Он слышит

Он слышит шорох, слышит вздох и проклинает свой чуткий слух и бессонницу, которой никак не должно было быть, но вот она есть. Он материт на чем свет стоит организаторов этого гребанного лагеря, которые селят капитанов в комнаты по двое. Вот правда, если бы они были в комнате всей командой, где все свои, было бы не так стремно. Но он хочет провалиться сквозь землю, потому что на соседнем футоне, меньше чем в метре от него, лежит Бокуто и беззастенчиво дрочит. Хотя скорее все-таки застенчиво, потому что он довольно долго лежал тихо и, наверное, ждал, пока Куроо уснет. Но Куроо не спал. Они уже отболтали весь список ерунды, о которой могли болтать перед сном. О сегодняшних тренировках, о менеджерах Карасуно (хорошо, что их не слышали те двое и Ямамото), о менеджерах Фукуродани, о таком ужасно тяжком отсутствии менеджеров у Некомы, о новых дурацких приколах и мемах из интернетов (и они даже порылись в тех самых интернетах, чтобы показать), о парочке городских легенд-страшилок, о кино и о еде. Помолчали, поперекидывались глупыми смайлами в лайне и немного потрендели снова, правда, Куроо уже еле языком ворочал, но потом все равно не уснул. И сейчас он лежит в позе звезды, без сна, в полудреме, и надеется, что стоны и вздохи ему кажутся. Нет, блин, не кажутся. Он медленно повернул голову направо, в сторону Бокуто, и чуть не сматерился вслух. Он ждал, что тот будет лежать на боку к нему спиной, ну или хотя бы просто на спине. Куроо сам бы так лежал, если бы вдруг ну очень приперло, а так ведь не будет сильно видно. Хотя нет, он бы скорее ретировался в уборную, но Бокуто — не Куроо, он сначала делает, а потом думает. Так вот, ожидания ни разу не оправдались, и его бро лежал на боку к нему лицом, закрыв глаза, кусая губы и как-то страдальчески хмуря брови. Под тонким одеялом и в свете фонаря с улицы прекрасно угадывались движения руки, разведенные ноги и… длина. Да, она в амплитуде движения угадывалась тоже, хотя и приблизительно. Куроо тихо медленно выдохнул и отвернулся в другую сторону. Ну дрочит бро, ну надо ему. Со всеми бывает. Хотя мог бы и свалить тихонечко, неловко все-таки. А потом случился этот звук. Куроо раньше и в голову не приходило, что его тонкий слух будет так некстати. Подслушивать чужие перешептывания на тестах и исправлять чуть что свои ошибки, грозно зыркать на команду, когда она болтает о всякой фигне вместо тренировки, пока он в другом конце зала — и им не обязательно знать, что в зале просто очень хорошая акустика, — это было удобно. Но сейчас он различил звук, с которым Бокуто облизнулся, и по позвоночнику прошило дрожью. Куроо не думал, что это будет так, как бы сказать? Эротично? Наверное. Он даже бессознательно разложил его на составляющие — язык отлипает от неба влажным щелчком, проходится по губам и зубам с легким…шуршащим хлюпанием? Куроо не знал, как это назвать, но точно слышал. Потом звук размыкания влажных губ, который даже громкий, потому что Бокуто в этот момент явно вдохнул через приоткрытый рот. Чтобы высоко и довольно мелодично простонать. Еще хуже. Ну вашу мать. Куроо лежит на спине, оцепенев, и пытается критично размышлять. Не то чтобы он хотел все это слышать, но так уж вышло. И с этим можно по-разному разделаться. Он может закинуть руки под подушку и притянуть ее к ушам, тогда он будет слышать только шорох наволочки и собственный кровоток. Но движение довольно объемное и громкое, Бокуто заметит, еще чего доброго испугается и подумает, что разбудил, начнет болтать и потеряет весь свой настрой, смутятся оба… Это мысли ушли куда-то не туда, но мужская солидарность все-таки. Куроо бы не хотел, чтобы его так отвлекали посреди мастурбации, Бокуто тоже наверняка не обрадуется. Другой вариант — он может перевернуться на левый бок, спиной к нему, но тогда правым ухом все равно все будет слышно. Даже лучше, чем двумя ушами. Не говоря о том, что