскую квартиру своим домом. Просыпался бы здесь, пил свой утренний кофе, конечно же без сахара, одевался в один из своих ужасающих свитеров и в потертые джинсы, которые выглядели ровесниками Магнуса, и несся бы в свой Институт убивать демонов, не забывая перед этим поцеловать Магнуса. Такого с ним не случалось уже очень давно. Алек не похож на его бывших, он весь состоит из противоречий: постоянно стесняется и при этом первый зовет на свидание, боится признаться родителям, подолгу краснеет, а потом неожиданно целует его при всех, взъерошивая своими руками идеально уложенные волосы Магнуса. Он очаровывает одним своим существованием. Ему не нужно прикладывать никаких усилий для этого. Он вообще до сих пор уверен, что влюблен в Джейса. Магнус никогда раньше не стал бы встречаться с тем, кто влюблен в другого. Сейчас все его принципы перевернуты с ног на голову и забыты. Магнус чувствует, что начинает терять связь с реальностью. Он отдает свои ключи Алеку вместе со своим сердцем. Раньше он бы посмеялся над подобными словами. Теперь же ему совсем не до смеха, потому что Алек такой чистый и правильный, и самому порой непонятно — чем он заслужил такое чудо. Взъерошенное, усталое чудо приходит к Магнусу поздно вечером и заваливается спать на диване, так и не дождавшись своего чая. Магнус, честное колдунское, пытался разбудить его и отправить обратно в Институт, но на все его действия Алек лишь недовольно послал его к демоновой бабушке и джейсову папаньке и снова уснул. Магнус фыркает и не удерживается от фотографии. Потом он призывает плед и подушку. Магнусу разбивали сердце пару тысяч раз, а он сам, по его несомненно скромному мнению, разбил миллионы сердец, но никогда еще это не пугало так сильно. Подумать только, он, Верховный маг Бруклина, проживший восемьсот лет, влюбился по уши в обычного нефилимовского мальчишку. Магнус предпочитает не привязываться к смертным. Он просто вычеркивает их из памяти, он не хочет страдать по упущенному. Но забыть Алека он не может, просто не способен, будто вся его сущность противится этому. Вот и все. Магнусу остается лишь надеятся, что он застрял не слишком глубоко, что у него еще есть шанс выбраться. Он почти справляется. Только один взгляд сияющих синих глаз — и Магнус снова проваливается глубоко в бездну. Для него слишком поздно. Никто никогда не протягивал ему руку помощи, разве что Катарина и Рагнор, но даже они не могут в этом помочь. Только если попросить удалить ему все чувства. Вряд ли они помогут — Рагнор засмеется, потому что Магнус сам обещал себе никогда не встречаться с нефилимами, а уж тем более с Лайтвудами. А Катарина скорее всего ударила бы его по лбу и вернула бы Алеку. Магнус уверен, что они бы подружились. Потому что Алек просто чудесен, и все вокруг знают это. Кроме него самого. Магнус искренне надеется, что эти двое никогда не встретятся с Алеком. С них бы сталось обязательно рассказать все неловкие моменты в жизни Магнуса, а их было навалом. Перу — лишь вишенка на торте, и маг просто не готов еще делиться такими подробностями своей жизни. И они точно расскажут, что Магнус как-то назвал Алека «мерзким сосунком». И им все равно, что это произошло задолго до их знакомства и даже до его рождения. Разве Магнус тогда мог подумать, что через семнадцать лет тот, кого он называл лайтвудовским отродьем, покорит его сердце? Расскажи ему об этом, он бы рассмеялся бы в лицо и превратил в суслика или бобра, в зависимости от настроения. Магнус рассказывает всего одну историю о Перу, про то, как он позорно напился, выкрал ковер, зачаровал его, попытался начать новую жизнь в качестве кактуса, открыл древние рисунки давно разрушенной цивилизации и его вырвало прямо на них. Лучше уж от него услышит, чем от Катарины и Рагнора, которые наверняка обиделись на него за попытку убить их колючками. Алек смеялся, долго и громко, его голубые глаза сияли ярче, и Магнус готов был любоваться им вечно. Если он всегда будет так улыбаться, Бейн готов рассказать каждую смущающую историю в его жизни. — Ты действительно пытался превратиться в кактус, — сквозь смех