———
Больничное крыло — такое странное место, размышляет Сириус со своего стула рядом с кроватью Римуса. Все эти белые одеяла, белые коконы балдахинов вокруг кроватей и распахнутые белоснежные шторы. Яркие потоки дневного света беспрепятственно проникают внутрь — все это в совокупности заставляет испытывать странные приливы спокойствия, даже умиротворения, что никак не вяжется с обстоятельствами, которые обычно сюда приводят. (Например, тот случай, когда пришлось, м-м, заимствовать на некоторое время саламандру с ухода за магическими существами для того, чтобы улучшить состав фейерверков. Это был однозначно хороший повод загреметь сюда). Деревья за окнами тихо шелестят, когда Римус шевелится, сворачиваясь еще туже в клубок, и ложится на другой бок — лицом к Сириусу. Он еще ни разу не просыпался за все то время, пока Блэк сидел здесь, но это ничего. Некрасивая глубокая рана пересекает его лицо — от самого глаза, вдоль носа и щеки. Хотя он сам обычно говорит, что царапины — это не самое худшее. Самое худшее, как он всегда говорил (точнее не то чтобы всегда, он вообще не жаловался и уводил разговор с этой темы, разве что такие откровения могли случайно проскользнуть между делом), самое худшее — это тотальное изнеможение, когда нет сил даже поднять руки, чтобы снять рубашку. Однажды, и Сириус надеется, что это однажды случится как можно скорее, они обязательно придумают способ помочь ему избежать всего этого или хотя бы постараются уменьшить вред, который он неосознанно сам себе причиняет. Так что пока пусть он и дальше отсыпается как можно дольше, отдыхает и набирается сил. А Сириус тем временем почти добивает свое эссе по зельям, к которому так долго не мог подступиться. Было в этом что-то особенно приятное — заниматься своими делами рядом с Римусом и ждать, пока он проснется. Полог бесшумно приоткрывается, пропуская миссис Помфри, и снова закрывается, качаясь медленными волнами. У нее наготове палочка для диагностики состояния Римуса, и Сириус вздрагивает от неожиданности в то время, как Люпин совершенно безмятежно продолжает спать. — Мистер Блэк, — тяжело вздыхает она, впрочем голос остается ровным, и в нем не проскальзывает ни единой недовольной нотки. — Вам пора. Я и подумать не могла, что вы все еще здесь, урок начался минут десять назад. Вы вообще что-нибудь ели с тех пор, как пришли? Сириус тоже вздыхает и спешно собирает сумку. — Да, я ел, мэм, — мимоходом уверяет он. В последний и единственный раз, когда он пропустил ланч, чтобы быть здесь, миссис Помфри отругала его так, что, должно быть, даже его мать бы покраснела от таких эпитетов. А она знала толк в ругани. — Ну тогда иди, — она опускает палочку, видимо, удовлетворенная состоянием Римуса, и подталкивает Сириуса к выходу, а потом спохватывается. — Стой. И наколдовывает клочок бумаги, чтобы написать записку на урок, отдает ему и снова подталкивает в спину. Сириус кладет бумажку в карман. — Спасибо, мэм. Конечно, глупо говорить, что он считал миссис Помфри хорошей, потому что человек, который заботится о твоем здоровье, по умолчанию заслуживает этого, но Сириус безмерно ее уважал и ценил то, с какой материнской заботой она ухаживает за Римусом. Поэтому не стал злоупотреблять ее терпением, хоть и жутко хотелось задержаться еще. — Вы хороший друг, мистер Блэк, — говорит она, когда Сириус уже скользнул за шторку. Он делает вид, что не услышал, потому что не хочет отвечать. Миссис Помфри говорит так всякий раз, когда Блэк приходит к Римусу, и это, очевидно, лучший комплимент, который только можно услышать, но с каждым месяцем тугая спираль в животе закручивается все туже, что-то подступает к горлу, в глазах нестерпимо щиплет.———
С. О. В. закончились, и солнце ласково лижет лицо Сириуса, когда он вылезает из озера, в полной мере наслаждаясь последними деньками перед каникулами. Римус ушел на последнее в этом году собрание старост, а Джеймс клянчит у эльфов сладости, хотя с завтрака едва прошел час. Сириусу лень шевелиться, так что он просто лежит на траве в тени, а Питер в обличии зубастого грызуна сворачивается клубочком на его груди. Сириус бы никогда не смог разгуливать по улице, будучи Бродягой, но Хвост совсем маленький, да и у многих учеников были крысы, так что он совсем не привлекал внимания. Питеру можно только позавидовать — лежит себе спокойно и никому не вздумается его тревожить. Тихие попискивания, должно быть, убаюкали Сириуса, потому что, открывая глаза, он видит Питера уже в человеческом обличии. Тот потряхивает друга за плечи в осторожной попытке разбудить. — Вот, — говорит он, — Джеймс притащил пирожки, твои любимые. И лимонад. Сам опять ушел, я без понятия куда, вроде что-то насчет квиддича, Макгонагалл вызвала. Или насчет транфигурации? Он не объяснил. Ну и вообще, я не сплю и мне скучно, значит и ты не должен спать. Давай, поешь, — он передает сырные пирожки, выглядя почти виноватым. Пирожки вкусные, да и вообще нет смысла отказываться от еды, которую Джеймс достал с таким трудом. Или от любой другой еды. Сириус