***
— Сегодня у меня хорошая новость, — весело пролепетала вошедшая медсестра, быстро захлопывая за собой дверь, чтобы быть уверенной, что пациент не попытается сбежать. Ее улыбка была широкой и вполне сносной, так посчитал Пак, поэтому повернулся к ней, отрывая взгляд от окна. — твои анализы от психотерапевта стали лучше, возможно еще четыре-пять месяцев и ты сможешь вернутся домой. — женщина углубилась в свои документы, кои с собой принесла и что-то разглядев, хмыкнула и снова подняла глаза на Пака. — Ты не рад? — Ужасно рад. Чимину не хотелось говорить, ему ничего не хотелось, единственное, чтобы его обрадовало сейчас, это долгожданное одиночество и новый листок, чтобы написать еще пару строк придуманного стиха. Но, медсестра, словно специально не заметив его подавленного состояния, прошла дальше и стала рядом с ним. Положила руку на его шею и сжала пальцы, заставляя юношу поднять на нее глаза и сказала: — Сейчас кое-кто к тебе придет, веди себя спокойно, ты должен показать, каким воспитанным ты являешься, хорошо? Хоть голос и был у женщины: спокойный, мелодичный и вполне нежный, Пак, весь сжался и нахмурился, пытаясь улизнуть от неприятного прикосновения медсестры. Она, улыбнулась в сотый и последний раз, а после развернувшись, направливалась к двери, открыла ее и вышла, молча, словно и ничего прежде не говорила. За дверь раздалось несколько пар голосов, некое копошение и шелест документов, а после все утихло. Коридор снова опустился в тишину и дрему, оповещая в тысячный раз о том, как бывает здесь диком одиноко и холодно. Холодно на душе.***
Пак, как и обычно, вышел со всеми на прогулку в маленький сад, куда их водили насладится глотком свежего воздуха и немного порезвится, в одиночеств разумеется. Каждый мог почитать книгу или погреться на солнышке, выпить горячего чая или поесть фруктов, которые передавали больным их родственники. Все было также, как и в другие дни, Чиминово настроение, которое должно было подняться, только больше испортилось и он, еле передвигая ногами дошел до лавки и плюхнулся на нее, смотря себе в ноги. На душе била тревога и омега знал, что такое бывает перед тем, как у него начнется припадок и будет жутко болеть голова. Ему хотелось собственным ногтями или чем-то острым полоснуть между легких, и достать это противное чувство: страха, начинающей паники и тревоги. Сначала, он впадает в отчаянье, бездомно глядя перед собой, а потом, он начинается злится на самого себя и называть себя никчемным, позже, когда он немного успокоится и более менее, придет в себя, его начинает колотить, как в ознобе и он сжавшись, начнет слышать голоса в свое голове. Кто-то будет звать его, кто-то появится перед глазами и солнце, которые светило все это время, искажается и ему будет казаться, что небо потемнело и начался дождь. Он, будет продолжать трястись, пока не начнет истереть и пытаться прогнать черные силуэты перед глазами, его будут пытаться успокоить, но без успокоительного или снотворного у них ничего не получится и день опять будет испоганен. Чимин, съеживается, подбирает ноги и обнимает их, начиная качаться из стороны в сторону, себе под нос напевая песенку, которую когда-то в детстве ему пела старшая сестра. Омега, пытается успокоить собственный припадок, но единственное не подается его влиянию это: паника. Она растет и безбожно колотиться между ребер. Еще маленькая, но очень жжет. — Чимин? Омега поднимает взгляд, и удивляется, заметив, что к нему хоть кто-то подошел. Молодой человек, незнакомец, лучезарно улыбается и Пак, готов поклясться, что на один миг забыл о своем припадке и смотрел только на эту теплоту в глазах, ибо на него в этом месте, еще никто т, а к не смотрел. — Знаешь, когда я был маленьким, мне мама заваривала капуччино, если я чего-то опасался или когда был расстроен, хочешь? — парень, возможно, ровесник самого Пака, ласково проводит ладонью