Дотянуться до звезды

Сехун долго смотрит в отражение забрызганного одному богу известно чем зеркала и думает о своём коротком, никчёмном существовании. Именно существовании. Жизнью такое назвать, ну никак, нельзя. Постоянные таблетки, неоперабельная эмфизема лёгких и, в довершение всего, постоянное враньё лучшему другу. Дышать ему осталось месяц. От силы два. - А ты можешь дотянуться до звезды, Пак Чанёль? - хрипловатый голос и громкий звук лопающейся жвачки прорезали ночную тишину. В темноте сидели двое. Двое, с полуслова понимающие друг друга. Двое, что смотрели на этот мир одинаково. Они сидели и дышали воздухом, что сейчас был особенно атмосферным. Ведь, как известно, в полночь вселенная пахнет звёздами. - Господи, Сехун, какой бред, - посмеялся тогда рыжеволосый, - ты перечитал глупых омежьих романов? Блондин, лениво болтавший худой ногой в воздухе, остановился и плотно сжал свои тонкие губы. - Какой же ты чёрствый сухарь, Чанёль. Рыжий усмехнулся. Прохладный ветер ласково перебирал его волосы, казалось, даже уши, что были в оттопырку, подчинялись его легкому дуновению. Пак Чанёль. Каким он был? Он был Широкоплечий. Мужественный и сильный. Немного вспыльчивый и иногда, когда своими "гениальными" шутеечками подъёбывал Се, раздражительный. Легко, быстро переходил в сильное, обычно кратковременное, состояние гнева. Всегда сначала делал, потом думал. Дурной и категорично - решительный. В общем, горячая голова. Про внешние данные вообще лучше не говорить. Необыкновенно. Он необыкновенно красивый. Просто до безрассудства храбрый. Чертовски очаровательный. И до боли родной. Таким был Чанёль. Таким он был в глазах Сехуна. Таким младший его и запомнит. - Да, я же альфа. Альфы и должны быть такими, - делая очередную затяжку отвечал старший, - А тебе, малой, до альфы как до Китая раком. Подкачайся что-ли, а то как скелет, кожа да кости. Ни один омега тебя не захочет. Сехун не обижался. На Чанёля вообще нельзя обижаться. Он же Чанёль. Осенние листья шелестели на деревьях, а сверчки напевали только им понятную мелодию. Поймав один жёлтый лист, Хун сразу же достаёт свой потрёпанный, видавший виды блокнот тире личный дневник, и вкладывает туда находку. - Ну, я же говорил, - прыскает в кулак старший, - Как омега, ей-богу. На что младший только фыркает и трепетно кладёт вещь обратно в сумку. Они сидят в тишине ещё некоторое время, наслаждаясь природой и обществом друг друга. Эту замечательную молчаливую атмосферу нарушает истошный кашель блондина. Грудная клетка медленно поднимается, зависает на пару секунд, и Сехуна выворачивает. Приступ подкатывает неожиданно. Младший зажимает рот ладонью, соскакивает с лавочки и через пару секунд уже сгибается над землёй, отхаркивая мокроту и розовые слюни. Старший сильно сжимает своей широкой ладонью его хрупкое, худющее плечо и голосом, пропитанным злостью, в очередной раз заставляет его пойти в больницу. - Хорошо, схожу - неправдоподобно уверяет Сехун и пытается заставить друга разжать большую, горячую ладонь, а у того в глазах отблеск ночного фонаря, у него же — умопомрачительный запах какао, от которого у Сехуна ноги подгибаются, а дышать становиться ещё сложнее. Так реагировать на своего лучшего друга - не норма. Собираясь утром в универ, младший смотрит в окно, насыпает в стакан растворимый горький кофе и опять думает. Чайник щёлкает, и кухня наполняется звуками бьющейся о керамические стенки кружки кипятка... Уютный звук. Тёплый. Закинув сумку на правое плечо, парень плетётся на занятия. Первая пара проходит относительно спокойно, за исключением одного: Чанёль почему-то на ней не присутствует. Чувство необъяснимой тревоги не покидает блондина весь день. А тем временем пиздец приобретал фееричный размах... Второй час ночи и 23 безуспешные попытки блондина дозвониться до друга (а друга ли? - противно ехидничает подсознание). 