запивает лимонадом и снова откидывается назад, замечая, что Питер наблюдает уж слишком скептически. — Ну и что? — спрашивает Блэк, приподнимая бровь. (Выходит не очень, потому что поднимаются сразу обе, но он бы ни за что этого не признал). — Тебя кто покусал, Бродяга? — начинает Питер. — Блохи? На тебе лица нет. И есть причина для этого, думает Сириус. Он пожимает плечами и пьет еще, лимонад холодным и кислым глотком оседает в горле, и слова никак не вылетают наружу, когда он наконец решает ответить. — Я... — произносит он наконец, откидываясь на спину и заглядываясь на небо, — я... не хочу домой. Этим летом. Зимние каникулы были отвратными, и теперь я совсем не горю желанием оправдывать все заоблачные ожидания великого и древнего рода Блэков, — он заканчивает говорить с усмешкой и тяжелым вздохом одновременно. Питер понимающе хмыкает, и Сириус продолжает говорить, чувствуя, как слова теперь уже накатывают лавиной. — И все бы ничего, если б я был один, но... но я люблю Регулуса. Правда люблю, хоть мы и совсем не похожи. Но он только читает все время и избегает меня, так что все так... Ну и по тебе я буду тоже скучать. — Ну, мы же спишемся, — отвечает Питер. — Все как обычно. — Да, Пит. Спасибо. Но это... другое? — О, Бродяга, это точно. Комната будет такой пустой без нас, да? Да, это оно. — Ага, — Сириус кивает. — Конечно, могу одолжить моих кузин, но вряд ли родители оценят. — Вряд ли кузины это оценят, Пит, — добавляет Сириус. — Ну, и это тоже, — соглашается он. — Но я всегда могу выкроить время, чтобы улизнуть. И встречай Хвоста в своей комнате. — А это мысль. Спасибо. Надо будет обдумать хорошенько, может выйти неплохо. Облако, похожее на фигурные песочные часы, медленно проплывает высоко в небе прямо над головой Сириуса, когда он переворачивается, чтобы взять еще один пирожок. — И знаешь, — Питер наблюдает, как Сириус пытается устроиться удобнее, снова перекатываясь на живот и опираясь на локти, чтобы не подавиться. — Может, Сохатый и не такой хитрец, как я, но тоже постарается. Готов поспорить, что он примчится сразу же, как только ты придумаешь, под каким предлогом можно смотаться из дома. И сходит с тобой на одну из игр Ос**. Или на две. Плюс его мама не против собрать нас всех, да? Может, и ты сможешь забежать на ужин разок-другой, если, конечно, не будешь под домашним арестом. Хорошо, что Питер начал этот разговор, потому он прав — Сириус слишком погряз в своих путанных и тяжелых мыслях, чтобы помнить — он, черт подери, один из Мародеров, и вместе они преодолеют все, что угодно. — Да, спасибо, Пит. Ты прав. Питер специально тянется через горку еды, чтобы легко ударить его по голени. — Конечно, я прав, для чего-то же я здесь. Джеймс тоже умрет со скуки один, поэтому приложит все силы, чтобы не торчать все лето дома и не пинать садовых гномов. Да и вы с Римусом лучшие друзья, что вообще в целом мире может изменить это? Он по-любому всунет тебе тонну книжонок из отцовской лавки и заставит открыть дистанционный книжный клуб. Питер смеется, и Сириус тоже улыбается, заталкивая глубже внутрь неприятное чувство, которое продолжает неопределенно зудеть где-то в груди. Он никогда не думал, что Римус его лучший друг. И ему даже в голову не приходило, что для Римуса он тоже. Лучший друг. А теперь Пит говорит это так просто, так небрежно, как будто это нормально — не быть ни для кого лучшим другом. — Пит... — начинает Сириус, но даже не знает, что сказать дальше. Тот задиристо ударяет его снова, легко и почти невесомо. — Не переживай насчет этого, Бродяга. Не переживать насчет чего? Из-за чего, по мнению Питера, он должен беспокоиться? Вообще-то есть много причин. Сириус мысленно уговаривает себя успокоиться. — Ага, да. Ты лучший, Пит. — И не забывай об этом. Потом они просто лежат в тишине, и спустя пару минут раздается тихий хлопок и небольшая крыса заползает Сириусу на руки, обнюхивает пальцы и носится рядом, выглядя совершенно очаровательно. Сириус снова улыбается и рассеянно гладит мягкую шерстку. В голове все крутилась фраза, уверенно сказанная Питером. Да и вы с Римусом лучшие друзья, что вообще в целом мире может изменить это? Может так и было раньше, но никак не сейчас. Что вообще сделал Сириус, чтобы заслужить эту дружбу? Да и если быть честным, после того инцидента со Снейпом несколько месяцев назад Сириус мог думать только о том, насколько он не заслуживает Римуса. Точнее не мог перестать думать о той пустоте, которую тогда чувствовал, будто он предал все, что между ними было. Если бы Сириус предал Джеймса, он бы чувствовал то же самое? Нет, никогда. Но раньше он бы и не подумал, что будет чувствовать это с Римусом. Как будто он сам выбрал это чувствовать. Да, Джеймс его лучший друг, но бесконечные недели, когда Римус не разговаривал с ним и не пускал в свою жизнь, оставаясь рядом, в той же комнате, на расстоянии вытянутой руки — это совсем другое. Может Сириус чувствовал себя таким разбитым из-за этого тоже. Римус и правда откроет какой-нибудь чудной книжный клуб, и его совы