по его волосам и присаживает на корточки, чтобы позже взять его руки в свои. — Мне жаль, что тебе так одиноко. Чимин, хмурится, ему слишком непривычна такая большая доза внимания и он, сколько бы не пытался, не может вспомнить имени этого юноши, может потому что, они раньше не встречались и он, один из пациентов? Омега, отодвигается, пытается вырвать свои руки, но, быстро успокаивает себя сам, вспомнив о том, что ждал припадка, а теперь, его и след простыл. Тревога отступила и он чувствует некое спокойствие, умиротворение смотря на лицо незнакомца. — Я — Чонгук, — парень улыбается шире, а после встав, садится на лавку рядом, отпуская руку Пака, а омега, словно доверчивый котенок, льнет к нему ближе и желает ощутить теплоту чужих рук на своих снова. — А ты милый. Гук, легко смеется от нелепых попыток Чимина приблизится, смотрит в его лицо и думает о том, что ему на самом деле, очень жаль его и эта жалость слишком больно шкрябает внутри органы, словно жалея его, альфа делает, что-то жутко неправильное. Чимин, не инвалид и не смертельно не болен, он вполне здоров, если не психически, так физически. — Чимин. — говорит омега и поднимается, уловив удивленный и непонятливый взгляд Чона, уточняет. — Меня зовут Чимин. А после, проходит мимо и боится обернутся, чтобы увидеть, что на месте доброго парня, кои ему повстречался, он никого не увидет и поймет, что юноша был его очередной галлюцинацией. Он, настоящий. Настоящий. Настоящий ли?***
Можешь спеть в закрытой комнате, наедине со своими страхами, о том, что уже давно ушло, не возвращаясь, простираясь в груди ядовитой смесью: боли и любви. Пак, устал от тишины и молчания. Устал просыпаться и понимать, что выбраться из палаты страшно, ибо в коридоре могут пронестись еще более больные пациенты и напасть на него в порыве припадка. Устал смотреть в лицах многочисленных посетителей-персонала и улыбаться, чтобы изобразить облегченность и радость, ибо, если они увидят, как он сломлен и подавлен, просто напросто не оставлят его в покое. Устал вглядываться в окно и надеяться, что матушка придет за ним и заберет с собой, или хотя бы проведает его. Устал, он жутко устал. Страшно***
Вот унес бы меня трамвай по рельсам, чтобы я мог почувствовать в груди беспечность, чтобы дышал не желая: ни сил, ни памяти, наконец ощутив свободу без лжи и паники. Чимин, проснулся когда уже был полдень и обычно, оглядевшись, присел на постели. Его жутко мутило и при этом хотелось есть, такое обычно бывало, когда он забывал принять таблетки и просто обходился сном. Медсестра, которая должна была зайти и разбудить его, почему-то не явилась и Паку, подумалось, что возможно его анализы стали лучше, если бы не вдруг скрипнувшая дверь и каштановая макушка в дверном проеме. — Проснулся? Женщина, сегодня больше не улыбалась и была прилежно скромна, и Чимину, почему-то стало до ужаса грустно, будто он больше не может чувствовать и стал пустым. Она, прошла молча и по привычке, положила перед ним стакан с водой и дала в руку таблетки, кои он должен во благо лечения, принять. Пак, бы с радостью выпил, ибо голова начинала гудеть и его немного подташнивало, однако, омегины действия были бесцеремонно остановлены приходом врача. Чон Чонгук… Он, что ли, правда настоящий? — пронеслось в мысля у Пака, пока он без стеснения глядел на юношу. — Почему я узнаю от миссис Ли, что вы даете моему пациенту лекарства без моего ведома? — парень был зол и об этом говорил его резкий тон, и густо нахмуренная переносица. Он, выпрямился и подошел ближе, чтобы стать напротив медсестры, коя в панике теребила подол своего рабочего халата. — Что, нечего не скажете даже? — Простите, но… — женщина запнулась, и хотела продолжить, но была перебита Чоном, который одним жестом пересек попытки продолжить оправдания или вернее сказать, попытку начать оправдываться. — Вы можете быть свободны и впредь, я не