бормочет Алек. — Да, — честно отвечает Магнус. — Тогда мне было несмешно, я желал закончить свою прекрасную жизнь и стать обычным кактусом. Обречь себя на вечное одиночество и невозможность носить красивые вещи! Представь, насколько я был в отчаянии. — Да ладно, быть кактусом не так уж и плохо, — абсолютно серьезно заявляет Алек. — Неужели? — хмыкает Магнус. — Мне нравятся кактусы, — смущенно произносит Алек. На самом деле Магнус всегда считал, что никогда не влюбится в смущенного и неловкого нефилима, только вот ему абсолютно плевать. Здравый смысл, впавший похоже в кому, периодически просыпается и напоминает: Александр Лайтвуд разобьет тебе сердце, он никогда не будет с тобой. Магнус пытается заставить себя остановиться. Хватит, думает он, наигрался и все. От нефилимов одни проблемы. И как бы сильно ты не любил Алека, в конце все равно будет больно, а ты этого не хочешь. Вот только у него не получается. Алек плотно поселился в его разуме, сердце, квартире, душе. Он порой остается на ночь и по утрам варит кофе. Магнус может одним щелчком пальцев призвать целую канистру кофе, но эта забота приятно греет душу. Иногда Алек даже готовит завтрак, жарит яичницу и тосты, если находит еду в холодильнике. Готовит он прилично, лучше Изабель, во всяком случае квартира до сих пор не сгорела, а Магнус все еще жив-здоров. Алек нравится Председателю Мяо, и это уже целый подвиг. Магнус завидует своему наглому коту, который запросто ластится к Алеку, трется об него, напрашивается, а Алек гладит его по шерсти с мягкой улыбкой. Магнус готов стать котом. В принципе, он наверняка сможет. Мяо вцепляется в Алека и не дает ему уйти поздно ночью обратно в Институт, а потом засыпает прямо на его голове. Магнус просто рад, что кто-то сменил его в почетной должности подушки для кота. Пусть утром у них происходит очень неловкий диалог: — Магнус? Что у меня на голове? — Это Мяо. — А что твой кот делает на моей голове? — То же самое, что пытаюсь делать я, солнце. Спит. — Мне нужно в Институт. — И в чем проблема? — Он не соглашается слезть, и я не могу отцепить его, не причинив боли. — Ох, Александр, ты просто очарователен. — Я не очаровательный. — Дорогой, я не стал бы тебе лгать. Ты первый человек, который побоялся навредить Председателю Мяо. Насколько я помню, последнего вампира, погладившего его, ждала страшная участь быть расцарапанным в кровь. Мяо опасен. Я верю, что если бы он захотел захватить мир, то у нефилимов не было бы ни единого шанса спасти его. Алек сдавленно смеется в подушку. Магнус чувствует, что сердце начинает биться быстрее, в животе не метафорические бабочки, а настоящие обезумевшие от любви носороги, ему тепло и радостно. Магнус прекрасно разбирается в плохих метафорах и мастерски использует их. Посмотрев на часы, Магнус сжаливается и стаскивает возмущенного Мяо с головы Алека. Тот мягко улыбается, целует в щеку в благодарность и буквально сбегает на кухню. Почти не покраснел даже. Магнус перебарывает желание никогда не мыть эту щеку и опуститься до громких криков «о, да!». Он все-таки Верховный Маг Бруклина, могущественный и великолепный Магнус Бейн. Все эти титулы не мешают Алеку Лайтвуду влюблять в себя мага десять раз по дню. Мяо шипит и пытается расцарапать ему руку до крови. Магнус вздыхает и встает с постели. И как в таком окружении прикажете мечтать о любви? Он готов пожертвовать своей великолепной рукой во имя любви, но потом все равно отправляет Мяо на кухню. По квартире разносится запах кофе, и Магнус улыбается — так тепло и уютно ему становится. Когда охотник мягко поглаживает Мяо перед выходом, Магнусу остается только надеяться, что не придется сражаться за сердце Алека со своим котом. Но от идеи самому превратиться в кота не отступает. Мало ли, как жизнь повернется. Однажды Алек просто врывается к нему в квартиру безо всяких предупреждений. — Магнус, смотри, — Алек непривычно шумный и радостный. Магнус совсем не против, чтобы Алек врывался к нему посреди рабочего дня. Даже если он занят составлением сложного зелья для очередной клиентки. Пожалуйста, когда угодно, услуги Верховного