будут приносить в лапах рассказы о посетителях лавки отца. Но прошло так мало времени с тех пор, как Сириус перестал удивляться каждый раз, когда Римус разговаривал с ним или легко приобнимал за плечи. Письма — это не то же самое. Что если между ними опять все разладится за лето? Тем временем Питер соскальзывает с его пальцев и забирается в рукав мантии, скоро появляясь у самого уха, быстро обнюхивает, будто бы знает, какие мысли роятся в этой голове. Сопит и скребется короткими коготками, и у Сириуса по коже бегут мурашки от щекотки. — Хвост, либо голова, либо руки. И крысеныш возвращается в ладонь. Если Сириус и правда лучший друг Римуса, тогда можно не волноваться о том, что все разладится. Но Сириус прекрасно знал, что уже не раз облажался, их дружба теряла опору и по-настоящему разваливалась, а потом снова возвращалась в норму. Но в этот раз все просто казалось другим.———
Солнце целый день пряталось среди рыхлых облаков, а сейчас мягко скользнуло за горизонт, не видя, как Мародеры рассаживаются вокруг стола на веранде Люпинов, чтобы съесть самое восхитительное ризотто на свете. Сириус думает, что лето должно быть именно таким. Жаль, что оно последнее для них. После седьмого курса уже не будет ленивых каникул, да что там каникул, черт возьми, Сириус даже не представляет, что они вообще будут делать. Но пока это не проблема. Пока он собирается взять как можно больше из этого лета и съесть уже наконец фирменный пудинг миссис Люпин, который она сейчас несла к столу. Когда с пудингом было покончено и все до безобразия объелись, Сириус предлагает свою помощь и начинает собирать тарелки со стола, чтобы отнести на кухню. Сегодня его очередь — они уже довольно долго гостят здесь и успели распределить обязанности. И Сириусу по-настоящему нравилось выполнять все эти мелкие поручения, все больше приобщаясь к большому целостному механизму — семье. Именно так он чувствовал себя здесь. Джеймс, Римус и Питер уже унеслись внутрь сада, чтобы попинать мяч — настоящий маггловский футбол, и крикнули ему присоединяться как можно скорее, чтобы устроить матч два на два. Мистер Люпин тоже собирает посуду со стола и идет вслед за Сириусом, чтобы расставить блюда в холодильнике (он работает благодаря магии, но Люпины все равно предпочитают маггловское название). Потом взмахивает палочкой, и раковина окутывается легким свечением, в котором плещется посуда. Так что Сириусу теперь нужно только достать чистые тарелки, чашки, ложки, вилки и вернуться через часок, чтобы расставить на полках (Миссис Люпин настаивала на сушке в естественных условиях. И кто он такой, чтобы спорить?). Сириус приносит еще одну кучу тарелок и чашек, складывает их в раковину, потом снимает пустую кастрюлю с плиты и отправляет ее туда же. Мистер Люпин в это время складывает газету, которая была разложена на столе. — Сынок, — говорит он, прежде чем Сириус умчался на улицу пинать мяч. Блэк оборачивается и мягкое тепло разливается у него внутри, ощущение настоящей крепкой семьи, еще более сильное от того, что этим летом Сириус оставил свою собственную. Он все никак не мог привыкнуть к таким ласковым обращениям. — Да, сэр? Мистер Люпин закатывает глаза, но не раздраженно, выражение его лица остается таким же мягким и ласковым. Он никак не комментирует этот официоз, вместо этого прочищает горло, будто волнуясь, и говорит: — Просто хотел поблагодарить за то, что ты приехал этим летом. Не хочу обидеть, но Римус много рассказывал о твоей семье и я знаю, что Поттеры тоже не против помочь. Но, я надеюсь, ты понимаешь, что всегда желанный гость здесь. У Римуса... у него никогда не было братьев и сестер, поэтому нам с его мамой тоже было приятно провести время с вами, молодежью. Даже если вы все ровесники, — мягко добавляет он с улыбкой. — Но между нами, это больше для Римуса, конечно. Как я сказал, у нас небольшая семья и он никогда особенно не общался с детьми, будь то родные братья или кузены. Но теперь я вижу, что он нашел все это в вас. Могу даже позволить себе сказать, что для него вы и есть братья. Мистер Люпин заканчивает с некоторой неловкостью, но Сириусу достаточно и того, что он уже услышал. Он рвано улыбается в ответ: — Я ценю это, мистер Люпин. Спасибо за доверие, правда спасибо. Римус... очень много значит для меня... то есть для нас. Спасибо. Он выговаривает это скороговоркой и позорно сбегает, поджав хвост, вот уж чем точно не стоит гордиться. Просто больше ничего говорить не хотелось и точно не хотелось обдумывать слова отца Римуса.———