желая бежать через всю больницу, чтобы взглянуть на того, кто без моего разрешения и ведома, поет моего подопечного лекарствами, которые я еще не одобрил. — Хорошо. Медсестра быстро согласилась и поклонившись доктору, поспешила на выход. Когда, двери за ней закрылись, Чонгук, тяжело вздохнув, прошел к постели омеги чуточку ближе, осторожно и не спеша, чтобы того не напугать. — Я… — Меня тошнит. — перебил альфу, Чимин, поднимая на него свой усталый и замученный взгляд. Его лицо осунулось и были видны большие мишки под глазами, хоть он, почти все время и спал, находясь в больнице; находясь запертым в палате наедине со своими демонами. — … — Чонгук, даже и не знал, что ответить, ему думалось, что придется вытягивать признания или слова с уст омеги, но тот быстро заговорил сам и смотрел своими большими, карими глазами, словно в самую глубину Чона, и альфа мог поклясться, что почувствовал ту тягость на своей душе, кою носил с собой его пациент. — Это пройдет. — сказал Гук, приседая на корточки и беря руки омеги в свои. — Таблетки мешают твоему лечению, я вообще, не понимаю, почему ты так долго лечишься. Ты должен был поправиться еще полгода назад, но, видимо само лекарство вызывает у тебя припадки и приступы галлюцинации. Пак, только улыбнулся и стиснул стакан в руках, и альфа медленно напрягся, видя, как в его глазах мелькают бури и молнии, а фигура начинает дрожать. — Я пил эти таблетки несколько месяцев, чтобы, твою мать, поправиться и теперь, приходишь ты и говоришь, что из-за них я все это время провел здесь, сходя с ума, а мог… дома быть? — сквозь зубы проговаривает Чимин, и почему-то смолкает. Он опускает голову так низко, чтобы альфа больше не может уловить ни блеска его глаз. — Я устал… я устал быть здесь… Я хочу домой… К хочу к маме — по-детски отзывается он, и Чонгук, слышит по его голосу, как у него дрожат губы и что-то снова ломается внутри. — Я так устал… Пак, выпускает стакан из рук и он летит на пол, немного пролившись на брюки альфы, и притягивает колени к себе, обнимая их и давясь слезами. Он слишком устал. Устал быть в одиночестве и переживать свою болезнь в одиночку; в месте, где его напичкают таблетками и даже не спросят, что у него на душе, как он себя на самом деле чувствует… в чем он действительно нуждается…***
Как хотел бы пообещать тебе, что я навсегда в твоем сердце останусь, что буду якорем и глубоким океаном, очищающим твои соленные порезы и раны. — Как ты? Чонгук привычно присел на кровать, садясь возле Чимина настолько близко, чтобы они могли соприкасаться ногами и бедрами. Обычно, простые теплые касания к чужой коже омегу успокаивали и он мог успокоившись, мирно сидеть и о всякой глупости говорить. Они, провели вместе всего неделю, после того, как Чон решил не давать лекарств омеге и попытаться разобраться в его проблеме, а не таблетками ее усугублять. Альфа, приходил каждый день и оставался с ним до вечера, после обеда выходя с ним в сад и там же, болтая о ерунде и узнавая о нем больше. Пак, не был замкнут или зациклен на своей проблеме, он просто переживал время, когда ничего не хочется и есть желания просто умереть, врач был уверен, совсем скоро это пройдет и если омега почувствует, что его любят и о нем заботятся, поправиться. Чонгук, знал, чье-то теплое присутствие может излечить любую болезнь. — В порядке я, — ответил Чимин, пряча лист бумаги под подушки и улыбнувшись, мило перекатившись на бок, ложит голову на колени Чонгука, сразу же закрывая глаза. — только немного голова болит, но уже значительно меньше, чем раньше. — Замечательно. — произнес альфа, зарываясь пальцами в волосы омеги и путая их, при этом широко улыбаясь, почему-то рядом с Паком, было так спокойно и приятно находится, что он часто забывал о том, что тот просто его пациент, а не друг или… пара? Конечно же, нет! Он — больной, а Чон, просто его лечащий доктор… иначе быть не может! — Значит, ты идешь на поправку. — Возможно, я скоро выйду отсюда и наконец, вернусь домой, поеду к бабушке и буду планировать куда поступать. — мечтательно пролепетал Чим, перед глазами рисуя теплые картинки, где он наконец будет свободен от своей болезни и сможет жить, как все обычные люди, решая повседневные проблемы и совершая подростковые, необдуманные поступки. — А ты? — А что я? — удивился Чонгук, вовсе не понимая вопроса. — Что будет с тобой? Где будешь ты? Где… буду я?***
