Точка истерии

Его срывает как-то слишком быстро: трясущиеся руки, дрожащий голос, он почти готов разрыдаться. Психика у Коннора летит быстро и со свистом, прятать труп — это для него слишком; покрывать непреднамеренное убийство — это для него слишком. У него голос временами срывается в откровенную истерию, а Лорел слишком спокойная, по сравнению со всеми ними, Лорел почти не паникует, говоря, что нужно делать. И это тихоня должна слетать с катушек, а не он. Это тихоня должна тут соплями заходиться. Вот только ничего не меняется. Ни через день, ни через два. Паутина сомнения в собственном поступке обрастает глиной, гноем, навозом. Коннор на каждом углу видит подвох, в каждом полицейском видит своего обвинителя. Они ведь все знают, все и все знают. Невозможно убить кого-то и спрятаться, невозможно жить дальше, прикидываясь, что все нормально. У него точно ничего не нормально. А она ведет себя так, будто это в порядке вещей. Она ведет себя так, будто они не таскали полночи труп на руках. — Гребанная лицемерка, вот ты кто, Кастильо, — выплевывает он ей; голос почти не ломается. Бравадой пытается скрыть свое близкое к панике, пограничное с откровенной истерией состояние. — Успокойся уже, Коннор, — звучит слишком спокойно, чуть плечо его сжимает, а он рукой нервно дергает. И она лишь ладонь убирает и тяжело выдыхает, голос понижая. — Своей паранойей ты нас и сдашь. Веди себя обыденно. Последняя фраза звучит упреком; у него в глотке ком из ора встает. Он хочет на нее орать, что она чертова идиотка, что они человека убили, что они избавились от трупа, но это еще ничего не значит. За ними рано или поздно придут. И они сядут. Они все вместе сядут. И надолго. Киттинг покрывать их не станет, Киттинг поможет усадить их за решетку на как можно более длительный срок. А девчонка до черта вся из себя такая хорошая и правильная. Девчонка якобы держать его на поверхности пытается. Помочь, успокоить, оттянуть его срывы. Ему жалость не нужна, он даже Оливеру соврал. Наплел про наркотики, наплел, что был под кайфом. Слабак-слабак-слабак. И за это, наверное, даже не стыдно. В конце концов ведь там был труп. Настоящий труп. В одну секунду живой, а потом — бам! — и труп. Коннору и не должно быть стыдно, что он не выдерживает этого. Лорел тихо произносит, когда они сидят на диванах в доме Киттинг: — Тебе нужны таблетки. Лорел говорит: — Ну знаешь, хотя бы обычные успокоительные. Лорел убеждает: — Может, летом удастся восстановиться. Ты только начни пить таблетки, ладно? А ему хочется выбить кофе из ее чашки, саму чашку из рук и перевернуть ей на пиджак. Она же ненавидит его, она же такая вся из себя правильная и хорошая, с чего ей вообще к нему лезть? Они тут не друзья. Они просто вместе спрятали труп, их лишь это связывает. Лорел — лошадка темная; у Лорел за душой свои демоны и свое чертово прошлое. И ненависти она по отношению к нему точно не питает. Скорее позерство его раздражает и вечных подход «я лучше вас». Но у него психика летит, ему помощь нужна. Лорел, наверное, слишком «хорошая», как он говорит — слово на языке бетонной крошкой; совершенно ей не подходит, — потому и пытается помочь всем. Потому и пытается удержать на грани, у самого края. Ловить Коннора она не успевает. Он от ее помощи, от ее рук отмахивается. Целует ее показушно, чтобы ее отвращением пробрало, смеется все с той же истерикой в интонации. Посылает ее помогать сивым и убогим, ему не надо. Ему и так замечательно; если не считать того, что он сесть может в любое время. — Придурок ты, Коннор, — звучит то ли снисходительно, то ли вообще никак. — Сдашь нас всех своим поведением. А потом и в психушку загремишь, — бросает как-то коротко и уходит, прихватив сумку. И он летит дальше, съезжает быстро и без права на возвращение в норму. У него кровь на руках будто бы, у него звуки разрубания трупа на части. У него снова в руках мусорные пакеты с останками. С тем, что когда-то было человеком. А все вокруг какие-то уж слишком спокойные. Все вокруг жить дальше продолжают. У Коннора мозги циклит на смерти Киттинга. Перед глазами яркие фейерверки и вспышки, дыхалки нет, будто они снова бесятся на той вечеринке, стараясь запомниться, стараясь создать себе алиби. Лорел ловить перестает, Лорел отпускает ситуацию и снова в глупую-наивную девчонку с Фрэнком играет. Коннор ненавидит ее как-то уж слишком отчетливо, Коннор хочет ее встряхнуть и сказать, что она же тоже там была, почему теперь комедию разыгрывает? Почему самая спокойная из них всех? Вместо этого в баре глушит пару стаканов, прекрасно понимая, что больше нельзя. Выпивка может развязать язык, а он трепать никому не имеет права. Истерия лишь прогрессирует дальше, ласково обнимая паранойю.