Этой же ночью после того, как Джеймс с Питером все же надрали Римусу и Сириусу зады в футбол, мародеры тащатся наверх готовиться ко сну. Но перед самим сном, конечно, долго играют в подрывного дурака, пока каждый ждет своей очереди в ванную. Сириус выигрывает три раза подряд и потом вызывается следующим в душ, потому что чует, что дальше обязательно будет проигрыш. Когда он выходит, Питер ждет в гостиной, а Джеймс уже ушел спать в гостевую комнату. Блэк приехал сюда на пару недель раньше остальных, потому что не хотел напрягать Поттеров, хоть они всегда настойчиво зазывали в гости. И поэтому до сих пор ночует у Римуса, где они разбили лагерь с самого начала. Джеймса и Питера заселили в соседнюю комнату, и они по очереди менялись кроватью и спальным мешком по какой-то сложной системе, которая включала в себя карты с шоколадными лягушками. (Сириус никогда не спрашивал). Он возвращается к Римусу в комнату, надевает пижаму и ерошит волосы полотенцем, а потом развешивает его, чтобы сохло. Здесь тускло, единственный свет — от настольной лампы у изголовья кровати. Кстати кровать широкая, даже большая, совсем не то, что их четыре коротышки с пологами, впихнутые в одну комнату в школе. Римус отодвигает одеяло сбоку от себя, и Сириус забирается на кровать. Свет гаснет спустя пару секунд, и они лежат в абсолютной тишине. Потом Римус двигается с края на середину и укладывает голову у Сириуса на груди. Она рвано поднимается и опускается, хотя Сириус правда старается успокоиться. В первые ночи он настаивал на спальном мешке несмотря на то, что гостевая комната была еще пуста, и пресекал все протесты. Наконец они сошлись на этой комнате, но при условии, что спать он будет на кровати. Каким-то образом аргумент «ты же гость» обрел железное подтверждение «значит спишь здесь». К четвертой ночи Римус просто сказал заткнуться и спать на свободной стороне, пока он Сириуса еще не ударил. Хотя оказалось, что удары — это вовсе не проблема. Проблемой стали объятия. Сириус всегда был жадным до тактильного контакта, и друзья не возражали против постоянных похлопываний по плечу и взъерошивания волос после удачных шуточек. Но эти объятия были совсем другими — однажды утром Сириус проснулся, мягко приобнимая рукой Римуса за грудь. И они просто молча позволили этому случиться. Иногда они долго лежат так, разговаривают о школе, о квиддиче или об очередной заумной книге, которую необходимо прочитать всем членам уже-не-дистанционного-читательского-клуба, в котором состоят всего два человека. Иногда вообще не разговаривают. Никогда не обсуждают эти объятия, потому что обсуждать тут нечего — если это ощущается так легко и естественно, значит все нормально. Но сегодня все иначе. Отец Римуса сказал «братья», а братья обычно не делают ничего такого, как только вырастают из сопливого возраста. Сириус медленно вдыхает и выдыхает, но спокойнее от этого не становится. Ему нужно что-то сказать. Слова уже крутятся на кончике языка, но он боится произносить их вслух, потому что не уверен в том, что они правильные. Спустя несколько таких напряженных выдохов Ремус тянется, чтобы мягко коснуться губами его щеки, и шепчет: — Все хорошо, Бродяга. И все внутри не должно настолько расслабляться от этих губ на его коже и от слов, которые они произносят. Римус даже не знает, из-за чего Сириус переживает. Мерлин подери, сам Сириус не знает, из-за чего он переживает. Или это вранье, он знает, но просто не хочет признавать. В итоге он просто проглатывает эти назойливые слова, оставляя до лучших времен. Сердце тяжело бьется в груди, когда он в ответ тоже целует Ремуса в щеку, потом тот поворачивается, и щека, чуть жестковатая от проступающей щетины, сменяется мягким теплым ртом, и это уже слишком. Бесконечно долгий год и все перемены, произошедшие с тех пор, как Сириус боялся потерять Римуса навсегда, а теперь он здесь, под боком — всего просто слишком много. Тишина затягивается так сильно, что за это время мог бы рухнуть целый дом. И Сириус бы даже не заметил. Римус отодвигается. — Все хорошо, Бродяга, — говорит он снова. — Все хорошо, если ты этого хочешь. Сириус только моргает и дышит. Он хочет это, но это не то же самое, что у Джеймса с Лили. Такого он не чувствует. Он даже не знает, что именно чувствует сейчас, кроме максимального комфорта в объятиях своего друга, словно он принадлежит этим рукам.———
Возвращение в школу означает возвращение к маленьким кроватям с огромными пологами, означает возвращение в шумную четырехместную спальню. Последнюю неделю лета Сириус провел у Поттеров, и все было хорошо. Первые школьные деньки тоже были ничего, все потихоньку привыкали к новому расписанию и снова втягивались в рутину, где надо помнить, какой сейчас день недели. Но не прошло и недели, как Сириус понял, что тоскует по совместным ночам с Римусом. Было что-то приятное, даже необходимое в том, чтобы иметь под боком другого человека — точнее именно Римуса — вместе засыпать и вместе просыпаться. В этой шумной комнате с маленьким кроватями было бы сложно провернуть такое. И Сириус расстраивался. И все же они по-прежнему проводят большую часть времени вместе, и никто не обращает внимания, когда Сириус как обычно шумно и неизменно драматично падает в объятия Римуса в гриффиндорской гостиной и требует помассажировать голову. Должны же быть какие-то плюсы в репутации совершенно непредсказуемого персонажа, и один из них — никто уже давно ничему не удивляется. Порой Римус непринужденно берет его за руку под столом во время завтрака, и внутри словно