Мага Бруклина оказываются Алеку круглосуточно и бесплатно, без перерывов и выходных. — Что случилось, Александр? — буднично интересуется Магнус, словно это не он сейчас добавляет ушную серу в зелье. Не его идея — причуда клиентки, а желание клиентов — закон. Все равно она не особо мешает. Его как-то просили добавить в зелье литр слюны, непонятно зачем и как добытой. Так что Магнус уже ничему не удивляется, разве тому, как прекрасно выглядит Алек в своем отвратительно-буром свитере с дыркой на локте. — Ой, ты занят, — виновато говорит Алек, рассматривая зелье. — Прости, совсем забылся, я не хотел мешать. Просто сегодня Клэри изобрела новую руну для перевода, намного сильнее той, что есть в серой книге, и я хотел спросить, не нужно ли тебе что-нибудь перевести. Сейчас вот вспомнил, что ты гений и знаешь кучу языков. И наверняка есть заклинание для перевода. Поэтому я, наверное, заткнусь, чтобы не сказать ничего лишнего, и пойду прогуляюсь? — Останься, — спокойно говорит Магнус. — Ты мне не мешаешь. Я завершу это зелье, расплачусь с клиенткой и рассмотрю очередное творение Фрей. Алек смущенно улыбается и приземляется на стул, с интересом наблюдая, как Магнус работает. Он завороженно следит за изящными движениями рук, и это почти отвлекает его от того, какие мерзости он использует в своих зельях. У Магнуса красивые руки, признает Алек, но вслух он никогда этого не скажет, впрочем, не лишая себя возможности полюбоваться. Волшебство заканчивается слишком быстро, и зелье налито в колбу. Алек с трудом сдерживает разочарованный вздох. Магнус это замечает, хотя ничего не говорит, не желая смущать нефилима еще больше. — Итак, ты знаком с творчеством Маяковского? — спрашивает Магнус, с нешуточным интересом разглядывая новую руну, похожую на две сплетенные латинские буквы и одновременно на иероглиф — так ее описал Алек, а он не силен в метафорах. Алек, конечно же, не знаком с творчеством Маяковского, он не уверен, что способен выговорить такую сложную фамилию. Он качает головой, и Магнус ничуть не удивляется и призывает книгу прямо к нему в руки. — Я и не сомневался, признаться честно, учебная программа Сумеречных охотников устарела еще в 19 веке и совсем не развивает вас, — жалуется Магнус. — Никакого искусства, да и базовые школьные предметы у вас не преподаются. Что вы вообще там изучаете? — В основном, как убивать тех, кто преступил закон, в особенности демонов, — пожимает плечами Алек. — Я дополнительно изучал демонов, Иззи очень интересовалась оружием, Джейс в основном интересовался девочками. Потом они оба гуляли на свиданиях, а я учил имена Лилит. Как ты понимаешь, отношения у меня были только с учебниками. Не смейся! — Меня просто радует, что ты предпочел прогулкам с Джейсом изучение имен Лилит, — со смешком замечает Магнус. — Даже с Лилит спокойнее, чем с Джейсом, — закатывает глаза Алек и тоже смеется. Магнус улыбается, и внутри все замирает от счастья. Алек предпочитает общаться с ним, а не со своим парабатай, сестрой или Лилит. Они проводят вместе чудесный вечер со множеством книг и стихов. Русская поэзия, считает Магнус, это надо читать в оригинале. Пушкин, Есенин, Цветаева, Ахматова и многие другие — Алек читает взахлеб. Хотя он признается, что ему больше нравится слушать Магнуса. Особенно Есенин и Лермонтов в его исполнении хороши, будто сами авторы сошли со страниц старых книг, ярче всего в Мцыри. А вот Магнусу неожиданно нравится, как Алек произносит Цветаеву и Пушкина. — Мне нравится, что вы больны не мной, мне нравится, что я больна не вами, и никогда тяжелый шар земной не уплывет под нашими ногами, — все стихотворения словно об Алеке и Джейсе. Какое счастье, что они больны другими, но при этом есть какая-то невоспетая грусть в глубине души, всегда присутствующая в первых наивных влюбленностях, давно уже прошедших и отдаюшихся тихим теплом. — Я вас любил, любовь еще быть может, в душе моей угасла не совсем, но пусть она вас больше не тревожит, я не хочу печалить вас ничем, — точно об Алеке, о том, как он держит в себе свои чувства и не дает себе шанса исполнить свои мечты, лишь