23 противных порции тошнотворных гудков, 23 исходящих и ни одного принятого. Звонок в дверь, и сердце блондина ухает вниз. На пороге стоит мокрый и ужасно злой Ёль. Он бесцеремонно хватает младшего за руку, врывается в его комнату и грубо кидает хозяина квартиры на потрёпанный диван. - Влюблён в меня? Рак лёгких? Тебе осталось пару месяцев? - надтреснутый голос его, затравленный паршиво - внезапным осознанием происходящего, звучал хрипло. Сехун непонимающе моргает и неотрывно смотрит на свой личный дневник в руке старшего. - Ты вообще, собирался рассказать мне об этом?! - обычно бархатный бас Пака сорвался на громкий душераздерающий крик, а сжатая в кулак ладонь яростно ударила по столику. Парню тогда казалось, что он убьёт его раньше эмфиземы. И Сехун молчит, боясь поднять влажные глаза на друга. Альфы ведь не плачут. А он - альфа. Пусть не такой, как типичный брутал с неудержимым либидо и железными яйцами, но всё же. - Посмотри на меня, - строго командует Ёль и, понимая, что блондин не собирается выполнять его приказа, сам цепляет длинными узловатыми пальцами острый подбородок младшего и тянет лицо вверх. Смотрит. Неотрывно. Пак, чёрт его дери, Чанёль заглядывает в самую душу, и, кажется, читает все самые сокровенные мысли. Мгновение, и в голове младшего взрываются фейерверки. Пак затягивает в нежный, тягучий поцелуй, от которого что-то в низу живота стремительно ухает и затягивается в тугой узел. Поцелуй выходит мокрый и горький из-за слёз младшего. - Не надо, - Се мотает головой, пытаясь отстраниться, - не делай этого. Мне... Мне не нужна твоя жалость. - Глупенький, - шепчет Ёль, слизывая мокрые дорожки с чужих щёк, - Дурак. РOV Чанёль Наши отношения были восхитительны. Мы были лучшими друзьями и любовниками. Понимали друг друга с полу слова. Парой ему хватало простого взгляда, чтобы понять причину моей злости. В порывах моего гнева он всегда нежно целовал меня и тихо, еле слышно шептал: "ду-ра-чок." И весь мир с его проблемами, неприятностями и раздрожителями сразу уходил далеко и надолго. С ним я чувствую себя сильнее десятков, сотен, да что там, тысяч. Я никогда ещё не был так счастлив, как сейчас. До его дня рождения оставалось каких-то две недели. И я решил всё это время быть лучшим. Быть лучшим для него. Быть лучшим среди всех. Самым. Сегодня к одиннадцати он должен был подойти к нашему месту. И я со странной, необьяснимой болью в районе грудной клетки, ожидал его прихода. Но он всё не приходил. И небо в миг стало таким серым и грязным для меня. И луна светит как обычно, ради приличия. И спряталась бы она к черту, как же я всё ненавижу. И Звёзды уже не грели и стали такими тусклыми, что их едва ли можно было разглядеть. И всё потому, что ни одна звезда не сияет так, как сиял он. Господи. Мне нужно, чтобы мой малыш пришёл. Мой малыш, которому я столько должен сейчас сказать, ещё столько всего сделать. Мне бы только слышать его хриплое, еле уловимое дыхание и собирать с его ресниц пылинки. Носить его хрупкое тельце на руках. Стискивать в объятьях. Прятать от холодного мира за своим широким плечом. Дарить цветы. Крепче завязывать его шарф. Шептать глупости и наслаждаться его краснеющими щёчками. Пришёл. Только бы он пришёл. Боже, услышь мои молитвы и помоги, помоги сука хоть раз! Я стоял под дождём и безуспешно пытался до него дозвониться. Противный голос на том конце в сотый раз повторял сухое "абонент не доступен, перезвоните позже", а я медленно и верно сходил с ума. Изгрыз все ногти. Вытрепал все нервы. Выкурил все сигареты, в надежде хотя бы дымом заполнить пустоту внутри. Я всё ждал и ждал. А он всё не приходил. И я, сквозь слезную пелену на глазах, всматривался в даль... Осознание пришло быстро, страшной и горькой истиной - он не придёт. Ни сейчас, ни через пару часов, ни завтра. Никогда. И все звёзды вмиг потухли в моих глазах. С трудом различая дорогу, я кинулся в сторону набережной. Я сел на мост и свесил ноги с парапета. В воде отражались звёзды. Те самые поганные звёзды, на которые он так любил смотреть. В голове звонким эхом отозвался насмешливый голос младшего: "А ты можешь дотянуться до звезды, Пак Чанёль?" Стоп. Могу. Ведь могу же. Да. Я могу. В последний раз подставив заплаканное лицо ветру, я закрыл глаза и потянулся за звездой. Вниз.