это тоже объемное движение, но об этом он уже подумал. Пока он думает, Бокуто стягивает с себя одеяло. Куроо машинально поворачивает голову на движение и чувствует, как в животе что-то обреченно обрывается, а к лицу приливает кровь. И не только к лицу, но это он замечает во вторую очередь и матерится про себя. Он видел своего бро нагишом, причем не раз: общие душевые, переодевания в гостях в пижаму, когда ночевки устраивали, лагеря эти летом, когда по жаре только в труселях и рассекать, он его даже со стояком вот недавно видел, поржали еще, да с кем на тренировках не бывало от азарта? Но вот за мастурбацией он его не заставал. И зрелище было, в общем-то, если не красивое, то притягивающее взгляд. Куроо с усилием зажмуривается и слышит скрип ткани под чужими ногтями — Бокуто зажал простыню в кулаке. Приоткрыв один глаз, Куроо мучительно краснеет, но смотрит, как напрягаются мышцы левой руки — красивые мышцы, чего уж там, — как движется при дыхании широкая грудная клетка, как мелькает между губами кончик языка (опять этот звук, ну почему он такой?..), как левая рука отпускает простыню и присоединяется к правой, синхронно с ней движется по стволу, а потом спускается ниже, перебирает и как будто щекочет мошонку. Пальцы на ногах Бокуто поджимаются, и Куроо мельком вспоминает, что его бро с трудом терпит щекотку. — Тетсуро… Он слышит этот шепот на выдохе и цепенеет, замирая на собственном вдохе. Он не может шевельнуться даже ради того, чтобы отвести глаза, так и продолжает смотреть, широко их раскрыв. Мысли лихорадочно скачут в голове, начиная с того, что для них иногда было нормально постебаться над собой и поиграть в пару влюбленных на потеху знакомым, и заканчивая тем, что Куроо на волне кучи интернетных постов о разных видах сексуальности и ориентации практически причислил себя к бисексуалам. Потому что да, тренировки женской волейбольной команды, безусловно, очень поднимают дух и не только, но и некоторые парни с этим справляются тоже на ура. Как и с тем, чтобы красиво дрочить — тоже. Бокуто поворачивается на спину и раскидывает ноги в «бабочке» — Куроо завидует его гибкости, — запуская свою левую руку, кажется, слишком далеко, а правая продолжает размеренно двигаться на члене. Он рвано вздыхает, как будто всхлипывая, и стонет сквозь зубы. Куроо хочется сжать бедра и скрутиться в комок на боку, потому что одеяло над ним заметно приподнимается. И Куроо не хочет задумываться, почему именно. А Бокуто все еще не открывал глаза. Куроо сдается. Плюет на то, что будет потом: с тем, что будет, он потом и разберется. Как-нибудь, но разберется, а сейчас думать уже не сильно хочется ни о возможных проблемах, ни о собственной ориентации, ни о морали и этике. Он запускает руку в трусы и сжимает себя крепко, почти до боли, но еще приятно. И смотрит на Бокуто не отрываясь. Бокуто, все-таки, правда красивый, на него долго можно смотреть, что на площадке, что сейчас. Хотя иногда он ведет себя как идиот, вот прямо как сейчас, например, но какая уже нахрен разница, тормоза сорвало к чертям у них обоих. Куроо замечает, что дышит с ним почти в унисон, если вообще реально поймать чье-то полностью сбитое заполошное дыхание, но он и сам-то дышит уже через раз. Только он пока не стонет так почти что жалобно, сквозь зубы выдыхая чужое имя. А Бокуто начинает понемногу выгибать на постели в предоргазменных судорогах, он сворачивает голову на бок, вжимается в подушку щекой. Они встречаются взглядами. Бро, только не ляпни мне тут «привет», я тебя прошу! Рука Бокуто замирает, и сам он весь как будто сжимается в тугую пружину. Бросает взгляд на одеяло, но оно далековато откинуто, и прикрыться ему кроме как собственной рукой — нечем. Куроо замирает тоже, но под одеялом незаметно поглаживает себя кончиком пальца по уздечке, ну не любит он прерываться. — Куроо… И много ты видел? — шепотом, обреченно. — Достаточно, — уклончиво