Но стало слишком просто уходить, исчезая, оставляя бездыханности следа, в других совсем холодных дождях, где сердце — тонет, а душа медленно уходит. Когда Чонгук привычно заглядывает в палату к омеге, тот сразу же несется к нему в объятия и зарывается носом тому в изгиб шеи. За последний месяц это стало некой с традицией, что подобные жесты не приносят неловкость или волнение. Это некий обряд и Пак, уверен в том, что именно этот маленький теплый жест, вылечил его быстрее, чем стены и лекарства выпитые им за последний год. Они, стоят так, обнимаясь, еще пару минут, после который Чимин всегда тянет альфу ко столу, где они вместе складывают пазл или рисуют, иногда омега решается прочитать обрывки своих стихов, но это бывает очень редко, потому что, Чимин считает, что если он оголит себя полностью, показав в стихах себя целиком, уходя, получит слишком много горечи и боли. Им предстояло расставание, и омега это прекрасно знал, но вместо того, чтобы отдалится или остаться на месте, двигается к Чону ближе и это большие шаги, словно тянут его в бездну, ибо альфа отвечает ему тем же, при этом, почти каждую минуту напоминая о том, что скоро Пак покинет больницу, а он закончит практику и сможет полететь в Америку. Когда шел второй месяц и врачи говорили, что скоро покинет больницу, омега должен был радоваться, однако, думал лишь о том, чтобы дни тянулись и им с Чонгуком хватило времени побыть вместе, хоть еще немного. — Отличные результаты, — произнес Чон, входя в палату к омеге с широкой, но немного грустной улыбкой. — через пять дней домой. Все, кончится твой ад. Альфа садится рядом на стул, пытаясь заглянуть за плече омеге, однако, не успевает и краем глаза разглядеть, что он пишет, застывает, когда Чимин, обернувшись, внезапно его целует. Просто оборачивается и тычется своими губами в его, а потом с невозмутимым лицом отворачивает лицо и падает им на деревянный стол, стукаясь лбом о деревянную поверхность и начиная хохотать. Чон, думает, что это был самый нелепый поцелуй в его жизни, но при этом, самый теплый и запоминающийся. И слишком холодный, чтобы не почувствовать внутри себя пустоту от понимания, что грезит скорое расставание.***
Пак, проводит в больнице еще два дня, когда к нему в палату врывается медсестра, пыхтя и недовольно скрючив лицо. Она, немного прихрамывает и омега бы засмеялся, с ее смешного выражения лица, если бы увидел уставший и измученный взгляд. — Дай мне свою руку, — женщина вытягивает шприц, кой-принесла с собой вместе с маленьком чемоданчиком принадлежностей и Чимин, послушно выполняет ее просьбу. — Зачем это? — удивляется омега, смотря как через вену вводится препарат. — Доктор Чон, говорил, что… — Это завершающий шаг твоего лечения, завтра ты уже сможешь покинуть больницу — объясняет медсестра, пряча шприц. — Приляжь, тебя будет немного тошнить, потом ты уснешь и все. — Но, доктор Чон… Женщина, обрывает его, захлопывая чемоданчик резко и громко, что слова, кои хотел произнести Пак, так и не застывает у него на языке, пока медсестра все упаковав, быстро покидает его палату. Чимин, бросает ей вслед недовольный взгляд и как было сказано, ложиться в постель и мирно дыша, закрывает глаза. Его снова, как до встречи с Гуком, вязко и тяжело убаюкивает тьма, забирая в свои сети…***
