То, как ты выглядишь сегодня

«Гермиона Лодж, жена бизнесмена Хирама Лоджа была приговорена к двадцати годам лишения свободы в…» — Вероника беспощадно сминает газету в руках, позволяя ей упасть на пол, отворачивается и подходит к балкону. Радио рябит помехами — джаз-волна всегда плохо ловила в этой части города. Из-за закрытой балконной двери шум не спящего города заглушает музыку, но ей все равно. Её квартира кажется тюрьмой, последний подарок её отца (отправленный всего за несколько дней до выпуска газеты; она понятия не имеет, как он узнал её адрес) все еще лежит в бархатной коробочке, угрожая оплести её шею и сжиматься-сжиматься-сжиматься, если Вероника еще посмеет хоть раз к нему прикоснуться. Ей хочется сказать, что она удивлена, что Хирам наконец-то выполнил своё обещание, которое он дал ей еще в школе. Обещание, что он посадит собственную жену за решетку, если Вероника будет проявлять неподчинение. Но ничего из его поступков уже не может удивить её. Лодж смотрит на смятую газету, которую она сегодня держала в руках, наверное, уже миллион раз, но вряд ли сможет прочитать эту статью. Уже от первых трех слов начинает тошнить, будто она должна была стараться лучше, стать лучше, сделать хоть что-то. Но она не смогла. И Хирам заставил её мать платить за ошибки. На мгновение её взгляд падает на машины, проезжающие мимо, за горящие вывески зданий, рекламирующие сотовые телефоны и фаст-фуд, и возможно впервые в жизни, Вероника начинает задумываться, что это все слишком. Она не может дышать. Она даже не понимает, что плачет, пока не поворачивается, чтобы вернуться в гостиную и в отражении окна замечает слезы, бегущие по щекам. С тяжелым вздохом Лодж вытирает лицо, даже не замечая, что она уже не одна, пока не вспыхивает свет, и она замечает Джагхеда всего в паре метров от себя. — Эй, — начинает она тихо, перешагнув через порог и закрывая за собой дверь. Тишина длится лишь пару мгновений, а потом Вероника глухо всхлипывает и делает еще одну попытку сдержать слезы. — Что ты здесь делаешь? Он жестом указывает на спальню — их спальню, и хмурится: — Я проснулся, а тебя нет, — выражение его лица настолько нежное, теплое и искреннее, что она чувствует, что сейчас снова заплачет. Но нет. Она — Вероника Лодж. И её отец не сможет её сломать. — Мою маму арестовали, — но Джагхед уже об этом знает. — И я думаю, что виноват в этом мой отец. Слово «думаю» ужасно лживо звучит в этом контексте. Он идет к ней, но проходя мимо радио, выворачивает кнопку громкости до максимума. Играет единственная джазовая песня, которую он слушал более одного раза (по крайней мере, без влияния Вероники), и маленькая улыбка появляется на её лице. Даже не смотря на её нынешнее состояние. — Я люблю эту песню. — Ну, к счастью для тебя, — начинает Джонс, кладя её руку себе на плечо, прежде чем обнять её за талию и взять её за другую руку. — Я знаю эту песню. — Джагхед Джонс, — Вероника почти мурлычет, когда из колонок доносится мелодичный голос Синатры, и Джагхед начинает покачиваться в такт. — Неужели ты со мной танцуешь? Он отлично помнит, как они впервые приехали в Нью-Йорк: Джонс чувствовал себя дико неуместным, а она — как рыба в воде. Огни билбордов были почти такими же яркими, как и её улыбка, когда они гуляли по улицам в тот вечер. Но сейчас он думает, что нет зрелища более прекрасного, чем Лодж в шелковой ночной рубашке, танцующая с ним в гостиной в три часа ночи. Джагхед опускает голову, носом утыкаясь в её волосы: — Может быть. Совсем скоро, она полностью расслабляется под его прикосновениями. Улыбка не сходит с её лица, пока они вальсируют по гостиной. Когда он, наконец, набирается мужества покружить её, Вероника испуганно смеется, сильнее цепляясь за его плечи. Джагхед совершенно точно не считает себя превосходным певцом: он даже наполовину не так хорош, как Вероника. Но он знает, что эта попытка сделает её счастливой — и это единственное, что важно. — О да, ты прекрасна, у тебя такая теплая улыбка и такие мягкие щечки, что мне поделать, кроме как любить тебя, — шепчет Джонс, приближая лицо ближе к её, и почти мурлычет последнюю строчку. — И то, как ты выглядишь сегодня. — Ты… — начинает Вероника, приподнимаясь на носочки и целуя его. — Слишком хорош. Ни за что не меняйся. — Ты тоже, — тихо отвечает он, беря её руки в свои и прижимая их к сердцу. — Все будет хорошо. Я знаю, ты справишься. Ты пережила все, что случилось с тобой в Ривердейле, значит и с этим справишься. Я обещаю. Завтра будет новый день. Когда встанет солнце, Веронике придется вновь столкнуться с последствиями поступка Хирама. Однако новый день — это новые горизонты, новые начинания. Тьма всегда рассеивается с рассветом, и когда это произойдет, Джагхед Джонс по-прежнему будет любить Веронику Лодж.