проносится со свистом шаровая молния, разламывая внутренности на две ровные части, — сладкое предвкушение и беспричинное мучительное беспокойство. Пока Джеймс и Питер все еще спят ленивым субботним утром, Сириус идет в ванную чистить зубы. Римус уже бреется здесь. Они делят раковину в многозначительной тишине. Сириус выплевывает пасту и полощет рот, Римус тоже умывается, чтобы стереть пену, оставшуюся от бритвенного заклинания. Они смотрят друг на друга, и Сириус глубоко втягивает носом такой тяжелый сейчас воздух, а потом нетерпеливо льнет к Римусу, и они целуются впервые после летних каникул. Почти привычное уже ощущение горячей молнии внутри сменяется трепетом, приятным волнением и вместе с тем страхом. Римус понимающе прижимает его к себе крепко, но совсем легко. — Доброе утро, Бродяга, — шепчет он в губы Сириусу. — Доброе, — он улыбается в ответ. Римус пахнет свежестью пены для бритья и совсем другой зубной пастой, не той, что использует Сириус. И им нужно поговорить об этом. Не о пасте. Они так и не обсуждали ничего, Римус просто сказал «если ты этого хочешь», но только этого он и хотел. Им просто нужно поговорить об этом. Сириус снова чуть наклоняется и целует гладкую щеку, замирая так на мгновение, которого всегда слишком мало. — Завтрак? — спрашивает он, отступая назад и освобождаясь от объятий. Римус кивает. Да, им нужно поговорить об этом. Позже.———
На следующий день Мародеры дольше обычного валяются в постелях после того, как ночь напролет смотрели финальную игру квиддичного сезона — Осы порвали Пушек Педдл — на зачарованном плакате, который транслировал матч в реальном времени. Они даже на завтрак опоздали и явились в пижамах, и Джеймс даже не волновался о том, что Лили увидит его в таком виде. Он первым вернулся в гриффиндорскую башню, потому что еще должен был успеть одеться для сбора квиддичных капитанов, который теперь возглавляет. Когда пришли с завтрака остальные, Джеймс уже мчался обратно и поторапливал всех у портрета, переодевшийся и даже почти причесанный. Питер тоже неохотно собирается — их разбили на группы для выполнения проекта по травологии, и его ждала напряженная работа. Сириусу никуда не нужно, потому что дата сдачи проекта у его группы в декабре, так что времени еще полно. И он долго стоит возле своего сундука в задумчивости. Пора бы уже одеться, думает он. Плюсы: скорее всего в нормальной одежде не будет так сильно клонить в сон, как в пижаме. Минусы: чертовски лень. Но его размышления прерывает Римус — подкрадывается сзади и мягко приобнимает, прижимаясь губами к шее выше воротника пижамной рубашки. Сириус замирает, чувствуя одновременно удивление, щекотное покалывание и нервную дрожь. — Привет, — шепчет Римус, еще раз касаясь губами кожи. — Привет, — шепчет он в ответ, слова застревают в горле и приходится откашляться. — Я тут одеваюсь?.. Сириус вдруг понимает, насколько близко они стоят — всего два слоя одежды. Римус отодвигается и делает шаг назад. — Хорошо? — говорит он. Спрашивает. И выглядит обеспокоенным, когда Сириус отворачивается. Черт, им действительно нужно поговорить об этом. — Я сейчас, — обещает Блэк, бегло целует Римуса в обе щеки, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди, хватает первую попавшуюся одежду и исчезает ванной. Там он быстро переодевается и даже успевает сбрызнуть холодной водой горящие щеки, чтобы успокоиться и оправдать свой побег сюда. Обычно он не стесняется переодеваться в комнате или в квиддичной раздевалке, но это совсем другое. Им нужно поговорить, и Сириус в этот момент должен быть одетым. Когда он возвращается, Римус сидит на своей кровати, тоже одетый, его колени прижаты к груди, голова — на коленях, но он быстро оборачивается, как только открывается дверь. — Извини, Сириус, — быстро говорит он. — Я не должен был… — Все в порядке, — перебивает Сириус и садится рядом настолько близко, что они соприкасаются плечами, как бы пытается сказать этим — я здесь, все правда в порядке, я не злюсь. — Просто давай поговорим. Римус молчит, но прижимается ближе, невербально давая понять, что слушает. — Мы можем?.. — Сириус спрашивает, откидываясь на подушку, Римус тоже ложится рядом, эта кровать намного меньше, чем у него дома, но сейчас это даже им на руку. Может Сириус и не знает, что именно нужно сказать, зато может зарыться пальцами в светлые волосы и поцеловать Римуса — и это будет говорить лучше всяких слов. — У тебя волосы вкусно пахнут, — говорит Сириус, глубоко вдыхая и пытаясь скорее придумать, что еще сказать. — Спасибо? Не мыл пару дней, — его правая рука зажата между ними, а левая неопределенно зависла в воздухе, не зная, куда приткнуться. Сириус перехватывает ее и переплетает их пальцы. Неловкости вроде бы больше нет, но это только пока. Римус сказал «если ты этого хочешь», а Сириусу бы самому понять, что ему нужно, и только потом узнать, чего хочет Римус. — Что насчет поцелуев? Их оставляем? — спрашивает Римус, его голос мягкий, но напряженный. Сириус рад, что они лежат так не только потому, что это удобно