Чимин, просыпает глубоко ночью, и ему кажется, что его сейчас стошнит собственными органами. Внутри все горит и глотку дерет от жжения, а рядом ни стаканы воды, ни души. Омега, пытается подняться, он вместо этого, обратно падает на койку и обхватывает руками голову. Голова трещит, так словно, он недавно сильно ею ударился об что-то тяжелое и железное, а перед глазами расплываются черные пятна. Переносица болит и с носа внезапно начинает течь кровь, и Пак от ее вида пугается, вскакивая и из-за дрогнувших в коленях ног, падает на пол. Он, немного ударяется локтем об угол стола и почему-то начинает рыдать. Перед глазами начинает блымать знакомые силуэты, те самые, коих он думал, что лишился. Они, носятся перед глазами с ртами набитыми кровью и без глазных яблок, скача перед его глазами. Омега, начинает трястись и пытается убрать с рук кровь, которая падает на них с носа, но вместо этого, еще больше размазывает ее по лицу и рукам, в истерике качаясь из стороны в сторону. Ему страшно, страшно, что он станет таким же, как и они. Что… сойдет с ума. Не выдержит. Чимин, ползет к двери, чтобы позвать на помощь, но, увы, из-за судороги валится на пол и долго трясется, перед тем, как застыть, тяжело втягивая воздух, а после… в припадке удушья, перекатится на спину и просто… просто уснуть. Уснуть… теперь навеки.***
— Мистер Чон, — медсестра, которая помогает ему, бежит к альфе пересекая коридор и чуть бы, не валясь к нему в ноги из-за подвернувшийся ноги. — вы… Боже, я… Сегодня, я… Женщина прячет свое лицо в ладонях, и Чонгук движется к нему, но почему-то врезается в какого-то паренька, кой-появляться непонятного из не откуда, прижимая к себе старую игрушку. Юноша, смотрит на него всего секунду, и альфа, видит, как в его глазах застыли слезы и дрожит нижняя губа. Он, проходит мимо и Чон, провожает его взглядом, пока не вспоминает о медсестре, которая теребит его рукав и запинаясь, пытается ему что-то донести. — В чем дело, Ха Ни? — Ваш пациент, мистер Пак, я сегодня была у него… Боже, он переборщил с передозировкой и просто… — женщина замолкает и Чон сначала, молча округляет глаза, а после нахмурившись, ждет продолжения. — Что просто? — не выдержал паузы, рычит Чон, дергая медсестру за рукав ближе к себе, и сжимая на нем пальцы так, что женщина сморщившись, рвано задышала. — Говори! К черту слова! Чонгук, толкает женщину в стену и сам спешит в палату к омеге. Он, отдаленно слышит крик женщины и чьи-то многочисленные голоса, и думает, лишь об одном, чтобы придя… увидеть Чимина целым и не вредимым.***
— Что? Что с ним? Шепчет альфа, в коридоре, когда тело омеги выносят из палаты на носилках. Губы его синие и холодные, а глаза открытые, словно он притворяется, а не по-настоящему… умер?! — нет… Для Чона это словно потерять, не просто пациента, а человека, который был ему дорог; который, своей улыбкой дарил ему счастье, радость… Это словно потерять целый мир. — Нет, Чимин, проснись… Весь персонал, что так любезно собрался, прячет глаза и отходит от них, пока альфа рухнув к телу Чимина, берет его лицо в свои руки и прижимает к себе, безутешно выцеловывая каждый сантиметр его лица. Губы, нос, лоб, глаза, щеки и скулы… Они, теперь ледяные, будто омега никогда и не жил. Будто, никогда не был рядом. Будто, вовсе не существовал.***
— Сегодня, когда я прогуливался по коридору, встретил на пути нашего дорого и любимого мистера Ана, который, знаешь что, ловил покемона по всей больнице. — смеясь, говорил Хосок, пока Чонгук, ожидая, когда вскипит чайник, бездумно глядел в окно. — Ты меня слушаешь? Чон? — А, что? Прости, я задумался. — растеряно отозвался альфа, заливая себе кофе. — Я устал. — Я пил эти таблетки несколько месяцев, чтобы, твою мать, поправиться и теперь, приходишь ты и говоришь, что из-за них я все это время провел здесь, сходя с ума, а мог… дома быть? — сквозь зубы проговаривает Чимин, и почему-то смолкает. Он опускает голову так низко, чтобы альфа больше не может уловить ни блеска