отвечает Куроо. — И слышал?.. — Тоже. — Извини? Просто так вышло, не знаю как даже. — Понимаю. Та же фигня. Куроо уверен на процентов девяносто, что говорят они о разном, но слова почему-то кажутся правильными. Бокуто прячет глаза в сгибе локтя и делает глубокий вдох, задерживая дыхание, как будто на что-то решаясь. Говорит быстро, как будто боясь передумать: — Можно попросить тебя о помощи, как бро? Куроо тихо, но откровенно охреневает, но вообще-то они обещали, что помогут друг другу всегда. Хотя эта ночь сама по себе уже стоила тонну охренения, и от еще кусочка ничего не изменится, поэтому он кивает. В конце концов, просто потом в конце прозвучит киношная фраза, что все останется в этой комнате. — И что мне делать? — Лежи и не шуми. В чем, собственно, помощь тогда, думает Куроо, но озвучить не успевает — Бокуто перебирается к нему на футон, отнимает одеяло, усаживается на колени между раздвинутых ног и бормочет что-то невразумительное, похожее на «извини, пусть это — как компенсация», но Куроо не догоняет, о чем он. А он цепляет пальцами трусы Куроо и будто бы медлит, как будто давая возможность передумать. Но Куроо уже потерял смысловую нить происходящего и просто плывет — по течению и на волнах исходящего от Бокуто тепла. Поэтому он позволяет стянуть с себя трусы и даже почти грациозно вытягивает ноги вверх, чтобы снять белье совсем и бросить где-то рядом. А Бокуто оглаживает его бедра и раздвигает их, ставя его ноги снова по бокам от себя. И снова медлит, смотрит пристально в глаза, как будто спрашивает — только Куроо не может понять, что именно. Если разрешение, то для Бокуто оно уже точно не нужно — это же Бокуто, ничего страшного не случится. Куроо понимает, что ошибся настолько капитально, что впору истерично ржать. Бокуто берет в ладонь его член и он чувствует, какие у него теплые и немного влажные пальцы. От этого малость мутнеет в голове, но когда Бокуто берет член в рот, это ощущается, как будто по телу прокатилась горячая волна и затопила все мозги. Хотя остается одна ясная мысль — Бокуто абсолютно нагло манипулировал им с помощью ранее данного обещания помочь. Куроо становится как-то слишком весело от понимания, что он может спокойно сказать, что «это не я, меня заставили». Так что он просто отпускает себя: прикрывает глаза, откидывает голову на подушку, расслабляется и кладет ладонь Бокуто на затылок, аккуратно направляя и задавая темп. — Только за волосы не тяни, — просит Бокуто, выпуская член изо рта, а Куроо чувствует головкой, как шевелятся его губы, когда он это говорит. — Не буду. Бокуто облизывает губы (снова, снова этот звук, он теперь будет галлюцинацией преследовать Куроо везде!..), широко лижет уздечку, потом щекочет кончиком языка отверстие уретры и вбирает член в рот до середины. Это мокро, тепло, и его язык постоянно движется, будто обнимая ствол то с одной, то с другой стороны. Куроо ведет, потому что не так много минетов было в его жизни, а у Бокуто получается очень неплохо, особенно если это у него в первый раз. А если не в первый, то Куроо не хочет об этом думать. Бокуто шумно дышит носом и продолжает, помогая себе рукой. Он массирует раскрытой ладонью яички, и Куроо жмурится, едва удерживая стон. Все-таки, его попросили лежать и не шуметь. Рука с яичек смещается на ствол, держит, сжимает, а рот с каждым движением головы вмещает в себя все больше и больше длины. Это становится интересным и Куроо стоит усилий удержать свои бедра, чтобы не толкнуться навстречу теплому рту. А Бокуто продолжает вбирать все глубже, медленно и ритмично двигаясь, пока головка не упирается в горло. Куроо дрожит и шепотом просит перестать, потому что это уже слишком, и вообще "где, блять, твой рвотный рефлекс, чертова сова?!". Но Бокуто все решил, и вы не переубедите Бокуто Котаро, если он что-то для себя решил. Он решил, что все будет настолько, настолько он