и приятно, но еще им не приходится смотреть друг другу в глаза. — Да, целоваться было приятно. В смысле вообще приятно, — он подтверждает это, оставляя еще один осторожный поцелуй где-то в спутанных волосах. — Хорошо, — говорит Римус. Они так лежат на протяжении сорока двух ударов сердца Сириуса, сложно не начать их отсчитывать в такой мертвой тишине. Потом Римус приподнимает голову и спрашивает «Можно я?..», и Сириус сразу отвечает поцелуем, потому что слова больше не нужны. Они лежат еще сколько-то — точно дольше сорока двух ударов сердца, но Сириус больше не считает — у него есть дела поважнее, например, попробовать на вкус язык Римуса и провести своим по кромке его зубов. Сириус сначала жалеет, что Римус разъединяет их пальцы, но только до того момента, как эти пальцы оказываются в его волосах — такое привычное и простое, но все равно удивительное ощущение. Они отрываются друг от друга только для того, чтобы втянуть носами воздух. И еще до того, как Сириус окончательно перевел дух, Римус спускается влажными горячими поцелуями к его горлу, и снова — этого слишком много, и ощущается уже не так потрясающе. Это тоже нужно обсудить. Сириус осторожно касается пальцами его затылка. — Стой. Подожди, пожалуйста. Римус замирает. Смотрит на Сириуса, и выражение его лица снова обеспокоенное. — Просто... — начинает он, пока Римус не начал извиняться за то, в чем не был виноват. — Подожди. Давай просто поговорим. Но еще я соскучился, правда соскучился по тебе и... прикосновениям. Римус наклоняет голову. — Я тоже. Он больше ничего не делает, но Сириус все еще может чувствовать его сердцебиение. Надо что-то сказать. Открывается дверь. Джеймс, конечно, сразу же замечает их и теряется, не зная, уйти или закрыть за собой дверь. Его рука на автомате ерошит волосы. — Оу, — наконец деликатно произносит он. Но Римус уже сел, как и Сириус, так что теперь все точно на виду друг у друга. — Я, наверное... — Нет, стой, — быстро прерывает Римус, и Джеймс оборачивается. — Никому не говори. Ладно? — Что вы секретно эм... встречаетесь или типа того? Нет, все нормально, но я бы хотел поговорить с вами двумя, когда, э-э, освободитесь. Просто думал, что таким обычно делятся с друзьями. Точнее не то чтобы делятся, э-э, спасибо, не надо, но хотя бы рассказывают. Черт, то есть информируют. Лицо Джеймса краснеет пятнами, но Сириусу это даже не кажется смешным, у него внутри скучиваются холодные липкие щупальца. — Мы не встречаемся, — говорит он, уставившись на смятый плед. Взгляд Римуса ощущается кожей, но Сириус все равно не поднимает головы. Потому что он трус. — Мы ничего не скрываем, — медленно проговаривает Римус. — От тебя точно нет, Сохатый. Мы и сами не понимаем ничего. Сириус сжимает руку в кулак. Он пытается (но ничего не выходит), чтобы голос не сломался и не задрожал, когда он говорит: — Но мы не встречаемся. Все резко выдыхают, и Джеймс говорит: — Мерлин, да какого хера. Все это выглядит так, как будто мне надо убраться ко всем чертям отсюда и оставить вас двоих разбираться. И вам лучше правда хорошенько разобраться, ясно? Потому что я не позволю вам разбивать друг другу сердца, понятно? Сириус снова избегает внимательных глаз Римуса и смотрит вместо этого на Джеймса, который выглядит так, словно кто-то вспотрошил его сову голыми руками и пустил на чипсы. — Поговорите, ладно? — говорит он. — Я буду внизу. И перехвачу Хвоста, если что. И уходит, плотно закрывая дверь. — Сириус, — начинает Римус. — Я не... — Нет, — говорит Сириус, пытаясь взять и голос, и ситуацию под контроль. — Дай мне... — Нет, — настаивает Римус. — Дай мне сказать и перестань перебивать. Сириус позволяет. Он не хотел перебивать и быть таким грубым. Черт. — Я не могу оставить все, как есть, и притворяться, что это нормально, Сириус, — продолжает он. — Меня бесит. Я знаю, мне в принципе должно быть сложно найти кого-то, учитывая пушистую проблему, но я... это не временная херня для эксперимента. Я бы так с тобой никогда не поступил, поэтому это так важно. Потому что ты важен. Сириус переводит дыхание. — Хорошо. У меня то же самое. Ну, почти. Я не, эм-м, это не совсем обычно для меня. Я не хочу прям встречаться. Не хочу, но мне нравится целовать тебя и дотрагиваться до тебя, мне нравится, когда ты держишь меня за руку. Засыпать и просыпаться вместе мне тоже нравится. Но я не чувствую ничего особенного. Не чувствую того, что Джеймс испытывает к Лили, Питер к Марте, а Дженифер к Дэвиду — ну, из той книги, которую ты давал мне летом. Он перестает говорить только для того, чтобы вдохнуть. — Я знаю, тебе книга безумно понравилась, но все это совсем не для меня. Поцелуи и объятия — ладно, но что-то большее... не подходит. Я не знаю почему. Не знаю. Я не против читать об этом, но сам не особо... так что... Он наконец замолкает и не знает, что еще сказать. Плед, на который он смотрит, совсем не меняется. Потом приходит новое осознание. — Прости. Прости, Римус, я не должен был целовать тебя и все такое, я просто... Ты сказал, что я не виноват, но