бы не причинить боль любимому человеку, не принести ему неприятностей, защитить его. И при этом самому не стать пристыженной, сломленой и оскорбленной Татьяной, посмевшей признаться в чувствах: — Теперь я знаю, в вашей воле меня презреньем наказать, но вы к моей несчастной доле, хоть каплю жалости храня, вы не оставите меня. сначала я молчать хотела, поверьте, моего стыда, вы б не узнали никогда, — Магнус старается не думать, почему Алеку так идет роль лирических героинь. — Как я по Вашим узким пальчикам водила сонною щекой, как вы меня дразнили мальчиком, как я вам нравилась такой, — безо всякого тайного смысла, просто для Алека это звучит так весело и задорно, свободно и искренне с тем внутренним ярким светом, горящим в его глазах. Магнус даже умудряется подсунуть ему Агнию Барто и убеждает Алека, что ее стихи полны метафор и скрытого смысла. Глубокая психология, возвышенная философия. Магнус не мог удержаться от шутки. Алек всматривается в стихи и очаровательно хмурится. Он вообще все делает очаровательно. Магнус никогда не видел таких сумеречных охотников, но вот он, живой пример, сидит у него и ищет тайные послания в «Я люблю свою лошадку». — Магнус, может я совсем черствый и тупой, но я совсем не вижу никаких метафор «Уронили мишку на пол, оторвали мишке лапу, все равно его не брошу, потому что он хороший», — неуверенно произносит Алек. — Как же, ты не заметил? — деланно удивляется Магнус. — Здесь говорится о любви. Человека, «мишку», уронили на самое дно, лишили всех ценностей, денег, имущества, частей тела, «оторвали мишке лапку», но его все равно любят и никогда не бросят, ведь неважно, как человек выглядит, главное — внутри он хороший. — Ого, — недоверчиво говорит Алек. — А «Наша Таня громко плачет…?» — О том, что ничто в этом мире не имеет значения, и мы часто горюем по пустякам, — почти буднично отвечает Магнус, сдерживая смех при виде озадаченного лица Александра. — Хм, тогда «Идет бычок качается, вздыхает на ходу… — О пессимистах, которые всегда видят что-то плохое и говорят об этом, но ничего не делая, чтобы исправить. — А «Я люблю свою лошадку»? — Все, сдаюсь, у меня кончилась фантазия! — поднимает руки вверх Магнус. — Ты это все выдумал! — обвиняюще восклицает Александр. Магнус наконец позволяет себе рассмеяться и в качестве извинения читает обиженному Алек стихи Маяковского. Разумеется, он старается найти цензурные и более-менее приличные, а это не так уж и просто. Да и советская пропаганда Алеку ни к чему. Магнус представляет его коммунистом, лучшим пионером, с красным галстуком на шее и Чебурашкой в руках он идет строевым шагом делить все имущество своей семьи и Моргенштернов. Институт теперь будет Домом Творчества, Валентина отправят в Сибирь, как врага народа, Клэри заставят рисовать плакаты, Изабель придется всегда ходить в сером комбинезоне. Саймон будет играть главные роли в кино, как работящий парень Семен — у него типаж подходящий. Джейса отправят на завод, трудиться на благо Отечества, и он в перерывах сыграет им Катюшу на фортепиано. Мир, труд, май. Впрочем, Маяковский тоже писал о любви. Красиво и сильно, но всегда горько. Поэты почти никогда не пишут о счастливых отношениях. — Кроме любви твоей мне нету моря, а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых, — читает Магнус и думает о Валентине и Джослин. Тоже проявление любви, пусть неправильной и жестокой. У любви Валентина нет ни отдыха, ни покоя. — Кроме любви твоей мне нету солнца, а я и не знаю, где ты и с кем, — продолжает Магнус, а на этот раз на ум ему приходят Люк и Джослин. А еще — Саймон и Изабель в каком-то роде. Первые, потому что Люк многие годы безнадежно был влюблен, не надеясь получить и капли ее внимания. Вторые, потому что для Саймона теперь действительно больше нет никакого солнца, кроме Изабель, любой луч сожжет его дотла. — Если бы так поэта измучила, он любимую бы на деньги и славу выменял, — точно о Камилле. А мне ни один не радостен звон, кроме звона твоего любимого имени, — о Джейсе и его вечной хандре, спасаемого только Клэри. — И в пролет не брошусь, и не выпью