его глаз. — Я устал… я устал быть здесь… Я хочу домой… хочу к маме — по-детски отзывается он, и Чонгук, слышит по его голосу, как у него дрожат губы и что-то снова ломается внутри. — Я так устал… Альфа, роняет чашку, но пол и опускает голову также низко, как когда-то это делал Чимин и думает, что рана в его сердце слишком огромна, чтобы когда-нибудь сойти или зажить… Как стало просто не жить, болтаясь между мертвым и живым, надеясь на искры жаждущего спасения, в остатках памяти себя похоронив. От Пака, только стихи и остались… Большего Чонгук, иметь не может, кто он, вообще, такой? Тот, кто его не уберег…***
* Три месяца спустя * Когда ты упорхнешь, я буду на нашем месте, вздрагивая от густого ветерка и мерзлоты внутри себя. Я буду видеть закаты и мечтать о рассветах, когда наконец к тебе трепетно прикоснусь. — Чон, Чонгук! — зовет его главврач, пересекая хол и подходя к нему с лучезарной улыбкой, от которой Гука уже воротит. — Я по всюду тебя ищу. Хотел предложить теб… — Я уже говорил, — перебивает его Чон, сильно хмурясь. — я больше не буду заниматься терапией и лечением пациентов по особому методу, только консультации и осмотр. — Постой отказываться. — без улыбки говорит доктор, перебирая в руках папку. — Ты сам говорил, что нужно спасать больных теплом и заботой, доверять им и приблизить их к себе, чтобы заглянуть в их душу и тем самым, найдя причину, излечить их. Ты, говорил им нужна забота и тепло, что им нужны мы, а не четыре стены и препараты, а сейчас что? Ты отказался от своих убеждения и мечты, из-за одного мальчишки? Серьезно, Чон? — Он не бы… — Не перебивай меня. — жестко произнес доктор, злясь. — Ты не имеешь сейчас ничего, ты опустел и выбросил свои убеждения, самого себя, поставил крест на чужих жизнях, а не на своих. Подумай о том, что мы сейчас добившись внимания благотворительного фонда, сможем предоставить каждому пациенту опекуна, человека, который скрасит их будни и поможет справиться. Ты хочешь все бросить? Что тогда, твой Чимин вернется? — доктор, еще минуту смотрит в лицо альфы, а после подойдя еще немного ближе, хлопает его по плечу и усмехнувшись, говорит: — Не сдавайся. Решать, все равно, только тебе. Доктор уходит и Чонгук, смотрит ему вослед, тяжело вздыхая и оборачивается, когда слышит позади себя крики. — Чон, держи его! Он, видит как разбушевавшийся пациент вырывается из рук Хосока и бежит к другому больному, вырывая у того игрушку и агрессивно нападая сверху. Мальчик, скрючившись, пытается прикрыться руками, но успевает получить легкий удар, пока на помощь не приходит медбрат, отбрасывая взбешенного от мальчишки и втыкая ему в плечо шприц с усыпительным. Пациент валится на пол, а напуганный юноша весь трясясь, начинает рыдать. — Чон, твою мать! Хосок, очень зол и движется к нему, а Чонгук, только и смотрит на бедного омегу, который обхватив себе руками, не может остановить истерику. Альфа, не может понять, почему его тянет к нему и какого черта, оба больных, оказались в одном месте, если наверняка находятся на разных этажах. Чон минует Хосока и идет к омеге, чтобы протянуть тому руку. На него поднимают отчаянный и мокрый взгляд, а сам владелец без опаски тянется к руке и берет ее, поднимается и сразу же, утыкается в шею, не прекращая рыдать. Чонгук, застывает и не может даже нормально вздохнуть, ибо раньше к нему прижимался так, только Чимин… Только Чимин… — Спасибо… Еле слышит Чон, шепот омеги, но, почему-то сразу же слегка усмехается и закрывает на долю секунды глаза, чтобы вздохнуть и набраться сил. Ему слишком жарко от простого объятия… И слишком страшно.***