только я и виноват, потому что хотел всего этого. Поцелуев, объятий... и того, что мы не встречаемся, но все равно можем... Это нечестно. Я должен был подумать о том, как ты все воспримешь. Он снова перестает говорить. На этот раз насовсем. Римус садится ближе и протягивает руки, укладывает беспокойную голову Сириуса на своей груди и мягко обнимает его. Потом зарывается носом в растрепанные волосы и целует в голову. — Все хорошо, если ты этого хочешь, — говорит он наконец. Сириус чувствует, как шевелятся его губы, словно легкие потоки воздуха. И откуда вообще эти слезы на щеках? — Я должен был сказать еще летом, когда все стало таким необычным. Точнее оно ощущалось естественным, поэтому я даже не задавался вопросами. Потому что это казалось правильным. Это и есть правильно. И ты не... ты мой лучший друг, Сириус. И пока все это будет продолжаться, пока ты серьезно... — Я всегда...*** — Ой, да заткнись, — резко говорит Римус, но улыбается. — Пока мы оба не против этого... чем бы оно ни было, неважно. Я в деле. Не встречаемся. Сириус тихо шмыгает носом и пытается незаметно вытереть глаза. — Уверен? Мне было нужно время, чтобы поговорить об этом. И все прошло не так уж гладко, но... разве ты не будешь жалеть? Разве ты не хочешь всего остального? Римус обнимает его еще крепче, хотя кажется, что крепче уже некуда. — Я хочу тебя. Ладно. С этим Сириус как-нибудь справится.———
До экзаменов остается меньше месяца да и выпуск стремительно наступает на пятки. С одной стороны Сириус уже готов вырваться отсюда, начать тренироваться, чтобы скорее получить квалификацию аврора и бороться с Пожирателями смерти в ближнем бою. И просто перестать тратить все свое время на чертову домашку, когда есть дела поважнее. Но с другой стороны он был абсолютно не готов покидать стены замка, покидать свой дом, который больше-не-его-дом и выживать в одиночку. Точнее не то чтобы в одиночку. С ним будет Римус, конечно же, и Питер, и Поттеры на расстоянии одного полета. Поттеры — потому что Джеймс и Лили собираются пожениться сразу после выпуска, и Сириус просто плавился от восторга и радости за них обоих. Влюбленность Питера в Марту окончательно выдохлась еще в октябре после того, как пережила большую часть шести долгих лет и целые летние каникулы. Новой избранницей была Триша — шестикурсница из Райвенкло, с ней он проводил большую часть времени в этом году. Лично Сириусу кажется, что у них ничего серьезного, Пит закончит школу и всему придет конец, но откуда ему знать? У него вообще никогда не было серьезных отношений. Они вшестером сидят в Большом зале после завтрака в одну из дождливых суббот, сидят уже долго, пытаясь заставить себя приступить к домашней работе и подготовке к тестам, которые будут в понедельник. Пока ни у кого не выходит. Лили за это время уже несколько раз заплела и расплела свои волосы и теперь косится на Сириуса, явно тайно желая сделать с ним то же самое. — Ладно, давай, Лилс, — он приглаживает волосы на манер Джеймса, чтобы привлечь ее внимание. — Все что угодно. Только если скажешь, из-за чего так нервничаешь. — Оу, — она снимает эластичную резинку со своей косы и крутит ее в пальцах. — Ничего такого. Просто... свадьбы такие затратные, и мы, конечно, собираемся сделать все по минимуму, но маме Джеймса все равно приходится слишком много возиться. И я вообще не должна жаловаться... — И все же? — улыбается Триша. Джеймс ласково приобнимает девушку за плечи. — Давай, просто выговорись, солнце. Может они будут полезнее меня. Лили нервно смеется, запуская руки в волосы Сириуса, мягко перебирает пряди, начиная заплетать. — С этой свадьбой так много мороки, и все приходится делать самим. Плюс мы ищем, где будем жить, но хозяева квартир не особенно доверяют вчерашним школьникам, да и я магглорожденная. Мы нашли кое-что в Годриковой Лощине, летали смотреть на прошлой неделе, помните? Хозяйка сказала, что даст знать, когда примет решение. Но пока ничего не слышно. Пальцы быстро движутся к затылку, пока она говорит, переплетая темные пряди между собой. Сириус вряд ли останется с косой надолго — ему не нравится, когда волосы туго собраны сзади. Но процесс приятным, а еще приятнее, что Лили успокоит нервы. — А что насчет вас? Уже присмотрели что-то? Питер пожимает плечами. — Я вернусь домой, по крайней мере на первое время. Сэкономим на аренде, ну и помогу маме с мелкими, пока ищу работу. Сириус уже предлагал Питу пожить с ним и с Римусом и наплевать вообще на оплату, но он отказался. Сложно сказать, что именно послужило причиной — гордость, беспокойство о матери или нежелание мешаться под ногами. Хоть они и долго заверяли, что никакого неудобства в этом нет, наверное, ему самому было неловко с ними двумя без Джеймса. — Сириус нашел небольшую квартирку в Абердине, — говорит Римус, когда становится ясно, что Питер не собирается продолжать. — Мы сможем аппарировать куда угодно, но район вообще неплохой, и его родители не очень любят Шотландию, так что вряд ли заявятся в гости. Недалеко есть магическая библиотека и