яда, и курок не смогу над виском нажать, надо мною, кроме твоего взгляда, не властно лезвие ни одного ножа. Алек слушает тихо, замерев, полностью поглощенный и завороженный глубоким голосом. Он неотрывно смотрит на Магнуса своими невозможно синими глазами. Маг понимает последнюю строчку и думает о них. Над Магнусом не властно ни одно заклятие, ни один меч, ни одна метко пущенная стрела, кроме этого ясного синего взгляда. — А что дальше? — просит Алек. — Завтра забудешь, что тебя короновал, — рано или поздно Алек захочет нормальной жизни и любимую семью, и его муж не будет бессмертным магом, нежитью, и они смогут вместе состариться и даже пожениться, если надавят на Конклав, родители смогут принять его, а не проклятого Магнуса. — Что душу цветущую любовью выжег, — так будет правильнее для всех, пусть сердце Магнуса и будет разбито вновь. Ему не привыкать. Как он мог надеяться хоть на что-то спустя столько лет? Как глупо и наивно, совсем не в его духе. Забавно, его душу выжжет тот же, кто и зажег ее почти год назад. — И суетных дней взметенный карнавал, растреплет страницы моих книжек, — твои дни быстры и мимолетны, Александр, твоя жизнь чересчур суетна и коротка, для меня это не больше сквозняка. — Слов моих сухие листья ли, заставят остановиться, жадно дыша, — действительно, от слов остались лишь сухие листья за все прожитые годы. Заставят ли мои прощальные слова остановиться тебя, Александр? Опустишься ли ты до меня, не начнешь ли дышать чаще, и сердце не начнет биться отчаянно и скоро? — Дай хоть последней нежностью выстелить твой уходящий шаг. Конец на вкус Магнуса слишком резкий и обрывчатый. Хотя, такой и должен быть. Ему не было дозволено любить, он и так получил слишком многое, а теперь расплачивается за это. Все уходят от него, рано или поздно. Единственное, что Магнус может сделать, это продолжать жить, даже в самый последний момент оставаться влюбленным безответно и бессмысленно в этот беспощадный холодный мир и синие глаза Александра, и в самого Александра, нелепого в своих застиранных свитерах, неуверенного в себе, смущающегося от каждого лишнего движения, такого забавного, скрывающего их отношения, придающего слишком много значения прошлому, хмурого сумеречного охотника, который покинет его рано или поздно. Самого лучшего. — Красиво, хотя и довольно грустно, — говорит Алек, не подозревающий, какая буря эмоций сейчас бушует в душе у Магнуса. — Хотя, все пишут о несчастной любви, видимо, так поэтичней. По мне так, страдания ничуть не поэтичны. В жизни и так все плохо, почему бы не быть счастливыми хотя бы в книгах? — Наверное, это в природе людей — везде искать причины для страданий, — пожимает плечами Магнус. — К тому же, грусть способна натолкнуть на неожиданные мысли. Например, мне очень хочется написать балладу о твоем ужасном свитере, потому что его вид причиняет мне боль. — Если бы я решил написать обо всем, что меня раздражает, то я создал бы роман-эпопею в четырех томах, — честно и без прикрас говорит Алек. — Причем два из них были бы посвящены исключительно Джейсу под слоганом «Джейс, нет», а остальные назывались бы «Изабель, хватит», «Родители, перестаньте, а Конклав, отвали», и у меня было бы мини-продолжение «Клэри, еще одна, сколько уже можно». — За возможность экранизировать твою франшизу боролись бы Ридли Скотт, Кристофер Нолан, Тим Бертон и Квентин Тарантино, — улыбается Магнус, вспоминая марафон кино, в котором он рассказывал Алеку о режиссерах и даже наглядно показывал. — Намекаешь, что моя жизнь — это запутанный фильм ужасов с элементами мистического, психоделического боевика? — фыркает Алек. — Может быть. Алек смеется и тянется к нему. Они сидят вместе, Магнус держит его в своих объятиях и втягивает в медленный нежный поцелуй. Алек путает пальцами его уложенные волосы, прижимается к нему всем телом, целует его в ответ. Когда они отстраняются, они жадно дышат и не отводят взглядов, не в силах и на секунду оторваться друг от друга. Глаза Алека сияют, и Магнус впервые за последнюю сотню лет чувствует себя живым. Может, Александр Лайтвуд не разобьет ему сердце?