В моем сердце холода и вьюга, сказал бы ты однажды мне, но. поверь, оно горячее дикого моря, и опаснее тысячи горящих свечей. — Знаешь, — говорит, однажды, Чон, смотря на спину Хосока, который пританцовывая, заваривает себе чай. — я подумал, что было бы неплохо, продолжить лечение… по моей методике. Чонгук, не уверен, звучит ли это правильно, просто… просто ему кажется, что так он сможет излечится и залатать рану, что кровоточит уже порядком полугода. — Это замечательно! — отзывается Хосок, садясь рядом и солнечно улыбаясь. — Мне просто… Это странно, прошло только полгода со смерти Чимина, и мне кажется, что… Понимаешь, я… — Не можешь его забыть, да? — Хосок, понимающе хлопает его по плечу. — Все нормально, Чон, естественно он быстро не растворится в твоей памяти и исчезнет за считанные дни из твоего сердца, дай себе время, не торопись и если ты решил, что пора продолжить, то не меняй своего решения, дай времени и работе залатать пропасти в твоей душе, и все образуется. Все протрется, а потом уйдет глубоко во внутрь, в воспоминания… — Спасибо, правда, я… Чонгук, не заканчивает и смолкает, а Хосок и требует продолжить, он отпивает своего чая и глядит куда-то вдаль, и Чон, думает, что впервые со дня смерти Чима, наконец хоть немного успокоился. О с т ы л…***
Чонгук, по привычке бредет в сад, где сейчас находясь больные, общаясь наконец между собой. Ему, удалось, убедить начальство, что пациентам нужно общение и чье-то присутствие, добился того, чтобы те, как можно меньше времени проводили в одиночестве и больше на свежем воздухе. Чон, остановился на балконе, разглядывая больных и наткнулся взглянудом на одинокую фигуру. Мальчишка… тот самый, который преследует его во снах и мыслях. Альфа, по непонятным причинам движется к нему и останавливается лишь тогда, когда бездомные и карие глаза утыкается своими огненными стрелами в него. — Привет. Говорит Чонгук, неловко поджав губы. Омега, отводит взгляд и не обращает на него внимание, сжимая подол своего одения, словно находится ему здесь очень неприятно и безумно страшно. Только сейчас до Чона доходит то, что тот панически боится общества и огромных звуков, и поэтому без раздумий, несется к мальчишке, дергает его на себя, распахивает свой халат и укутывает в него омегу, прижав к себе. Он, слышит, как мальчишка дышит рвано ему в шею и молчит. — Меня зовут Тэхен. Почему-то говорит омега, зарываясь пальцами под рубашку альфы и холодными пальцами опаляя кожу на пояснице Гука. Они, так и застывают вместе, и Чон, не мог подумать раньше, что соприкоснется с кем-то ближе, чем соприкасался с Чимином…***
***
Нас двое, ты и я, и больше ни о ком не вспоминая, давай будем вечность легки и влюбленны, и отпустим все плохие моменты в сумерки… — Что? Тэ, хмурится и сразу же прячет лицо в подушках, когда альфа не сдержавшись, долго на него смотрит, а после целует в нос. — Я просто наслаждаюсь тобой. — Эй, хорош! — вопит Тэхен, за последних три месяца, он совсем поправился и стал открытым, веселым и вечно недовольным мальчишкой, который любит хохотать и круглосуточно читать комиксы. — Ты меня смущаешь! Чонгук, ничего не говорит в ответ, только тянется его на себя и крепко обнимает. Омега, удовлетворено улыбается и устроившись в объятиях, затихает, закрывая глаза и улыбаясь. Тэхен, мог быть одиноким и никому не нужным. Чонгук, мог быть сломанным и подавленным от потери. Тэхен, мог быть отчаянным и разбитым всю жизнь, если бы не Чонгук, ворвавшийся в его одиночество и сделав его реальности счастливой. Возможно, стоит приглядеться и больной психически человек, просто долгое время был слишком одинок. Брошен, выброшен, сломлен, подавлен, уничтожен, забыт и не нужен, человек, настолько отчаялся найти поддержку или спасение, счастье и любовь, тепло и уют, что не нашел другого соратника лучше, чем сумасшествие. Он, звал, говорил и донимал словами о том, как ему плохо, но, никто не слышал и ему на помощь пришло только одиночество. Оно обволокло его и он, потерявшись в собственной пустоте, сломался… В каждом сумасшествии есть доля реальности, это правда, и эта доля — одиночество, настоящие лица тех, кто рядом с нами и нам улыбаются…***