исследовательский центр, я отправил заявление, попытаюсь устроиться туда. Надеюсь, сработает. Но пока все тоже неясно, так что это и правда нервно. Лили понимающе хмыкает. Триша ничего о Лунатике не знает в отличие от нее — приходилось помогать и Сириусу ухаживать за Римусом, и ухаживать за самим Сириусом, когда он в этом нуждался. Лили славная. Джеймсу можно только завидовать. — Здорово, когда Сириус под боком, правда? — говорит она, перевязывая косу внизу своей резинкой. — Вечный сосед по комнате? Римус улыбается, но глаза остаются пустыми. Сириусу кажется, что у него самого выражение лица спокойнее, но он все равно рад, что Лили сзади и не может этого увидеть. Они ничего не афишируют: Лили знает, что они близки, но не вместе в общепринятом смысле. Впрочем, вряд ли она понимает, что они не встречаются. Но сейчас не то время и не то место, чтобы говорить об этом, плюс здесь Триша. Пит знает. Он тоже понимает, что у них ушло много времени для объяснения ситуации Лили. Триша еще не настолько близка. Сириус откидывает голову Лили на живот — она все еще сидит сзади. — Ага, Римус легко от меня не отделается.———
Их квартирка в Абердине совсем небольшая, расположена на втором этаже. Окна ветхие — не открываются полностью и не закрываются до щелчка. Таймер на плите визгливо вопит «Боже, храни королеву!» вместо того, чтобы жужжать или пищать, как все нормальные таймеры. А еще на внутренней стороне двери в ванную красуется ужасно болтливая картина с изображением карикатурного дракона, намертво приклеенная неведомым заклинанием. Их квартирка в Абердине — это дом. Римус работает большую часть дней в исследовательском центре выше по улице, вечером заходит в бакалейную лавку или берет еду на вынос, если слишком устал, чтобы готовить. По выходным он обычно печет маффины с шоколадной крошкой и относит полдюжины хозяину — он живет этажом ниже и никогда не спрашивает, почему Римус живет в квартире, которую снимает один только Сириус Блэк. Сам Сириус летает в Лондон, чтобы тренироваться в академии авроров. Они пропадают там с Джеймсом допоздна, выматываясь на износ, но им обоим нравится. Как минимум раз в неделю Джеймс заваливается к ним в гости, и они втроем докучают Питеру, чтобы он тоже сорвался из семейного логова и они все вместе могли посмотреть квиддичный матч. Еще по крайней мере один раз в неделю Сириус появляется в камине, высовываясь из огня как можно глубже в комнату, и вопит Римусу, что Лили уже накрыла на стол и вообще-то некрасиво заставлять даму ждать. Потом отправляется к Джеймсу, и Римус тоже аппарирует прямиком к порогу дома в Годриковой Лощине, чтобы встретиться там нос к носу с этой шумной компанией. Это хорошая жизнь. Безусловно, все они чертовски переживают из-за Пожирателей смерти и войны, которая неумолимо надвигается на магический мир, но живут здесь и сейчас. Пытаются жить. Джеймс и Лили поговаривают о детях, может не сейчас, но в будущем, и Сириус заранее безумно взволнован по этому поводу. Мерлин подери, да они будут лучшими родителями. Но все же большинство вечеров и ночей Сириус и Римус проводят вместе у себя дома. Ужинают, читают друг другу вслух, разговаривают о том, что происходит вокруг. Если честно, Сириус всегда слишком впечатлен и удивлен тем, с чем Римусу приходится сталкиваться на работе. Когда им везет и рабочий график Римуса совпадает с выходными от тренировок у Сириуса, они проводят целый день вместе, гуляют по городу, исследуя незнакомые улочки, но чаще, конечно, исследуют недры глубокого сна без всякого будильника в шесть утра. Когда им не везет, Римус работает всю ночь над очередным проектом, который надо доделать в сроки, а Сириус пропадает на полевых заданиях неделями. Ничего. Они справляются и с этим. В августе Джеймс и Сириус особенно раздражены, потому что им обоим ставят дежурства в полнолуние. И Римус отправляется в Хогсмид с утра один — у них с Дамблдором договоренность еще со школьных времен о том, что он продолжит пользоваться Визжащей хижиной. (Хижиной без ведома директора продолжают пользоваться также Хвост и Бродяга, Сохатый тоже частенько присоединяется). В этот раз Питер тоже скорее всего прибудет к ночи, но он слишком мал, чтобы помочь в случае чего. Когда Сириус возвращается домой несколько дней спустя, Римуса нет. Он разувается, идет босиком до стола, где лежит записка. Римус вернулся, но уже на работе, на ужин будет карри, если Блэк отправит ему весточку в библиотеку, что уже дома. Сириус отправляет. Потом дает знать Джеймсу и Питеру, что с Люпином все в порядке, и заваливается в кровать, забываясь глубоким сном. Просыпается он, когда за окном стемнело, Римус тоже уже здесь — в постели, мягко обвивает Сириуса руками и ногами. — Я скучал по тебе, — говорит он. — И я по тебе, — отвечает Сириус. — Иди сюда. Римус чуть приподнимается, улыбаясь, и они целуются — вот что значит возвращаться домой. — Виндала**** остынет, — шепотом предупреждает Римус. Сириус мягко укладывает его на свою грудь, приобнимая рукой. — Ничего, подогреем. Побудь со мной.