может. Он старательно сосет, пряча зубы и работая языком, и свободной рукой надрачивает себе, потому что сложно уже терпеть. Его дыхание сбивается, он чувствует, что уже не контролирует себя и стонет прямо с членом во рту, хотя получается тихо и глухо, но это и хорошо, никто не услышит. Зато Куроо чувствует, как вибрирует в горле звук и становится так приятно, что хочется отодвинуться, сбежать, потому что это снова слишком, но Бокуто не пускает, держит за основание члена и прижимает к промежности мошонку. Выпуская изо рта головку с таким развратным звуком, что Куроо еще больше краснеет, он целует самую верхушку, потом уздечку, трогает ствол мокрыми губами на каждом сантиметре, и от губ к члену протягивается ниточка слюны. Кожа Куроо там уже настолько чувствительная, что он чувствует даже такую мелочь и вздрагивает каждое мгновение, потому что эти касания приятны до помешательства. Бокуто спускается до мошонки и выцеловывает каждый сантиметр уже там, надавливает языком, жарко дышит и почти ставит засосы, но Куроо мечется под ним и выворачивается, на вдохе и выдохе выстанывая что-то не совсем осмысленное. Бокуто смотрит Куроо в лицо, искаженное от удовольствия, длинно облизывает ствол от основания до верхушки, и его накрывает оргазмом, от которого закладывает уши. Он кончает себе в ладонь с несдержанным стоном и вжимается лбом Куроо в живот, а тот перебирает в пальцах его волосы. Едва отдышавшись, Бокуто вытирает руку об простыни, мысленно извиняясь за это перед Куроо, но ему сейчас нужны будут обе руки. Одной он надрачивает Куроо, а другой поднимает и держит его бедро, чтобы тот не сводил ноги. Бокуто очень надеется не получить по башке за то, что он хочет сделать, но Куроо уже в том состоянии, что вряд ли будет драться. Он снова спускается поцелуями от основания члена вниз, на мошонку, но не останавливается на ней, а спускается еще ниже. Отвлекает, целуя внутреннюю сторону бедра, трется о нее кончиком носа, а потом касается языком самой промежности, ведет кончиком вниз, к отверстию, кружит вокруг, лижет раз за разом прямо по нему очень мокро и горячо, слушает шипение Куроо и терпит, как его все-таки тянут за волосы. Куроо щекотно, мокро и немного стыдно, а еще он чувствует дразнящие, стекающие по промежности капли слюны и стонет в голос, зажимая рот свободной рукой. Он хочет свести ноги, но из-за Бокуто получается только подтянуть их к себе и открыться еще больше. Он пытается потянуть Бокуто выше, обратно к члену, потому что слишком смущает, когда он с таким усердием вылизывает его промежность. Но это тоже оказалось до одури приятно, и Куроо уже даже не знает, чего он хочет больше: чтобы полизали там еще или чтобы снова брали в рот до самого горла. Но самым понятным и простым желанием является наконец кончить, о чем он сбивчивым шепотом просит, срываясь на стон. Теперь Бокуто больше не держит его ноги, он вообще распрямился и только трогает руками — одной надрачивает ужасно чувствительную головку, а кончиками пальцев другой водит по мокрой промежности. Мягко гладит анус, едва касаясь, даже не пытаясь проникнуть внутрь, но от этого легкого прикосновения рвет крышу, и Куроо не понимает, от чего ему приятнее. Он кончает с немым криком, зажимая ладонью рот, и еще с минуту не может отдышаться, пока Бокуто стирает с него и себя сперму краем простыни. Потом он набрасывает на Куроо одеяло, перекатывается на свой футон и сам накрывается одеялом почти с головой. Куроо подает голос первым: — Бро, я думаю, это все останется в этой комнате, да? — Да. — И мы не будем это обсуждать потом? Бокуто молчит. Долго молчит, поэтому Куроо снова зовет его. — На самом деле, Куроо, мне есть, что сказать, но не сейчас. И даже не на утро, а потом, совсем потом. Не знаю, когда, но есть что. А пока не думай об этом, ладненько? Спокойной ночи? — Ну, ладно. Спокойной ночи. Да черта с два он не будет об этом думать.